Страница 8 из 93
Сильвию распирало от новостей. Оказывается, объяснила она, большой стол накрыт для тридцати приезжих африканцев.
— Уверена, что столько цветных здесь никогда не кормилось с тех пор, как основан Уайтхилл, — сказала она тихо. — До чего же быстро времена меняются!
— Ты права, что времена меняются быстро, — сказал доктор Ремензель, — но не права насчёт того, что тут никогда не кормили столько цветных: ведь здесь проходил самый оживлённый участок Подпольной Дороги.
— Неужели? — сказала Сильвия. — Как интересно! — Она оглядывала помещение, вертя головкой, как птица. — Ах, здесь все так интересно! Хотелось бы только, чтобы и на Эли был форменный свитер!
Доктор Ремензель покраснел.
— Он еще не имеет права, — сказал он.
— Знаю, знаю, — сказала Сильвия.
— А я уже решил, что ты собираешься просить разрешения немедленно облачить Эли в форму, — сказал доктор.
— Вовсе я не собираюсь. — Сильвия немного обиделась. — Почему ты всегда боишься, что я поставлю тебя н неловкое положение?
— Да нет же. Извини, пожалуйста. Не обращай внимания.
Сильвия сразу повеселела, положила руку на плечо Эли и, сияя улыбкой, посмотрела на посетителя, который только что остановился в дверях зала.
— Вот кто для меня самый дорогой человек на свете, кроме мужа и сына, — заявила она.
В дверях стоял доктор Дональд Уоррен, директор Уайтхиллской школы, худощавый джентльмен лет за шестьдесят — он проверял вместе с хозяином гостиницы, все ли готово к приёму африканцев.
И тут Эли вдруг вскочил из-за стола и бросился вон из зала — лишь бы вырваться из этого кошмара, удрать поскорее подальше. Он резко рванулся мимо доктора Уоррена, хотя хорошо его знал и тот успел окликнуть его по имени. Доктор Уоррен грустно посмотрел ему вслед.
— Черт подери! — сказал доктор Ремензель. — Что это на него нашло?
— Может быть, ему стало дурно? — сказала Сильвия.
Но разбираться дальше Ремензелям не пришлось, потому что доктор Уоррен быстрым шагом подошёл к их столику. Он поздоровался с ними, явно смущённый поведением Эли, и спросил, нельзя ли ему подсесть к ним.
— Конечно, еще бы! — радушно воскликнул доктор Ремензель. — Будем польщены, милости просим!
— Нет, завтракать я не буду, — сказал доктор Уоррен. — Мое место там, за большим столом, с новыми учениками. Хотелось бы с вами поговорить. — Увидав, что стол накрыт на пятерых, он спросил: — Кого-нибудь ждете?
— Встретили по дороге Тома Хильера с сыном, они скоро подъедут.
— Отлично, отлично, — сказал доктор Уоррен рассеянно. Ему, как видно, было не по себе, и он опять посмотрел на дверь, куда убежал Эли.
— Сын Тома попал в Уайтхилл? — спросил доктор Ремензель.
— Как? — переспросил доктор Уоррен. — Ах да, да. Да, он поступил к нам.
— А он тоже будет на стипендии, как и его отец? — спросила Сильвия.
— Не очень тактичный вопрос! — строго сказал доктор Ремензель.
— Ах, простите, простите!
— Нет, нет, в наше время вопрос вполне законный, — сказал доктор Уоррен. — Теперь мы из этого никакой тайны не делаем. Мы гордимся нашими стипендиатами, да и они имеют все основания гордиться своими успехами. Сын Тома получил самые лучшие отметки на вступительном экзамене — таких высоких оценок у нас никогда и никто не получал. Мы чрезвычайно гордимся, что он будет нашим учеником.
— А ведь мы так и не знаем, какие отметки у Эли, — сказал доктор Ремензель. Сказал он это очень добродушно, словно заранее примирившись с мыслью, что особых успехов от Эли ожидать нечего.
— Наверно, вполне приемлемые, хоть и посредственные, — сказала Сильвия. Этот вывод она сделала из отметок Эли в начальной школе, весьма посредственных, а то и совсем плохих.
Директор удивленно посмотрел на них.
— Разве я вам не сообщил его отметки? — сказал он.
— Но мы с вами не виделись после экзаменов, — сказал доктор Ремензель.
— А мое письмо… — начал доктор Уоррен.
