Страница 39 из 45
И словно молния сверкнула над моей головой: это была не какая-то посторонняя дама, это была названая сестричка моя, известная вам под именем Лариса.
В полный рост Лариса меня ни разу в жизни не видела и, вполне естественно, не узнала.
Зато я ее узнал. Это меня и выдало.
Мы с Ларисой исполнили дурацкий танец столкнувшихся людей: шаг направо, шаг налево — пауза лицом к лицу.
— Гулливерчик… — неуверенно произнесла Лариса, — ты?
— Мадам, вы ошиблись, — твердо сказал я по-немецки. — Я вас вижу в первый раз.
— Да брось воображать. Я же знаю, что это ты.
Деваться было некуда.
— Большой такой вырос, — сказала Лариса ласково. — Что ты здесь делаешь?
Я отвечал, что вот, мол, гуляю, смотрю.
— Да на что тут смотреть, — с презрением возразила Лариса. — Дыра — она и есть дыра. Скорей бы в Цюрих.
Я признал, что Цюрих, конечно же, несравненно краше.
— Между прочим, — проговорила Лариса, — мой президент на тебя очень сердится. Сбежал, говорит, по-английски и спасибо не сказал.
— Да уж, так сложилось.
— Пошли к нам, — предложила Лариса. — Что мокнуть под дождем? Посидим, поболтаем, выпьем чего-нибудь. Игорек тоже здесь, он будет очень рад.
В этом я ни минуты не сомневался.
— Сожалею, но весь опутан делами, — сказал я. — Улетаю на родину. Всё расписано по минутам.
— Ну, как хочешь, — огорчилась сестренка. — Возьми хоть нашу визитную карточку. Может, позвонишь. Мы здесь на переговорах, пробудем еще две недели.
— Непременно позвоню, — обещал я. — Сразу же по прибытии в Буругвай.
И, потрепав меня по щеке, Лариса вошла в подъезд.
Это было, конечно, вопиющее невезение: выйди я из дома пятью минутами раньше — и наша встреча с Ларисой состоялась бы лишь в день Страшного суда.
Мне следовало немедля дать тягу, однако в Лихтенштейне далеко не убежишь: десять шагов в любую сторону — и ты уже на границе.
Единственной ниточкой, связывавшей меня с предыдущей жизнью, был шоппинг-рейс "Чичкин-райзен".
Тот, кто захочет личной встречи со мной, будет подстерегать меня возле "Чичкина".
Но без "Чичкина" мне отсюда не уехать.
Значит, что? Значит, Огибахин опять в мышеловке.
Ладно, чему быть — того не миновать.
Завернув за угол, я остановился, огляделся — никому я не был нужен, никто за мною не бежал.
И еще минут сорок я слонялся по Вадуц, время от времени проверяя, нет ли за мною хвоста.
Но все эти меры предосторожности были напрасны.
Когда я подошел к "Чичкину", дорогу мне загородил высокий худощавый человек в длинном серебристом плаще с аристократическим лицом Алена Делона.
111
— Привет, Гулливер, — морща губы в сухой улыбочке, проговорил президент "Аметист-банка". — Испугался?
— Как можно, Игорь Дмитриевич! — бодро отозвался я, протягивая своему бывшему благодетелю руку. — Какими судьбами?
Президент отступил на шаг и спрятал руки за спину.
— Неблагодарным свиньям руки не подаю.
В смысле: благодарным свиньям — всегда пожалуйста.
— В Германию намылился?
— Да, странствую.
— Значит, так, — скомандовал Игорек. — Нечего тебе болтаться по европам. Поедешь со мной.
По-видимому, президент "Аметист-банка" опять неверно просчитал ситуацию: он был уверен, что имеет дело с затравленным соотечественником, который за великое счастье почитает, когда его кормят с ладони шоколадными крошками.
Между тем за время нашей с ним разлуки создалась принципиально новая реальность: здесь, в самом сердце европейской цивилизации, Игорек был далеко не всевластен. Более того: это не я его, а он меня должен был опасаться.
