Страница 136 из 150
Итак, не должно сходить с политической почвы. Но это чрезвычайно трудно в Восточном вопросе; трудно даже для князя Меттерниха, который в своих инструкциях графу Лютцову принужден был сойти с политической почвы и смотреть русским взглядом. «Порта, — писал австрийский канцлер, — имеет несомненное право требовать выдачи греков, бежавших в Россию; но в то же время мы видим невозможность исполнить эту статью договора, — невозможность, заключающуюся в общем положении дел европейских и в особенном положении русского императора. Султан не может отказаться от Корана, и русский император не может предать своих единоверцев мечу оттоманскому. Все сделано, чтоб бунт превратить в религиозную войну, — и цель, к несчастью, достигнута; таким образом, дело нейдет более о бунтовщиках, но о единоверцах, и не русский император установил это различие! Пусть султан поймет, что теперь государствам легче ввести в Турцию миллион солдат, чем удержаться на линии, соответствующей их договорам и, признаемся откровенно, соответствующей интересу всех сторон. Если Дивану известно настоящее расположение умов в Европе, то он не усомнится, что страсть к приключениям двинет на азиатские поля целые народы, снабженныевсеми средствами к войне, привыкшие к дисциплине, неизвестной в средние века, и которым тесно в пределах государств европейских. Итак, оттоманское правительство имеет неоспоримое право настаивать на выдаче своих бунтовщиков, убежавших в Россию; но этому праву мы противополагаем наше чувство невозможности, в какой находится император Александр выполнить свой договор».
Князь Меттерних требовал от султана и Дивана, чтобы они вникнули в состояние умов в Европе и сошли с политической почвы в интересе России и Европы, тогда как султан, естественно и необходимо, давно уже сошел с политической почвы, только в собственном интересе, в интересе и духе своей религии. «Султан не может отказаться от Корана, и русский император не может выдать своих единоверцев» — этими словами высказывалась вся сущность Восточного вопроса, вся невозможность решить его теми средствами, которые хотел употребить австрийский канцлер, а именно — напугать Диван, заставить его отказаться от требования выдачи бежавших греков, быть податливее к требованиям России относительно частных русских интересов и обходить главный вопрос.
Россия продолжала предлагать другие средства; она говорила Австрии и Англии: «Вы сами убеждены, что теперь турецкое правительство „в безвыходном“ хаосе своих непоследовательностей», не имеет никаких средств быстрого и верного спасения и еще менее оно может найти эти средства, «когда будет истощено собственными конвульсиями»[21]. В Молдавии и Валахии почти все начальственные лица и огромное большинство жителей остались верны султану, и, однако, мусульманские войска опустошили страну. В виду южных областей России турки совершают свои неистовства, подробности которых возмущают человеческое чувство. Разве такое поведение может внушать надежду, что турецкое правительство возвратится к принципам умеренности? Оно произведет то, что греки не поверят никаким обещаниям султана и откажутся навсегда подчиниться его власти. Опыт показывает, что и в странах цивилизованных революция есть продолжительное бедствие, от которого могут излечить только медленное действие времени и мудрость просвещенного правительства. Чего же надобно ожидать от восточной революции и от турецкого правительства, которому будет предоставлено лечить от нее? Наконец, если борьба продолжится, здравая политика может ли позволить видеть равнодушно — здесь разрушение и мщение, там постоянную анархию? Русский император будет простирать свое долготерпение до крайней возможности; но всему есть пределы: обязанности религиозные и политические, заботы о благосостоянии самых прекрасных областей России, интересы торговли, честь флага полагают пределы его терпению. Нет сомнения, что одновременное действие держав, согласное с принципами Великого союза, возвратит Востоку спокойствие и счастье. Нет сомнения также, что успех их общего действия укрепит еще более европейскую систему. Никто более русского императора не желает мира; но он желает такого мира, какого должен желать, — мира, который позволил бы ему исполнить все его обязанности относительно своих единоверцев, — мира, какой был до марта месяца.
