Страница 20 из 63
Любовь к собственному счастию рождает любовь к своему отечеству; благородное честолюбие каждого, народную гордость. — Народная гордость не может существовать без сознания собственного достоинства; слава народа не может проявляться без любви к отечеству. Напрасно некоторые говорят, что любовь к отечеству можно внушить умствованиями. Кто не гордится народностью, тот не может питать любви ни к чему родному. Кто не знает, что народность есть истинная любовь, основа к благоденствию царства, тот только может быть всемирным гражданином. Божественный свет религии скрепляет все общественные связи, а народность утверждает в любви к своему отечеству. Религия есть тайный союз человека с Богом; внутреннее, неизглаголанное чувство с Небом: она выше всего земного, выше всех мудрых законов; но народность есть душа отечества, врожденное чувство ее жизни, невидимая связь соотечественников, сближение ее с одними чувствами, с одними мыслями, и она везде действует на земле с самоотвержением, как действовала прежде, — следовательно: народность есть выражение любви к отечеству. — Но каким образом можно приобрести народность? Странный вопрос! Как будто бы народное чувство можно купить как сребролюбивое сердце. Но тот, который продает себя, продает себя всем безотчетно. — Как же мы можем понять народность и где можем ее изучать? Вопрос весьма важный, но ответ написан в сердце каждого русского: в воспитании народном[57].
Иноземец никогда не воспламенит сердца нашего к отечеству нашему — потому что он чужд его. Не согреет наших чувств трогательными примерами из нашей истории, потому что не знает их или увлекается пристрастием. Он всегда уверен в достоинствах своего народа и всегда склонен к мысли о превосходстве своих соотчичей. Он будет указывать на разительные примеры только из своей истории — как будто бы у нас их нет! Как будто бы мы скудны ими! Нам надобно знать свои примеры и любить в них свое возвышенное, свое родное. Как несовместны в природе две любви, так никто не может любить двух отечеств, а потому напрасно увлекаться безотчетным благоговением к одному иноземному. Не поймем народного духа, когда не станем изучать его. Прилепляясь к чужому, мы не сроднимся с ним и не оценим своего. Мы должны заставить наших клеветников уважать нас — преданностью своею к самодержавию и православию, к своему величию и отечеству. Кто думает дурно о своем отечестве, тот не достоин жить в нем. Если злословы наши стараются видеть у нас все дурное, то могут ли они сказать когда-либо хорошее? Если осуждают нас, то единственно из ненависти к нашей силе. — Кто может противоречить истине? — О! Если найдутся люди, то да поклянутся гробами своих родных, чтобы обличить нас. — Нет! Не найдется дерзновенного… и если… нет! нет! — Творец милосердный! Не допусти их до заблуждения. — Русский любит свою землю, свое солнце. Земля — его мать, солнце его мир ненаглядный: оно согрело его помыслы благородные, озарило величием, пленило сердце славой и той землею, где все мы родились, живем и ляжем подле наших отцов — умрем с ними, любя свою родину, свою землю.
Следуя правилу государственной науки — ограждать свою безопасность и укреплять народное чувство, мы должны стремиться к образованию, свойственному духу спасительного самодержавия. Своими победами мы устранили препятствия, заграждавшие <путь к> успехам образования: теперь мы должны усваивать одно доброе и полезное. Мы живем в России и должны жить для нее. Мечтая о гениальности чужих умов — как будто бы у нас их нет и не было! — не вознесемся чужим умом и не будем счастливы ложным, чужим счастием. Россия — счастье наше.
II
ЖИЛИЩА
Если станем рассматривать Европу с незапамятных времен, то она представится нам самою бедной страною. За исключением хвойных лесов и незначительных растений все, что в ней находится теперь, есть иноземное, перенесенное из других частей света, не говоря уже о просвещении. Нынешним богатством она обязана единственно труду и деятельности человеческой. Хлебные растения: рожь, ячмень, овес, гречиха, пшеница, кукуруза, полба перенесены из Азии; плодоносные деревья, кроме тощих видов груш и яблонь, перешли к нам из Азии. Римляне за несколько лет до Р. X. перенесли вишню, лимоны, виноград, дыни, финики, персики (из Персии), померанцы (из Китая), розы (из малой Азии). — Картофель, табак, разные виды домашнего леса, большое множество полезных и приятных для глаз растений и деревьев: цветы, душистые травы, тополь и пр. перевезены из Америки. Домашние животные по большей части, кроме лошадей, верблюдов и ослов, суть туземные; серна, сайга, дикие козы, овцы и пр. суть переносные; медведь, волк, лисицы, заяц и кролик приписываются Европе. Из птиц павлин вывезен римлянами из Азии, индийский петух и некоторые другие птицы не европейские. Усваивание великого множества растений и животных доказывает бывшую непроизводительность Европы и с тем вместе воспроизводительность ее земли пред прочими частями света, потому что в ней легко принимаются произведения тропических стран и обращаются в туземные. Европа не имеет ни гор, ни рек, ни долин, ни степей, какие в Азии и Америке; ее леса скудные в сравнении с мирозданными Америки; ее животные даже карлики в сравнении с великанами африканскими и азиатскими; зато природа ее восприимчивая, воздух умеренный и здоровый. Ей неизвестны ни опустошительные ураганы, ни мгновенный переход от чрезвычайного жара к оцепеняющему холоду, как в Азии и Америке. Небо не сияет тропическою прелестью, не обвораживает смертного, зато не веют на него заразительные болезни, истребляющие целые города. Азиатская и африканская моровая язва, желтая лихорадка Америки останавливаются на пределах Европы. Холера, зашедшая к нам из восточной Индии, не появляется более. У нас нет тех страшных пустынь, как в Азии и Африке, где они образуют кладбища от внезапно умирающих людей; мы не подвержены нападению бесчисленных роев ядовитых насекомых и высасывающих кровь; мы не терпим хищнических опустошений от свирепых зверей, ни удушливого зноя. Если европеец не отдыхает в прохладной тени величественного пальмового дерева, то он засыпает безбоязненно среди безвредных своих полей и лесов. Его не тревожит неожиданный ужас, быстрое дуновение заразительного ветра или нечаянное нападение лютого животного.
