Страница 47 из 49
В дверях появился Загоруйко и громко сказал:
– Сбило кормовой штурвал! Матроса Гладкова смыло за борт…
Корганов вскочил.
– Да, да! Уже гибнут люди, и пусть мы все виноваты, но людей надо спасать. Пусть запрещает начальство, но это, как говорит товарищ Волков, кабинетный бюрократизм. Неуместная и ненужная шовинистическая принципиальность…
Волков громко бросил с места:
– Осужденная Лениным!
– Да, именно, осужденная товарищем Лениным. Я считаю – принять японский буксир. По долгу совести не могу говорить иначе.
По небритому лицу Корганова скатилась крупная слеза. Трубка его, зажатая между пальцами, дрожала.
И сразу поднялось с полдюжины рук, – почти все, кроме старпома Сергеева да Загоруйко. Но и тот смотрел испытующе на капитана, и правая рука его тянулась кверху.
– Абсолютное большинство! – веско резюмировал Волков. – И капитан. Капитанское слово – решающее. Прошу командовать, Петр Степанович!
Но тут поднялся Сергеев. Вцепившись в край стола длинными костлявыми пальцами, слегка наклонясь вперед, он посмотрел на Корганова с ненавистью.
– Торопитесь, милые? А я еще не высказался. Подлецы, негодяи, а не русские моряки!.. Ох, какие же вы мерзавцы, сволочь трусливая! Ну, слушайте меня! И ты, швабра с нашивками, слушай! Настало время сказать тебе все, о чем я передумал в этом рейсе. Не русским кораблем тебе командовать, а чухонской лайбой. Швабра! Лапша! Кабатчик с морским дипломом!
– Молчать! – взвизгнул Корганов, бледнея.
– Нет уж, хватит, помолчал! А вам, гниды машинные, одно скажу: не видать ни вам, ни японцам русского золота! – Глядя в нашу сторону, Сергеев бросал тяжелые, как гири, слова: – Эти мерзавцы скрывают от вас: на корабле груз. На «Свердловске» – колымское золото, большая добыча…
– Разглашаете государственную тайну? – завизжал Корганов. – Под суд пойдете!
– И пойду. Вместе с тобой, сволочь трусливая! По мне лучше в советской тюрьме издохнуть, чем стать предателем. Нет, и вам не позволю! Весь народ взбулгачу, подниму всю команду, пассажиров, но не допущу! Пусть потонем все, но и наше золото, русским потом и кровью добытое, с нами на грунт пойдет. От Камня нас отжало, здесь глубины порядка 600-650 метров, не вдруг достанешь-то!..
Сергеев злобно расхохотался и закашлялся.
Мы с Барабановым сидели молча, ошеломленные этим новым открытием, которое вносило ясность во многое. Так вот оно что! Вот почему кое-кто так стремится в Японию. Но ведь это… На языке вертелось страшное слово. Я склонился к уху Барабанова:
– Ты понимаешь, что это может быть?
Тот ответил взглядом: «Понимаю».
А члены совета кричали, стуча кулаками по столу:
– Демагогия! Ложный патриотизм!
– Ленин сказал: из золота сортиры строить!
– А у нас – люди. Что дороже?
– Белогвардеец! Провокатор! – гремел Волков, оборотясь к Сергееву, который надрывался в кашле. – К чертовой матери таких липовых патриотов! Советской власти люди дороже всех сокровищ мира. Не слушайте золотопогонника-белогвардейца!
– Время, химик! Давай или я…
Барабанов вынул из кобуры наган.
– Тихо! Именем государства объявляю осадное положение. Предупреждаю: обращение к японцам без разрешения Москвы буду рассматривать как прямое предательство интересов родины, как экономическую контрреволюцию, и виновных немедленно расстреляю. Судовой совет считаю распущенным. Приказываю всем заняться полезным делом – откачивать воду наравне с командой и пассажирами.
– Узурпаторы! – яростно выкрикнул Волков. – Детоубийцы!
Он направился к выходу, но в дверях столкнулся с Серафимовым. Тот размахивал желтым бланком РД.
– Товарищ капитан! Товарищи! Наши на подходе! Сейчас разговаривал с «Красиным». У них все в порядке, идут к нам полным ходом. Милях в двенадцати отсюда.
Волков отпихнул Серафимова и перешагнул через коммингс.
– Вам, товарищ Барабанов, шифровка… Зайдите, надо в книге расписаться.
