Гонки с дьяволом

– Ничего! Скоро у нас прибудет мужчин побольше. Девчата выйдут замуж и все образуется, – пообещал я.

– Откуда же они возьмутся?

– Да оттуда же, откуда и майор.

– Дай-то бог. Наш-то козел, – продолжала она, – скоро копыта откинет.

– Кого ты имеешь в виду? – я почувствовал, что кровь бросилась мне в лицо. Евгения прыснула.

– Успокойся! Не тебя, – засмеялась Катюша, – ты еще ничего, держишься, – закончила она под общий хохот, – я имею в виду твоего любимого Фантомаса.

– А что такое?

– Ты его давно видел?

– Сегодня днем.

– Ну ты совсем слепой стал! Посмотри, на кого он стал похож. Истощился совсем в трудах праведных. Ты хоть пошли его в командировку, чтоб месячишко где-нибудь отдохнул.

Я вдруг разозлился:

– Мне, прошу вас, такие вещи не сообщайте. Интимные дела меня не касаются и, вообще, это не предмет для разговора!

– Вот хорошо, что ты напомнил, – встрепенулась Катя, – насчет интимных и духовных дел. Тут к тебе приходил один поп, хотел очень видеть.

– Поп?!

– Приехал вместе с переселенцами. Хочет получить разрешение на открытие церкви.

– Причем тут я? Пусть открывает! И вообще, чего он ко мне приперся домой? Пусть идет в Совет или Трибунат!

– Я ему говорила. У вас как раз было совещание, но он настаивает на личной встрече.

– Хорошо! Приму его завтра после обеда. Поп-то молодой?

– В том-то и дело что старенький, – Катя засмеялась, – а хорошо быть попадьей. Почет, уважение. Все тебя матушкой величают, ручку целуют. У меня в Киеве подружка была. Не то чтобы мы с ней дружили, а так, просто. Марийкой звали. Лицо – что блин на масленицу. А что вы думали? Вышла замуж за попа. Молодой, красивый. Бородка черная, вьющаяся. Мы тогда всей группой специально в церковь пошли на службу, досмотреть на Марийкиного мужа. А Марийка-то, как она принарядилась, одна шуба чего стоила. Одним словом, матушка-попадья.

– Вот Наталья пусть и выходит за этого попика замуж, – ехидно произнесла Евгения, – будет у нас тогда матушка Наталья!

– За что ты ее так ненавидишь?

– Я? С чего ты взял? Совсем наоборот. Мне ее жалко.

– Я пойду, наверное, спать, – Беата тяжело поднялась со стула.

– Я провожу тебя!

– Не надо, меня проводит Женя.

– Ты не спишь?

– Нет еще.

– А ты заметил, как эта каракатица спрятала под стол руки, когда увидела мое колье? Дура, нацепила десяток дешевых перстней.

– До чего же вы, бабы, бываете злыми…

– Мы злыми? – она подвинулась ближе, – ну уж нет. Мы как раз добрые и ласковые.

– Нашла чем хвастаться. Колье, видите ли… Этого добра у нас… Завтра же пошлю майору если не такое же, что-нибудь похожее.

– Пошлешь, пошлешь, – прошептала она, закрывая мне рот своими губами. Это была ее ночь.

– Послушай, ты не ревнуешь? – ни с того, ни с сего спросил я.

Эта тема находилась под негласным запретом. По-видимому, я сегодня должен был совершать одну глупость за другой.

Катюша мгновенно отпустила меня и отодвинулась. Долгое время молчала. Я протянул руку и погладил ее плечо. Она с раздражением дернула им, потом произнесла каким-то холодным, отчужденным голосом:

– Теперь уже нет. Раньше… но только к Беате. Евгения ведь уже была до меня…

– Милая, прости.

– Да чего уж! Женщина больше способна на компромисс. Она легче выбирает из двух зол меньшее.

Катя долго лежала молча. Чувствовалось ее взволнованное дыхание. Успокоившись, она снова придвинулась.

– Больше ни о чем не спрашивай, ладно?