Эту часть света занимали в самой глубокой древности германны и славяне. Все они жили первоначально в лесах; болота и высокие горы разделяли их друг от друга. От Карпатских гор и устья Вислы до Пиренейских гор и Атлантического океана воздух был суровый и холодный; зима стояла по полугода и дикие звери витали здесь. В X в. по Р. X. находим эти места измененными: людность смягчила суровость природы; но и тогда еще леса непроходимые, по берегам Дуная и Роны, наводили ужас, и зимы бывали продолжительные. Еще в XV в. германцы носили меха и согревались дома огнем.
Гомер, писавший <в> IX в. до Р. X., или <в> 27 в. до нашего времени о южной части России, нынешней Тавриде, передает о ней известия со смесью баснословия: «Там небо подернуто вечными туманами, солнце не показывается на горизонте и глубокая ночь царствует вечно». — Эти известия хотя не совсем верные, однако весьма любопытные, даже важные: они подтверждают общее мнение, что часть Европы была мрачная, болотистая и холодная; жители ее были дикие дети природы.
Места от Карпатских гор до Балтийского моря и далее на север до Ледовитого моря вовсе были неизвестны ни римлянам, ни грекам даже до пол. V в. до Р. X. Они имели о ней самые темные и изуродованные предания. Персидский царь Гистасп Дарий, жив. за 500 л. до Р. X., и македонский царь Александр в первой пол. IV в. до Р. X., гоняясь за кочующими скифами от Азовского моря до р. Дон, встречали на сем пространстве степи и безлюдность. Орды многих племен проходили здесь, вытесняли бездомных обитателей, которые в свою очередь были выгоняемы отсюда другими. Геродот, живший за 445 л. до Р. X. и сам посещавший греческие поселения в нашей Тавриде, исчисляет уже племена, имевшие гражданскую оседлость. Он говорит, что места между Тавридою и Днепром были необозримые степи и безлесные; что зима стоит 8 месяцев и воздух в это время наполнен летающими перьями (снегом); что Азовское море покрывается льдом, по коему ездят жители на санях и сражаются на нем, ничего не боясь; что некоторые из них питаются человеческим мясом, а другие обращаются ежегодно в волков на несколько месяцев — первое означает свирепость народа, а второе, что зима там была довольно жестокая и люди одевались в волчьи кожи, а, быть может, в бараньи, из коих стали выделывать шубы. — О полунощных землях носился один темный слух, что там живут люди, которые спят шесть месяцев в году (в продолжительные ночи на севере). — Об отдаленнейшей части севера потеряны известия. Хотя Тацит (писатель первого века по Р. X.) говорит о балтийских вендах, наших соплеменниках, что они имели дома, жили в кибитках; однако мы ничего не знаем о климате прибалтийских наших мест. — Иорнанд, готский писатель VI в., говорит уже о многочисленности наших венедов. Вообще можно сказать, что одни греки и римляне передают нам некоторые сведения о славянах, которые были неверные, сбивчивые и искаженные, именно, что вся полоса земли от балтийских берегов до устья Днепра была покрыта лесами непроходимыми и болотами, которые испугали Бату в начале даже XIII в. идти на Новгород; что почва была необработанная и представляла пустыню, что стаи диких и хищных животных рыскали по пространству необозримому, снега глубокие ужасали туземцев, но реки изобиловали рыбою, а леса дичью и пушными зверями. Последнее известие согласуется с безлюдностью, потому что это есть принадлежность всех незаселенных и холодных стран. Хлебное растение едва тогда было известно, и оно заменялось кореньями, земляными плодами, мясом дикого животного, молоком и сыром.
57
Нигде общественные узы не были столь крепкие, как между евреями. У них изливалось народное чувство и воспитание из своего общественного духа. В Индии, Египте, Вавилоне, Сирии, Мидии, малоазийской Греции и Финикии утверждалось образование государственными постановлениями, основанными на свойствах своего народа. В Персии само воспитание было общественным занятием. Там дети с младешества своего принадлежали государству. В Греции и Риме образование детей по своим законам и своим обычаям обратилось в народную гордость. Младенцы с материнским молоком всасывали там нежную любовь к отечеству, как к очаровательному образу, воспламенявшему и сердце, и ум. От этого явились там, исполненные любви образцовой: Мильциады, Фемистоклы, Аристиды, Кимоны, Периклы, Бруты, Сцеволы, Цинцинаты, Камилы, Регулы, Маркелы, Сципионы, Фабриции, Фабии, Катоны, Эмилии, Гракхи, Помпеи, Цезари, Августы, Меценаты, Германники, Веспасианы, Трояны, Марки Аврелии, Антонины, Стиликоны, Велизарии и многие другие бессмертные мужи. — В Спарте, где все было напитано духом народным, смотрели на иноземцев с недоверчивостью и не допускали их к важным должностям. — То же самое было в Карфагене и почти во всей европейской Греции. — Германские племена и франки дали новое направление воспитанию. Соединив религию с семейным воспитанием они укрепляли его на народной преданности своим нравам, обычаям и своей стране. — По основании новых европейских монархий это направление упрочено потребностью общественного образования и соединено крепко с духом народной гордости.
58
Древ. рус. стих. собр. Кирш. Дан., с. 17.