Любопытство наказуемо

— Молодец. Ну, на чем же мы поедем дальше? — спросил доктор, и я со всей очевидностью поняла, что назад пути нет.

Глава 3

Инспектор Бенджамин Росс

Конечно, мне очень хотелось самому проводить Лиззи на вокзал Ватерлоо. Я надеялся, что, если обращусь к ее разуму в последнюю минуту, среди грохочущих и шипящих паровозов, она, возможно, и передумает ехать в Гемпшир. Правда, мне прекрасно известно: уж если Лиззи что-то вбила себе в голову, повлиять на ее решение способно лишь нечто по-настоящему экстраординарное.

Однако все вышло совсем по-другому. В то время, когда Лиззи отъезжала от Ватерлоо, я сидел неподалеку от другого крупного лондонского вокзала, Кингс-Кросс, в тамошнем полицейском участке, и допрашивал одну малосимпатичную личность по имени Джонас Уоткинс. На его одутловатом лице выделялись заплывшие глаза и тонкие злобные губы. Уоткинс одевался броско; на нем был костюм в мелкую клетку. Я еще подумал, что кто-то оказал ему медвежью услугу. Такой костюм привлекает лишнее внимание к его тощей фигуре. Сам Уоткинс, очевидно, так не считал. Несмотря на отсутствие какого бы то ни было обаяния, он казался самодовольным петухом, особенно из-за повторяющегося жеста: он то и дело похлопывал себя по макушке, приглаживая вихры, которые мазал какой-то едко пахнущей дрязью.

— Слушайте, — сказал я ему, — тянуть время ни к чему. Откровенно говоря, у меня сегодня не самое лучшее настроение. С вашей стороны неразумно его испытывать.

— А я и не собираюсь напрасно тратить ничье время, — заявил мистер Уоткинс. — В том числе и свое собственное, раз уж на то пошло. Что я здесь делаю? Вот что я желаю знать.

«А я-то что здесь делаю?» — подумал я, глубоко вдохнув. Сейчас я должен находиться на вокзале Ватерлоо и, если понадобится, выволакивать Лиззи из поезда!

Я немного отвлекся, представляя себе эту картину, но вскоре решил, что подобное неосуществимо. Если бы я попробовал куда-то потащить Лиззи, она бы оказала мне упорное сопротивление. Дело, скорее всего, кончилось бы моим арестом.

Ну чего ради ей ехать в такое место, о котором она ничего не знает, к людям, о которых ей известно лишь из очень ненадежного, на мой взгляд, источника? Когда она впервые покинула родной Дербишир и отправилась в Лондон, она все же ехала не к совсем чужому человеку: к жене своего крестного. Лиззи знала, кто такая миссис Парри. Но даже ее первое приключение в столице едва не закончилось для нее плачевно.

— Ну, так что же? — грубо спросил Уоткинс, приняв мою задумчивость за неспособность ответить на его вопрос.

— Вы здесь, — ответил я, — потому что в полицию обратилась молодая женщина по имени Мэри Харрис. Она утверждает, что оставила вам и вашей жене своего ребенка, которому тогда было год и четыре месяца, на попечение.

— Не знаю никакой Мэри Харрис, — не задумываясь, ответил Уоткинс. — То же самое я сказал вашему констеблю, который заявился к нам домой. Миссис Уоткинс очень расстроилась. Мы люди почтенные и не позволим всяким там констеблям приставать к нам с вопросами. Среди соседей пойдут слухи. Среди моих знакомых есть одна женщина по имени Мэри — Мэри Флетчер. Она содержит паб «Королевская голова». Но у нее нет никакого полуторагодовалого ребенка. Ей лет шестьдесят, не меньше.

— Джонас, — негромко обратился я к нему, — я человек занятой, и у меня нет времени слушать вашу болтовню.

Мой тихий голос его встревожил. Он бы предпочел, чтобы я накричал на него. К такому он был готов.

— Не знаю, о ком вы говорите, — упрямо повторил он.

— Что ж, в таком случае позвольте освежить вашу память. Мэри Харрис — горничная. Полтора года назад, когда она была в услужении в Челси, она родила младенца мужского пола вне брака.

— Все понятно! — с добродетельным видом воскликнул Уоткинс. — Такой особе вряд ли можно верить!