Австрия и Англия не хотели понять, что для России главное был Греческий вопрос. Меттерних и Касльри свиделись осенью в Ганновере и порешили, что греческое восстание гораздо более европейское, чем турецкое, дело; гораздо более дело революционной партии в образованных странах Европы, чем результат желания греков свергнуть турецкое иго. Порешили, что если революционная партия желает изгнания турок из Европы, то надобно желать противоположного, то есть сохранения Турецкой империи в Европе. Ибо что поставить на место Турции? И какими средствами действовать тут? Всякое крупное изменение на политическом поле они признали вредным; решили, что прежде всего надобно восстановить дипломатические сношения между Россией и Портой. «Можно ли думать о мире, — отвечало им русское министерство, — когда в Молдавии и Валахии турецкие войска увеличиваются, вместо того чтоб уменьшаться; укрепляются, вместо того чтоб очищать княжества? Военная и мусульманская администрация продолжает увеличивать здесь число бедствий. Турецкие солдаты беспрестанно производят новые беспорядки. Священники еще раз были истреблены, и монастыри превращены в пепел. Даже сцена неистовств и резни расширяется. Остров Кипр, который никогда не принимал участия в восстании, залит христианской кровью; жители доведены до такого отчаяния, что многие из них отказались от христианства. Какую возможность имеет турецкое правительство удовлетворить нашим требованиям — видно из собственных ваших утверждений, что турецкое правительство слабо; что янычары наводят на него ужас; что Порта очень часто не бывает в состоянии прекратить беспорядки и заставить себя слушаться. Старайтесь всеми силами, чтобы турецкое правительство исполнило немедленно наши предварительные требования; но мы желаем не однодневного мира, а мира прочного. Повторяем, что, когда ничто не будет в состоянии открыть глаза Дивану насчет собственных его интересов, и тогда император, принужденный прибегнуть к оружию, употребит это оружие не для расширения русских пределов, не для усиления своего политического влияния, а только для того, чтобы выполнить свои обязанности к своему народу, с одной стороны, к своим единоверцам — с другой; от выполнения этих обязанностей он никогда не откажется. Император будет сражаться не за исключительные интересы России, но за интересы всех, и среди своей армии он будет действовать так, как бы был окружен представителями Австрии, Франции, Великобритании и Пруссии».
Но Австрия и Англия, продолжая обходить Греческий вопрос, старались всеми силами заключить мир между Россией и Турцией, хотя бы однодневный: и в один день известие об этом мире отнимет руки у греков и заставит их покориться Порте. Турецкое правительство уже объявило, что не будет требовать выдачи бежавших в Россию греков, но упорствовало в очищении княжеств и в назначении для них господарей. Лорд Странгфорд для прекращения этого упорства прибегнул было к подкупу: английское правительство предоставило в его распоряжение на этот случай 50.000 фунтов стерлингов; но попытка не удалась. Окончательный разрыв Порты с Россией пугал дипломатов еще в другом отношении; лорд Странгфорд писал Касльри в конце 1821 года: «Мои товарищи и я, зная обстоятельства страны и дух, развитый ими в народе, испытываем жестокое беспокойство, чтобы война не навлекла на греческий народ жесточайшие бедствия, хотя для своего оправдания и для своей цели и будет иметь интересы человечества. Ярость турок не сдержится мыслью о верном возмездии, и несчастный народ, в пользу которого война будет объявлена, пострадает до последнего человека. Дней десятьтому назад янычарскому отряду было дано приказание готовиться к походу; начальники его отвечали, что готовы к выступлению, но двинутся не прежде, как все греки в Константинополе будут умерщвлены или изгнаны в Азию». Лорд Странгфорд по внушениям из Вены признал, что английские интересы не требуют при столкновении России с Турцией непременно, самым грубым образом, по душевному желанию, становиться сейчас же на сторону Турции; Меттерниху удалось убедить его, что в английских интересах играть примирительную роль, убеждать турок к уступчивости относительно России. По свидетельству Гёнца, Меттерних нашел в Странгфорде превосходное для себя орудие; что английский посланник в Константинополе действовал по внушениям из Вены, признавал и сам Странгфорд. Но лучше всех свидетельств Генца письма и разговоры Странгфорда показывают, что он переменил прежнее поведение и действовал в примирительном, меттерниховском духе.
21
Подчеркнутые строки заимствованы из письма Касльри к императору Александру. Оставить комментарий