Страница 17 из 46
Святки начинаются в России с Р. X. и продолжаются до крещенского сочельника. С присоединением Малороссии к России в половине XVII в. малороссияне начали мало- помалу заимствовать некоторые святочные обряды от русских.
Святки составляют собственно время забав. Мы нигде не видим, чтобы святки праздновались с такой безотчетной веселостью, как между русскими. Многие славянские писатели, оставившие нам прекрасные отрывки по части древности, ничего не сообщили о святках.
Предмет святочных забав весьма разнообразен; он выражает народное веселье и семейную жизнь в гаданиях и переряживании, которые совершаются ночью, а ночи в это время бывают, как нарочно, темные, наводящие ужас на самих участников святочных игр. В некоторых местах России доселе думают, что в святочные ночи бегают черти. В Орловской губернии особенно опасаются чертей и их называют здесь святошными и святошами. Никто не ходит ночью поздно в гости и никто ни за что не согласится ходить в полночь из опасения попасться в руки чертей.
По мере ознакомления России с Европою перешли к нам многие иностранные обряды и поверья, но есть обычаи и увеселения, перешедшие также от греков и римлян. По разрушении Западной Империи готты ввели в Европу свои игры.
Некоторые из святочных игр суть: фанты, жмурки, жарты, наряжанье козою, журавлем, медведем. Хари, личины или маски, употреблявшиеся у нас издревле, были преследуемы духовенством. В «Кормчей» рук&;lt;описи&;gt; XVIII в. они назывались «обличьями игрещ, ликосягвенник и наличных»; в «Стоглаве» скаредными образованиями, лицами косматыми, козлими, салшрскими, окрутами, скуратами. Переряживанье именовалось москолюдством (надеванием маек) и окручаньем. Архиепископ Лука в поучении своем XII в. запрещает москолюдствовотпь, т. е. принимать нечеловеческие образы.
Из всех древнейших славянских обрядов известнейшие суть гадания. Ими прославились преимущественно ретрские и рюгенские женщины, за ними киевские, кои через свою наклонность к чудесным предсказаниям прослыли в народе киевскими ведьмами. Чудь и финны также славились волшебством, как в Италии древние этруски. Нестор рассказывает, что новгородцы в XI в. ходили в Эстляндию узнавать будущее от тамошних мудрецов, которые водились с черными крылатыми духами. Жены производили бесовские волхвования, искони бо бес жену прельсти, а жена мужа, Жены волхвуют чародейством и отравою. Один из финнов торжественно осуждал в Новгороде христианскую веру и хотел идти пешком через р. Волхов. Народ верил ему, что бози живут в бездне, образом черны и крилаты, хвосты имуще. Епископ Феодор стоял на площади с крестом в руках и убеждал христиан не верить финну. Но все было напрасно! Тогда князь Глеб подошел к чародею и спросил: «Знаешь ли, что случится с тобою в этот день?» Волшебник отвечал: «Я сделаю великие чудеса». — «Неправда!» — возразил князь и рассек ему голову топором [38].
Гадания сопровождаются иногда пением, а иногда таинственным молчанием. Существенный предмет гаданий суть суженые. Девушки приступают к сему с душевным волнением, и только в святочные дни они имеют право сидеть подле суженых и гадать при них. Матушки весело тарабарят про старину, грустят о девичьем житье, припоминают прежние счастливые годы и шепотом просят красных девиц загадать их судьбу.
Исстари ведется обычай, что молодые женщины ходят друг к дружке с работою на весь день, а ввечеру приходят к ним старушки потолковать о том о сем.
В дружеском кругу все были откровенны; матушки тужили, что их дочери уже взрослые, а женихов нет; молодые женщины вызывались помочь их горю. Наставали святки, и они принимались за дело.
Молодые женщины добровольно вступали в обязанность свах; об остальном предоставляли хлопотать родителям.
