Страница 26 из 30
Переходя от резвостей к новым резвостям, начинают игровую:
Солнце на закате, Время на утрате. Сели девки на лужок, Где муравка, где цветок, Где мы с вечера резвились, В хороводе веселились На приятной тишине Под березкою одне. Только слышно, голосок Раздавался во лесок: Где красавица милая, Светик, радость дорогая? Где ты? Где ты? Ах! Ау! Без тебя я здесь умру! Твой глазик меня не видит, Знать, он меня ненавидит! Все девушки спохватились, И домой поторопились. Светик Машенька, дружок, Тут присела на лужок. Со травы цветы рвала, К себе милого ждала. Не успела скласть в пучечки, Идет милый из-за речки, Парень милый, красавчик. Светик Машенька, дружок, Тут присела на лужок. Со травы цветы рвала, К себе милого ждала. Не успела скласть в пучечки, Идет милый из-за речки. Парень милый, красавчик, Светик Машенькин дружочек. Подошедши ручки жмет, У Машеньки сердце бьет! Сердце сердцу покорилось, Щечки розою покрылись. Уж любовь как одна Нам природою дана! У дородного доброго молодца В три ряда кудри завивалися, Во четвертый ряд по плечам лежат: Не сами кудри завивалися, Завивала красна девица По единому русому волосу. Завивши кудри, сама призадумалась: Как бы я знала, млада, ведала, Про свое горе, про несчастье, Про замужье про бездельное; Я бы сидела век в девушках, У родимого своего батюшки, У родимой своей матушки, Я бы чесала буйну голову, Я бы плела трубчату косу. И вплетала б я ленту алую, Ленту алую, шелку красного, Шелку красного шемаханского. Как бы я знала, млада, ведала, Что просватал меня сударь-батюшка Не в любимую, во сторонушку, Не за прежнего полюбовника, Не за лапушку, да за милого; А что отдал меня батюшка В семью не согласную, Во хоромину не покрытую. Ах! на горе елочка стоит, Ах, мой Божинька! Зелена стоит. А под тою елочкой желнерик лежит, Ах, мой Божинька! Желнерик лежит. Над тем над желнериком ворон конь стоит, Ах, мой Божинька! Ворон конь стоит. Правым копыточком земельку сечет, Ах, мой Божинька! Земельку сечет. Для своего желнерика воды достает, Ах, мой Божинька! Воды достает. Знать же тебе, конечек, воды не достать, Ах, мой Божинька! Воды не достать. Знать мне желнерику от земли не встать; Ах, мой Божинька! От земли не встать. Беги, беги, коничек, лужком, бережком. Ах, мой Божинька! Лужком, бережком. Лужком, бережком ко моему двору. Ах, мой Божинька! Ко моему двору. Выйдет к тебе, коничек, старая паня, Ах, мой Божинька! Старая паня. Старая паня, то мати моя. Ах, мой Божинька! То мати моя. Выйдет к тебе, коничек, младая паня, Ах, мой Божинька! Младая паня. Младая паня, то жена моя. Ах, мой Божинька! То жена моя. Выйдут к тебе, коничек, млады паненята, Ах, мой Божинька! Млады паненята. Млады паненята, то дети мои. Ах, мой Божинька! То дети мои. Станут тебя, коничек, оглаживати, Ах, мой Божинька! Оглаживати. Станут у тебя, коничек, выспрашивати, Ах, мой Божинька! Выспрашивати. Не сказывай, коничек, что избит лежу, Ах, мой Божинька! Что избит лежу. А скажи, воронинький, что в полку служу. Ах, мой Божинька! В полку служу. Что в полку служу, чину заслужу, Ах, мой Божинька! Чину заслужу. Заслужил желнеричик под елочкой смерть. Ах, мой Божинька! Под елочкой смерть.Между богатыми дворянами и боярами были свои обряды. Мать семейства, рассылая бабушек и нянюшек по знакомым домам, просила девушек посидеть вечером, преимущественно таких, которые славились богатством и красотою. И чтобы не уронить чести своего дома и придать более блеску своей знатности, созывали столько, сколько можно было поместить их в своих хоромах. Позыватки с делом высматривали хороших женихов: молодых, богатых, белокурых, с голубыми глазами, с пушком на бороде и курчавыми волосами. Такой молодец был идолом вечерних бесед: на него засматривались и самые скромные красавицы. Матери несколько дней сряду снаряжали их в путь: запрягали рыдван в шесть лошадей и, навьючив его бельем, платьем, гостинцами из сухих плодов, пряников, волошских орехов и варений на меду, отправлялись на посиделки. Хозяйка принимала гостей на крыльце и вводила в покои с честию и поклонами. После обычных расспросов о здоровье, погоде усаживались чинно и долго ничего не говорили, пока хозяин не оживлял их крепким медом. Девушек и молодых мужчин угощали навезенными гостинцами, отчего часто обижалась хозяйка, но ее успокаивали тем, что так уж водится исстари, приговаривая: «Не мы, мать родная, завели, не нами кончится».
Званые оставались гости несколько дней. Это время было пыткою для молодых сердец: тут ласкали, выведывали друг друга и расставались с взаимной уверенностию в любви. Шуточные рассказы, игры затейливые, страстные забавы и скрытные перешептывания облегчали продолжительно мучительные испытания. Матушки, высмотрев женихов, а женихи невест, благодарили хозяйку за хлеб-соль и веселое довольство; потом разъезжались по домам, прося пожаловать к ним откушать хлеба-соли и отведать сладкого меда. По приезде домой мать с отцом советовались тайно о выборе женихов и, не спросив о согласии дочери, посылали свах с предложениями.
Заведенные Петром I ассамблеи (собрания), были, собственно, придворные, но нынешние вечера, сопровождаемые танцами и музыкою, вошли в употребление в царствование императрицы Елизаветы, любительницы вкуса и изящности. Они вытеснили навсегда старинные беседы и открыли широкий путь к порче нравов. Еще наши деды любили вспоминать про свои посиделки не из предубеждения к ним, но из простоты жизни и строгой скромности молодых людей. Сохранившиеся посиделочные песни могут служить тому доказательством. Нельзя не заметить, что некоторые из этих песен отзываются сердечною тоской и безнадежной любовью: