Нисхождение

Ингхэм встал у стойки. Война явно продолжалась. Тунис находился довольно далеко от места боевых действий, и Ингхэм надеялся, что война не помешает осуществлению их замыслов. Но Тунис был арабской страной, и если арабы проиграют, а они непременно проиграют, то антизападных настроений не избежать. Завтра надо будет купить парижскую газету.

В следующие два дня Ингхэм избегал появления на пляже и совершил несколько поездок по окрестностям. Израильтяне продолжали задирать арабов: в понедельник, день начала военных действий, они уничтожили двадцать пять военно-воздушных баз. Парижские газеты писали о нескольких машинах с западными номерами, перевернутых на улицах Туниса, а также о выбитых стеклах здания библиотеки Американской информационной службы на бульваре Бургиба. Ингхэм не поехал в Тунис. Он побывал в Набоуле, расположенном на северо-западе от Хаммамета, на острове Бир-Бу-Рекба и еще в нескольких маленьких городках, пыльных и бедных, названий которых он не смог удержать в памяти. Как-то утром он отправился на рынок, где прошелся между верблюдами, рядами с глиняной посудой, различными безделушками, одеждой из хлопка и плетеными соломенными ковриками, разостланными на кусках грубого полотна прямо на земле. Ингхэма то и дело толкали, чего он терпеть не мог. Арабы не имеют ничего против телесного контакта, даже наоборот, нуждаются в нем, где-то читал он. Это особенно бросается в глаза на базарах. Ювелирные украшения на рынке оказались сплошной дешевкой, однако они натолкнули Ингхэма на мысль зайти в приличный магазин и купить Ине серебряную заколку для волос — плоский треугольник с застежкой в виде окружности. Такая годилась на любой размер. Поскольку коробочка выглядела слишком маленькой для посылки, Ингхэм прикупил к ней еще и вышитую жилетку красного цвета — мужскую по форме, но очень нарядную; в Америке такая будет смотреться очень оригинально. Он отослал посылку в тот же день, убив кучу времени, дожидаясь четырех часов, когда открывалась почта в Хаммамете. Если верить вывеске на дверях, то после перерыва она работала всего один час.

На четвертый день он написал Джону Кастлвуду. Джон жил на Западной Пятьдесят третьей улице в Манхэттене.

«8 июня 19…

Дорогой Джон!

Хаммамет, как ты и обещал, просто чудесен. Потрясающие пляжи. Ты по-прежнему собираешься приехать тринадцатого? Я уже готов начать здесь работать, завязывая беседу с незнакомцами при первой же возможности, но интересующий тебя сорт людей не всегда говорит по-французски. Вчера вечером я побывал в «Лез Аркад» (это кафе в миле от «Ла Рен»).

Пожалуйста, попроси Ину черкнуть мне пару строк. Я написал ей. Без каких-либо вестей из дома я чувствую себя здесь немного одиноким. Или здешняя почта, как ты и говорил, работает фантастически медленно…»

Отправив письмо, он почувствовал себя еще более одиноким, чем до этого. Каждый день, а иногда и дважды за день он справлялся о письмах в «Дю Гольф». Но ни письма, ни телеграммы на его имя не было. Ингхэм сам поехал на почту, поскольку не чувствовал уверенности, что его письмо будет отправлено в тот же день, если он опустит его в отеле. Разные клерки давали ему три различных варианта времени прибытия почты, и он пришел к выводу, что ни один из них толком этого не знает.

Ингхэм спустился к пляжу где-то около шести вечера. Подступ к морю походил на джунглеобразные заросли пальмовых деревьев, произраставших прямо на негостеприимном песке. Между пальмами вилась протоптанная дорожка, ведущая к пляжу. Несколько металлических шестов, видимо оставшихся от заброшенной детской площадки, торчали из песка и у самого верха были покрыты налетом из маленьких белых улиток, плотно, словно ракушечник, облепивших поверхность. Металл так нагрелся, что до него невозможно было дотронуться. Прихватив с собой блокнот и ручку, он шагал, погруженный в мысли о своем романе. Пока Джон не приедет сюда, вряд ли он сможет написать что-то для «Трио».

Он вошел в воду и плавал до тех пор, пока не почувствовал легкую усталость; лишь тогда он выбрался на берег. Море довольно долго оставалось мелким. Под ногами ощущалось гладкое песчаное дно, которое, по мере удаления от берега, становилось все более каменистым, затем снова, пока можно было достать ногой, шел песок. Ингхэм обтер лицо махровым халатом, потому что забыл прихватить с собой полотенце. Затем уселся со своим блокнотом. Его книга была о человеке, который вел двойную жизнь, не осознавая ее аморальности, но который тем не менее испытывал душевное смятение и беспокойство. Ингхэм не хотел этого признавать, он не собирался судить героя Деннисона, но ему пришлось. Это был обыкновенный молодой человек (в начале книги ему всего двадцать), который после женитьбы зажил счастливой семейной жизнью, а в тридцать лет стал директором банка. При каждом удобном случае он присваивал банковские средства, в основном с помощью подлога, и с не меньшей легкостью, чем воровал, раздавал и одалживал деньги другим. Инвестировав часть своих денег для будущих нужд своей семьи, он две трети отдавал тем людям (также под фальшивыми именами), которые в них нуждались, чтобы начать собственное дело.

Как это зачастую случалось, уже через двадцать минут размышления навеяли на него дремоту, и, выдавив из себя строчек двенадцать, он начал погружаться в сон, когда громкий голос американца вернул его к действительности:

— Здравствуйте! Что-то я не видел вас последние несколько дней.

Ингхэм сел.

— Добрый день. — Он знал, что за этим последует и что он примет приглашение пропустить сегодня вечером по стаканчику в бунгало Адамса.

— Сколько времени вы собираетесь пробыть здесь? — спросил Адамс.

— Пока не знаю. — Ингхэм поднялся и принялся надевать халат. — Может, недели три. Сюда должен приехать мой друг.

— О, тоже американец?

— Да. — Ингхэм посмотрел на копье в руке Адамса — предмет непонятного назначения, что-то вроде остроги пяти футов длиной.

— Я возвращаюсь к себе в бунгало. Не хотите заглянуть ко мне и выпить чего-нибудь прохладительного?

Ингхэм сразу же подумал о кока-коле.

— С удовольствием. Спасибо. Что вы делаете этим копьем?

— О, гоняюсь за рыбами, но еще ни разу ни одной не поймал. — Он хохотнул. — Сказать по правде, я поддеваю им ракушки, до которых не могу дотянуться, когда плаваю. В тех местах, где вода не менее пяти-шести футов глубиной.

Песок под ногами сильно нагрелся, но пока еще можно было терпеть. Ингхэм пес в руках свои пляжные сандалии. У Адамса они вообще отсутствовали.

— Вот мы и пришли, — неожиданно сказал Адамс, сворачивая на утоптанную песчаную дорожку, ведущую к его бело-голубому бунгало с куполообразной, в арабском стиле, крышей, для лучшего сохранения прохлады.

Ингхэм посмотрел через его плечо на похожее на служебное здание, которое до сих пор не замечал, где несколько подростков, официантов и уборщиков из отеля оживленно болтали, прислонившись к стене.

— Не бог весть что, но сейчас это служит мне домом, — сказал Адамс, отпирая двери ключом, который он выудил откуда-то из пояса своих купальных шорт.

Внутри бунгало с опущенными жалюзи было прохладно и, после яркого солнечного света, темно. У Адамса явно имелся кондиционер. Он включил свет.

— Присаживайтесь. Чего желаете? Скотч? Пиво? Коку?

— Коку, спасибо.

Они тщательно отряхнули свои босые ноги у порога. Адамс проворно прошлепал по кафельному полу через небольшой, ведущий на кухню холл.

Ингхэм огляделся по сторонам. Здесь и вправду все выглядело по-домашнему. Тут имелись морские раковины, книги, стопки газет, письменный стол, которым явно часто пользовались, с бутылочками чернил, ручками, коробочкой марок, карандашной точилкой и открытым словарем. «Ридерс дайджест». А также Библия. Был ли Адамс писателем? Словарь оказался англо-русским, аккуратно обернутым в коричневую бумагу. Или шпионом? Ингхэм улыбнулся при этой мысли. Над письменным столом в рамке висела фотография загородного американского дома, расположенного в местности, походившей на Новую Англию; белый фермерский дом, окруженный на внушительном расстоянии белой дощатой изгородью. На фотографии были вязы, колли, но ни одного человека.