Богатый дом, назначаемый сборным местом для девиц, посылал нарядных с делом, просить старых и молодых посидеть вечером; но здесь разумелось просить девушек на святочные игры и посиделки. Посылаемые с нарядным делом были старые женщины и нянюшки, которые ходили по домам сзывать на святки. При приглашении они приговаривали: «Если милости вашей не оскорбительно, просят пожаловать с братцем», который всегда был в числе суженых.
Нарядных с делом принимали с поклонами и почестию и старались наперерыв угощать. Чарка вина встречала и провожала их. Матушки хлопотали узнать наперед у нарядных с делом, кто будет из молодых? Но они хранили глубокое молчание. Сметливая хозяйка дарила их белым платочком с красной обрубкою или куском полотна, или чем-нибудь другим. Тогда нарядные с делом открывали все и обещали хвалить их дочерей перед прочими. Ввечеру появлялись бабки-позыватки; их угощали еще усерднее, нежели первых, потому что они ходили высматривать невест. Им поручали бывать у соседей, родных и знакомых, выслушивать и замечать о житье-бытье их и потом избирать по своему усмотрению тех из девиц, которые согласовались с видами вечернего общества.
Бабки-позыватки получали от девиц подарки, узелки с орехами, пряниками и винными ягодами. Отдавая им, одна из девиц улыбалась и говаривала: «Вот те, бабушка, возьми, не прогневайся, внучкам твоим зубки позабавить, а тебе (йа потешенье». — «Вестимо, мать моя, — отвечала бабка-позыватка, — благодарствуем». И уходила от нее с поклоном. Одаренная трубила по всем домам о любезности и красоте девушки, которая в доме родителей сущий ангельчик, а маленькие детки у нее, что цветочки твои!
В иных местах приглашения на вечер происходили за несколько дней, а в других в тот же самый вечер, смотря по дому или местному расстоянию.
Приглашенные гости суетились о нарядах: девушки примеряли старые платья свои и матушек: тогда наряды всех шли ко всем. То-то было блаженное время! Смотрели друг на друга, любовались, хвалились и ожидали с нетерпением поезда.
В старые годы съезжались девушки длинным поездом; матушки неотлучно находились при своих дочерях. Если же девица не имела матушки, то ее заменяла няня или бабушка-воркунья, которая всю дорогу толковала ей, как вести себя и не крепко засматриваться на суженых: «Да они ведь плуты, мать моя!» В первых санях сидела матушка с дочкою, в ногах поверенная тайн барышни, горничная; в других санях няня с нарядными узлами. В третьих домашняя челядь, умножавшая тщеславие ехавших. К ним присоединялись иногда сестрицы и братцы. Чем длиннее поезд, тем более чести для званого дома. Рассказывают старые люди, что на святки съезжалось званых гостей до 100 человек, и гуляли несколько дней сряду. Девичьи посиделки превращались в пирование: веселились, как можно веселиться на свободе. Хозяин обязан был кормить и поить не только гостей и их прислугу, которая1 числом превосходила обыкновенно втрое против своих господ, но их лошадей и иметь надзор за всем, чтобы все были сыты и довольны. Дом такового хозяина представлял табор скитальцев. Не только из окружных деревень, но из уездов дальних съезжались туда.
Когда поезд приближался к дому, тогда выходил из саней человек и стучал в ворота; все прочие сидели в санях. Хозяин немедленно выходил с хозяйкою, чтобы встретить гостей и просить в теплые комнаты. Гости чинно входили; молились сначала иконам, а потом сыпали взаимные приветствия. Гостей просили присесть, они отказывались; просьбы повторялись, но они все отказывались, пока не устанут стоя, и сами сядут. Девушки входили в покои молча, с особенной робостью, и только отвечали на приветствие дочери хозяйской,' которая из уважения к богатому поезду выходила в большие сени навстречу со своими сенными девушками и нянями. Пока матушки усаживались, девушки заводили между собою разговоры, менялись частыми поцелуями, садились по местам и молчали. Прислуга между тем выбирала из саней господские узелки, сносила их в отдельную комнату и заваливала углы всякой всячиною.
38
Кар. «И. Г. Р.», т. II, с. 90; Ростовская и Никонов, летописи.