— И все же я ей верю. Несмотря на то что отец ребенка ее бросил, мисс Харрис не оставила малыша, а поскольку заботиться о нем сама она не могла, она вначале оставила его у своей пожилой матери в Кентиштауне. К сожалению, вскоре ее мать скончалась. Мэри не с кем было оставить ребенка, а отдавать его в приют она не хотела. Потом она услышала о вас и вашей жене. Ей сказали, что вы заботитесь о младенцах, за которыми не могут присматривать родители. Иными словами, у вас детские ясли.

— Ну да, мы с миссис Уоткинс присматриваем за детишками, — согласился Уоткинс. — Дело вполне законное и почтенное; можно сказать, что мы оказываем пользу обществу. Выручаем тех, кому некуда податься.

— Итак, — продолжал я, не обращая на него внимания, — эта несчастная молодая женщина заплатила вам из своего скудного жалованья, чтобы вы заботились о ее ребенке. К сожалению, вскоре она заболела и потеряла работу. Ей пришлось жить на остатки своих сбережений. Она не смогла внести еженедельную плату за содержание своего сына и попросила вас подождать. Обещала возобновить платежи и вернуть вам долг, как только найдет другое место.

Уоткинс вздохнул:

— Сколько раз я слышал то же самое! Не от Мэри Харрис, или как там ее звали, потому что никакой Мэри Харрис я не знаю. Они все говорят одно и то же. Сначала клянутся, что будут платить регулярно. Но спустя какое-то время плата превращается в помеху. И они исчезают. Перестают навещать своих малюток. Не платят нам с миссис Уоткинс. А ведь у нас не благотворительная организация! Нам надо жить и кормить других детей.

— Как же вы поступаете в подобных случаях? — спросил я.

— Отдаем ребенка в работный дом, — ответил Уоткинс.

— Но ребенка Мэри Харрис вы в работный дом не отдали, так ведь?

— Потому что я… мы… потому что у нас его и не было! — торжествующе вскричал Уоткинс, тыча в меня своим костлявым пальцем.

— Но Мэри Харрис действительно к вам приходила. Ей довольно долго не удавалось найти место горничной в Лондоне; какое-то время она работала за городом. Наконец, она нашла место в Лондоне и при первой же возможности отправилась повидать своего мальчика и заплатить вам долг. Вы сказали ей, что отдали ребенка в работный дом. Она пошла в работный дом с вопросами, но они уверяют, что в тот период, о котором идет речь, вы им никакого ребенка не отдавали.

— Значит, они сами его потеряли, — отрезал Уоткинс. — У них там ребят столько, что они не знают, что с ними делать, и они не могут уследить за всеми. Помяните мои слова: они его потеряли!

— Итак, теперь, по вашим словам, выходит, что вы все же отдали ребенка в работный дом? Я-то думал, что вы в глаза не видели ни Мэри Харрис, ни ее сына! Но вы только что сами сказали; сержант Моррис свидетель.

— Совершенно верно, — мрачно отозвался сержант Моррис из угла.

— Нет-нет-нет, инспектор! — Уоткинс подался вперед и льстиво обратился ко мне: — Вы меня не так поняли! Когда я говорил, что отдавал оставшихся ребятишек в работный дом, я просто объяснял, как мы поступаем в подобных случаях. Я вовсе не имел в виду, что мы сдали туда Питера.

— А, так вы и имя его знаете?

— Вы сами мне его сказали! — немедленно ответил Уоткинс.

— Нет, я ничего вам не говорил. Как, сержант?

— Нет, сэр, — подтвердил Моррис. — Я сижу здесь и все записываю, как вы мне велели. Каждое сказанное слово, в мой блокнот! — Он помахал блокнотом.

Уоткинс мрачно воззрился на блокнот.

— Мэри Харрис обратилась в ближайший к вашему дому полицейский участок; так вышло, что это участок Кингс-Кросс, — продолжал я. — Она рассказала, что произошло. Ей поверили. Один наш сотрудник пошел к вам домой, а когда вы заявили, что не знаете никакой Мэри Харрис, ваше поведение показалось ему подозрительным. Тогда возбудили дело об убийстве и передали его в Скотленд-Ярд.

— Убийство! — завизжал Уоткинс, вскакивая и в ужасе размахивая руками. — Да не убивал я этого сопляка!

Моррис величественно встал и положил руку на плечо несчастного Джонаса.

— Сядьте, мистер Уоткинс, сядьте же, — предложил он.

Уоткинс покосился на него и решил подчиниться.