Страница 74 из 150
Выборы в комитеты (ротные, батальонные, полковые и т д.) проходили бурно и подолгу, с потрясанием кулаками и винтовками, с выстрелами в воздух. Офицеры, за редким исключением, инстинктивно избегали этих митингов. Выбранные лица занимали место рядом с командирами, постоянно вмешиваясь в их распоряжения, но никогда не разделяя с ними ответственность за неудачи.
В начале мая в штаб 8-й армии приехал назначенный из Петрограда комиссар штабс-капитан Филоненко. Лицо комиссара показалось Корнилову знакомым. Он быстро вспомнил: это был молчаливый спутник Савинкова, когда тот заявился вдруг в штаб Петроградского округа на Дворцовой.
Своим высоким назначением штабс-капитан Филоненко был обязан Савинкову. Дело в том, что судьба самого Савинкова решительно переменилась в считанные дни. Керенский, едва заняв пост военного министра, немедленно вспомнил о неприкаянно болтавшемся террористе. Савинков сделался важным человеком – Керенский назначил его комиссаром Юго-Западного фронта, как видно, для приглядывания за генералом Брусиловым.
Этими афоризмами мудреца Омара Хайяма утешал самого себя новый командующий 8-й армией.
Первая же встреча с командующим Юго-Западным фронтом завершилась ядовитой пикировкой.Корнилов считал, что выработка воинской дисциплины – чисто волевое упражнение. Любое нарушение дисциплины – начало разложения.
Едва приехав в Каменец-Подольск, Лавр Георгиевич прямо с вокзала попал на разнузданный солдатский митинг. Ораторы в грязных шинелях и облезлых папахах размахивали кулаками и последними словами гвоздили буржуев-миллионщиков. Это они гнали армию в наступление, это им проклятая война была дороже родной матери!
Да, окопы надоели, обрыдли… И все же…
Солдат обязан видеть в рваном знамени своего полка героические подвиги предков. Давно ли цусимские герои опускались на дно чужого холодного моря вместе с развевающимся флагом?
Как быстро все переменилось!
В первый же раз попав на передовые позиции, Лавр Георгиевич изумился тому, что у солдат и офицеров исчезла боязнь выстрелов со стороны противника. Расхаживали смело, никто не пригибал головы. Подняв к глазам бинокль, Корнилов увидел на немецкой стороне какую-то толпу. Нет, это был не митинг. Германские офицеры жадно разглядывали нового командующего русской армией. (Откуда-то узнали же!) Немцы глазели и чему-то весело смеялись. В ответ Лавр Георгиевич вскарабкался на бруствер и выпрямился во весь рост. На осторожное замечание «Не подстрелили бы!» Корнилов сердито бросил:
– Буду только рад! – У него из головы не выходил солдат ский митинг. – Да, рад. Может быть, хоть тогда солдаты поймут, что перед ними враг, а не союзник!
За беседой с офицерами полка Корнилов немного отошел. Его покорила терпеливая озабоченность этих скромных тружеников войны. «Так воевать нельзя!» – заявляли они в один голос. Разложение армии принимало катастрофические размеры. Командир полка пожаловался, что недавно передовое охранение задержало «ходока» – так назывались солдаты, ходившие на вражескую сторону брататься. «Ходок» возвращался в подпитии, с полной пазухой еды и выпивки. Скорей всего, передовое охранение, угостившись, отпустило бы «ходока» с миром. На его беду, наехал казачий разъезд. Узнав, в чем дело, казаки разложили «ходока» и хорошенько его выпороли[3]… Этот случай скорой и бессудной расправы каким-то образом дошел до Брусилова. Командующий фронтом принялся рвать и метать. Сейчас прапорщику, старшему передового охранения, и казачьему уряднику грозит дисциплинарное взыскание.
– Дайте мне бумагу, я подпишу, – сказал Корнилов.
Своей властью он избавил провинившихся от начальственного гнева.
– Что хоть за солдатик-то? – поинтересовался он. Да так… дрянь. Из чухонцев будто…
– Все равно – поделом!