— Какое письмо? — спросил доктор Ремензель. — Разве нам послали письмо?
— Да, я вам написал, — сказал доктор Уоррен. — И мне еще никогда не было так трудно писать…
Сильвия покачала головой:
— Но мы никакого письма от вас не получали.
Доктор Уоррен привстал — вид у него был очень расстроенный.
— Но я сам опустил это письмо, — сказал он, — сам отослал две недели назад.
Доктор Ремензель пожал плечами:
— Обычно почта США писем не теряет, но, конечно, иногда могут послать не по адресу.
Доктор Уоррен сжал голову руками.
— Вот беда… Ах ты, боже мой, ну как же так… — сказал он. — Я и то удивился, когда увидел Эли. Вот не думал, что он захочет приехать с вами.
— Но он же не просто приехал любоваться природой, — сказал доктор Ремензель, — он приехал зачисляться в школу.
— Я хочу знать, что было в письме, — сказала Сильвия.
Доктор Уоррен поднял голову, сложил руки:
— Вот что было написано в письме, и мне еще никогда не было так трудно писать: «На основании отметок начальной школы и оценок на вступительных экзаменах должен вам сообщить, что для вашего сына и моего доброго знакомого, Эли, нагрузка, которая требуется от учеников Уайтхилла, будет совершенно непосильной. — Голос доктора Уоррена окреп, глаза посуровели: — Принять Эли в Уайтхилл и ожидать, что он справится с уайтхиллской программой, будет не только невозможно, но и жестоко по отношению к мальчику».
Тридцать африканских юношей в сопровождении нескольких преподавателей, чиновников госдепартамента и дипломатов из их стран гуськом прошли в зал.
А тут и Том Хильер с сыном, даже не подозревая, как худо сейчас Ремензелям, подошли к столику и поздоровались с доктором Уорреном и с родителями Эли так весело, будто ничего плохого в жизни и быть не может.
— Мы с вами еще поговорим, если хотите, — сказал доктор Уоррен, вставая, — но попозже, а сейчас мне надо идти. — И он торопливо пошёл прочь.
— Ничего не понимаю, — сказала Сильвия. — Совершенно ничего не понимаю.
Том Хильер с сыном уселись за стол. Том взглянул на меню, хлопнул в ладоши и сказал:
— Ну, что тут хорошенького? Здорово я проголодался! — И добавил: — Слушайте, а где же ваш мальчик?
— Вышел на минутку, — ровным голосом сказал доктор Ремензель.
— Надо его поискать, — сказала Сильвия мужу.
— Погодя, немного погодя, — ответил доктор Ремензель.
— А письмо! — сказала Сильвия. — Эли знал про письмо. Он его прочёл и порвал. Конечно, порвал! — И она заплакала, представив себе, в какую чудовищную ловушку Эли сам себя загнал.
— Сейчас меня абсолютно не интересует, что сделал Эли, — сказал доктор Ремензель. — Сейчас меня гораздо больше интересует, что сделают другие люди.
— Ты о чем? — удивилась Сильвия.
Доктор Ремензель встал, внушительный, сердитый, готовый к отпору.
— О том, что я сейчас проверю, насколько быстро можно заставить некоторых людей тут, в Уайтхилле, переменить решение, — сказал он.
— Прошу тебя, — сказала Сильвия, стараясь его удержать, успокоить, — прежде всего нам нужно найти Эли. Сейчас же!
— Прежде всего, — прогремел доктор Ремензель, — нам нужно, чтобы Эли был принят в Уайтхилл. А потом мы его отыщем и приведём сюда.
— Но, милый… — начала было Сильвия.
— Никаких «но»! — сказал доктор Ремензель. — В данный момент тут, в зале, находится большинство членов попечительского совета. Все они — мои ближайшие друзья или друзья моего отца. Если они велят доктору Уоррену принять Эли, он будет принят. Раз тут у них есть место для вон тех типов, так уж для Эли, черт побери, место найдётся!
Широким шагом он подошёл к ближайшему столику и стал что-то говорить могучему старцу свирепого вида, который завтракал в одиночестве. Старик был председателем попечительского совета.
Сильвия извинилась перед растерянными Хильерами и пошла искать Эли.
Расспросив разных людей, Сильвия наконец нашла сына. Он сидел в саду один, на скамье под кустами сирени — на них уже набухали почки.