Мимо нас, раскачиваясь, прошел Корганов; казалось, он ничего не видел перед собой. Мне даже почудилось, что, дойдя до стенки-переборки, он нащупывал, где дверь.
Известие о подходе наших кораблей распространилось молниеносно и вызвало новый прилив энергии на палубных «конвейерах». Только комсостав отсиживался по каютам, и не понять было, что это значит.
– Ну-ка, прочитай!
Барабанов протянул мне радиограмму:
«На «Свердловске» шпионско-диверсионная группа, имеющая задачей сдать японцам пароход со всем секретным грузом точка Немедленно примите меры изоляции старпома Сергеева скобка бывший белый скобка запятая механика Зотова скобка бывший пароходовладелец скобка запятая радиста Серафимова скобка сын попа скобка точка Группа вооружена действуйте решительно и смело».
Я не верил своим глазам.
– Подписано и твоим и моим начальством, – пожал плечами Барабанов. – По сути дела – приказ-санкция на арест.
– Если бы…
– Вот то-то и есть, что если бы! Волков и Литвак… Тут я и минуты бы не думал, а то…
– А шифр верный? У тебя ключ правильный?
– Шифр наш… Предположим, арестуем. Куда их девать? И как без радиста?.. Ну-ка, пойдем к нему…
– Серафимов, кто ваш отец?
– Отец? Сельский священник. Это – мой крест, меня и в комсомол поэтому не приняли.
– А почему вы не порвали с отцом?
– Так ведь… отец же!
– Оружие есть?
– Ружье. Дома, во Владивостоке…
– Вы серьезно хотите жениться на Березницкой?
– Конечно!
Глаза, говорят, зеркало души. У Серафимова они большие, карие, какие-то детские. Нет, не может быть, чтобы такие глаза лгали!
– А у вас нет, Серафимов, какого-либо… ну, нравственного, что ли, груза, который может помешать женитьбе?
Барабанов, сидя за спиной радиста, поймал мой взгляд и укоризненно покачал головой: дескать, и дурак же ты, братец! Такую глупость сморозил.
Вслух же Барабанов сказал многозначительно:
– Да… Психология – наука сложнейшая.
Тут в радиорубку вошли двое, по виду – демобилизованные солдаты. Один из них протянул Барабанову бумажку.
– Я уже второй раз сюда. Радист без вашей визы не принимает: телеграмма о сохранности спецгруза.
– А вы кто же, братцы?
– Фельдъегеря при спецгрузе.
– Вон что! А чего ж вы сидите, как мыши? На пароходе кутерьма творится, и не удосужились носа показать? Удостоверение имеется? Сколько вас?
– Четверо. – Старший предъявил документы.
– Вооружены хорошо?
– Всего хватает…
– Ладно! Отправь телеграмму при первой возможности, Серафимов. А из вас кто-то один должен безотлучно находиться при мне. Ясно? Приказываю как старший начальник.
– Есть!
– Слушай, Серафимов, – сказал я, – можно проверить подачу шифровки?
– Нет, связь пока односторонняя.
– Пойдем, Барабанов!
У меня в каюте мы долго смотрели друг на дружку. На столике лежала расшифрованная Барабановым РД. Я взял дешифровку и… фамилию Серафимова вычеркнул.
Чекист пожал плечами.
Я снова взял химический карандаш и вместо Сергеева вписал Волкова, а вместо Зотова – Литвака. И опять Барабанов пожал плечами. И мне стало вдруг зябко, и я чуть ли не физически ощутил, как на меня наваливается огромная тяжесть. Тяжесть ответственности, не предрешенной свыше… Черт с ним, буду действовать!
– Пойдем, химик, подготовим все для операции.
– Прокуратура – око государево. Пожалуйста!
– Спокойнее, Волков, не горячитесь! Прошу, лицом к переборке, рук не опускать. Записывайте, товарищи: зажигалка японская, портсигар французский, карманный словарик англо-японский… Одну минутку, товарищ уполномоченный! Так… Добавьте в протоколе: словарик… словарик… крапленый. Вероятно, свой собственный кустарный шифр. Этого не записывайте. Приступим к сапогам… Тише, тише, Волков! Помните, на вас наведены два нагана… Ага, вот оно: пистолет «Парабеллум-намбу», новенький. Японский. Как мне благодарить вас, Сергей Семенович, за этот подарок!..