Неожиданное заступничество Корнилова вызвало негодование командующего фронтом. При первой же встрече Брусилов заявил:
– Удивлен. Что за самоуправство? У меня, знаете ли, так служить нельзя.
Сдерживаясь, Корнилов отпарировал:
– Я служу не у в а с. Я служу с в а м и. А уж нанять меня на службу к себе у вас попросту не хватит средств!
После этой стычки отношения двух военачальников сделались вконец невыносимыми…
Великая война в Европе, затянувшаяся на года, отличалась от прежних войн тем, что противники теперь сходились не только на суше и на воде, но и в воздухе. Изобретение летательных аппаратов, аэропланов, сделало и небо над головой солдат ареной ожесточенных битв.
Как водится, небесная стихия призвала самых смелых, самых отчаянных. Причем отвага летчиков намного превосходила технические возможности летательных аппаратов, чрезвычайно хрупких и капризных, а потому и крайне ненадежных.
Первые русские летчики, хозяева неба, чем-то напоминали Корнилову природных казаков – с той лишь разницей, что аэроплан – не лошадь и, сидя на этой качающейся в небе этажерке, с шашкой на врага не налетишь. Оружием «небесных всадников» на первых порах сделались обыкновенные пехотные гранаты. Прекрасным средством явились аэропланы для фронтовой разведки – свободно летая, они были неуязвимы для стрельбы с земли.
Французы первыми изобрели для поражения врага сверху специфические свинцовые стрелы. Сброшенные с большой высоты, эти стрелы пронизывали насквозь и всадника, и лошадь. Немцы рассвирепели от этих варварских орудий из свинца и ответили «мерзким лягушатникам» применением отравляющих средств.
В русской армии опекуном «небесных всадников» стал дядя царя, великий князь Александр Михайлович. Немолодой человек, он лишь завистливо задирал голову, любуясь отвагой и молодечеством богатырей, напоминающих тех, старинных, что выезжали в чистое поле на басурман. Отборнейшие люди, настоящие орлы!
Ах, как хорошо быть молодым!
В первое время русские летчики летали на иностранных аппаратах: французских «моранах» и австрийских «альбатросах».
Лавр Георгиевич Корнилов принял 8-ю армию, когда отважный летчик капитан Нестеров не только совершил свою знаменитую «мертвую петлю», но и протаранил в воздухе немецкий аэроплан, нахально круживший над крышей штаба. Однако в строю еще оставались товарищи погибшего героя: кавалер трех Георгиевских крестов Евграф Крутень, бывший улан Алексей Казаков, сумевший сбить 17 немецких самолетов, и Виктор Покровский, окончивший после Павловского училища еще и «авиационные классы» при технологическом училище в Петрограде. Отвага Покровского в воздушных боях принесла ему Георгиевский крест и чин капитана.
Интересно, какие способы взаимоистребления сумеет человек изобрести, продлись эта война еще хотя бы на год? Совсем недавно появление подводных лодок, вооруженных смертоносными торпедами, казалось фантастическим изобретением. Но вот уже и небо, пятый океан, приняло неукротимого бойца с оружием в руках…
Капитана Нежинцева, начальника разведывательного отдела штаба армии, Лавр Георгиевич невзлюбил с первого взгляда. Щегольское пенсне, волосок к волоску причесанная голова, легкое грассирование и гвардейское растягивание слов. Слишком непохож на фронтового офицера. Раздражала даже строевая выправка молодого сильного тела. «Шаркун», – решил Корнилов. Таких много отиралось по штабам.
Нежинцев просил командующего о конфиденциальном приеме.
Узкие, косо прорезанные глаза Корнилова неприветливо глянули в бледное лицо гвардейца. Он на мгновение оторвался от бумаг:
– Подайте записку. Порядка не знаете?
– Слушаюсь.
Поклон – словно ронялась голова. «Определенно шаркун. Бальный лев, дамский угодник…»
3
Наказанным казачьими плетьми оказался некий Альфред Розенберг, уроженец Ревеля, вольноопределяющийся, из недоучившихся студентов Московского университета. Со временем он, так и не сделавшись большевиком, станет у Гитлера специалистом по «русскому вопросу» и главным редактором центрального органа нацистской партии.