Я не ответил. Мне вдруг стало до боли в сердце жалко эту молодую красивую женщину, так же как и других, таких же несчастных в своей исковерканной молодости, обманутых в надеждах, обделенных в счастье. Но, что я мог поделать? Лишь только утешаться сознанием своего бессилия что-то изменить. «Ты лицемеришь, – шепнул мне внутренний голос, – ведь ты счастлив?». «Да, не спорю, очень!». «Так чего же ты, о чем задумался? Пользуйся случаем, который подарила тебе судьба!». «Я думаю о том, может ли быть счастлив человек несчастьем других?». «Опять ты за свою философию? Еще не надоело?».

– Ты что, заснул? – в голосе Катюши звучало удивление.

– Нет, милая, – прошептал я, целуя ее плечо. Говорят деньги притягивают деньги. А глупость? Наверное, тоже. Что касается меня, то я заметил: стоит мне сделать одну, как за ней следует другая. Хорошо еще, если вовремя остановишься, а то наделаешь столько дел, что потом хватит на целые годы воспоминаний, от которых кровь приливает к лицу и от стыда чувствуешь, как горят уши.

– Что с вами, Константин Михайлович?! – невольно вырвалось у меня при виде майора, входящего ко мне в кабинет в сопровождении Паскевича.

Лицо майора было расцарапано в двух местах, а под левым глазом, почти заплывшим, красовался огромный лиловый синяк.

– Мне надо было воспользоваться вашим предложением. Я плохо разбираюсь в этих тропинках по берегу озера, свернул не на ту и в темноте напоролся глазом на сук дерева!

– Еще счастливо отделался, Костя!

Паскевич, я заметил это уже давно, после нескольких часов знакомства всем говорил «ты» и называл по имени.

– Потом зайдем ко мне, я тебе сделаю примочку.

Я внимательно посмотрел на Сашку. Может быть, от того, что я его видел каждый день, от меня ускользали те изменения, о которых говорила Катя.

– Как ты себя чувствуешь?

– Я? – удивился Паскевич. – Нормально! А что?

– Да так, ничего.

Он протянул мне папку со сценарием и, усевшись поудобнее в кресло напротив, стал ждать. Я углубился в чтение.

– Не слишком ли? – я возвратил папку Паскевичу и вопросительно посмотрел на майора.

– Все нормально, – успокоил он меня, – я бы только поместил «инспектора» пока на бывшую базу университета. Интересно, кого же пришлют? Если Голубева – это правая рука Покровского. С ним нужно быть предельно внимательными и осторожными. Это хитрая лиса. Любит прикидываться дурачком, на самом же деле, крайне собран и внимателен.

– У него есть какие-нибудь слабости, особенности?

– Любит выпить. Но знает свою слабость и по-этому воздерживается. Если же выпьет достаточно, то потом теряет контроль и пьет до полного опьянения. Но, я думаю, что, в данной ситуации он не притронется к бутылке.

– Еще что?

– Ну, неравнодушен к красивым женщинам. Но, это все такие, кто к ним равнодушен? – майор засмеялся. – Да! Тщеславен. Переживает, что не стал генералом. Это тоже не характерно. Все военные такие.

– Разве сейчас это имеет какое-то значение?

– Для армейских это всегда имеет значение. Тем более, что там еще не поняли всей глубины нашей катастрофы. Покровский носится с идеей восстановления государства, армии. У него даже по этому поводу есть теория, которую он называет теорией опережения развития.

– Опережения чего?

– Других стран. Покровский говорит, что те страны, которые раньше других смогут восстановить армию, будут диктовать свою волю всему миру.

– Серьезно?

– В том-то и дело, что – да! И надо сказать, что поначалу его идеи увлекли многих офицеров. Это еще тогда, когда размеры катастрофы не были ясны. Теперь же над ним посмеиваются.

– А как Голубев?

– Кто его знает? Он редко бывает откровенен. Мне кажется, что его больше всего волнует личное благополучие. Сегодняшнее положение его вполне устраивает. Что будет завтра – не знаю.

– Так вы говорите, что он крайне подозрителен?

– Я этого не говорил, но это так.

– В таком случае вот что! В сценарии можно оставить все почти без изменений, но надо все сделать так чтобы у Голубева сложилось впечатление, будто мы скрываем свои истинные силы, стараемся показать, что мы слабее, чем на самом деле. Вы меня понимаете?

– Вполне. Мысль ясна, а детали додумаем сами.

– Но это надо сделать достаточно тонко.

– Само собой. Только вот что.. – майор заколебался.

– Вы хотите что-то возразить? Пожалуйста.