Вам угодно гласности? Пожалуйте кушать.
В самом деле: любая огласка здесь и сейчас мгновенно превратила бы меня в телезвезду европейской величины, а его — в фигуру по меньшей мере сомнительную.
Вообще сильных мира российского отличает клиническая неспособность к предвидению. Они — продукт многолетнего партийного отбора, который отбраковывал прозорливых: "Много о себе понимает. Не наш человек, больно умён".
— Есть для меня работенка? — осведомился я, нарочно повысив голос. — Опять кого-то замочить?
— Не понимаю, о чем ты толкуешь, — с состраданием глядя мне в глаза, проговорил президент. — Обнаглел, Гулливер. Ну, да ладно, подлечим. Помаши водителю ручкой — и скажи, что остаешься с друзьями.
По беглому взгляду его поверх моего плеча я понял, что за спиной у меня возникли люди "Аметиста".
— Полицию позову, — предупредил я.
— Да что ты говоришь! — насмешливо сказал Игорек. — Вот мы и скажем, что задержали беглого уголовника. Ты в общеевропейском розыске, парень. Отправишься в Россию под конвоем "Интерпола". А в Шереметьево тебя воронок будет ждать. Это уж я гарантирую. Так что веди себя тихо.
Меня крепко взяли под локотки и повели в переулок.
По пути аметистовцы исподтишка били меня по почкам, больно лягали и при этом, хохоча, разыгрывали простодушное дружеское веселье:
— Попался, братец! Поедем к бабам, теперь не отвертишься! Ишь, ты какой!
За углом поджидал темнооконный "мерседес".
Игорек уселся рядом с водителем, подручные его, продолжая напоказ веселиться, пригнули мне голову, распахнули передо мною дверцу.
— Руки береги! — смеясь, сказал за моим плечом соотечественник, лица которого я не видел. — Пальцы, говорю, обрубим! Ну, умора!
Тут опять припустил дождь, а точнее — с вершины горы, на которой стоял княжеский замок, сорвало еще один облачный клок.
Я тысячу раз успел пожалеть, что отправился в путешествие без пистолета. Собираясь в Вадуц, я решил, что при возникновении каких-то проблем на границе наличие у меня оружия может лишь осложнить ситуацию. И вот пожалуйста.
Воистину, все фатальные ошибки человек совершает не по причине легкомыслия, напротив: по зрелом, долгом, мучительном размышлении.
Отчаяние охватило меня: неужели навеки в стеклянную банку? Да лучше тогда вовсе не жить.
И, вспомнив спасительный урок Гельзенкирхена, я судорожно схватился рукой за автомобильную дверцу, напрягся — и ухнул в малый мир вместе с земляками и с их "мерседесом".
Впервые я это проделывал не просто на глазах у двух-трех человек, но на виду у целого города.
И что же? А ничего.
Лихтенштейнцы, дети гор, — народ, должно быть, очень хладнокровный и привыкший к чудесам.
Само их сказочное государство почти нереально, его существование — это уже чудо из чудес, в сравнении с которым все остальные чудеса вторичны.
Когда я возвратился в себя, прохожие, прячась под зонтами, шли по тротуару у подошвы княжеской горы, как ни в чем не бывало.
Ну, пропала машина, пропали люди — экое дело!
Только продавец сувенирных наклеек заинтересовался происходящим и раскрыл было в удивлении рот, но тут же отвернулся, привлеченный новым покупателем.
Бизнес прежде всего.
112
Дождавшись, когда моя фигура вообще перестала привлекать чье бы то ни было внимание, я наклонился к тротуарной бровке, вроде высматривая оброненную монету.
Представьте себе, эти кретины удирали!
От меня, от единственного человека, который мог (и хотел, черт побери!) вернуть их к нормальной жизни.
Их крохотный лимузин на полных газах мчался вдоль бурлящего ручейка коричневой дождевой воды, развивая скорость метров десять в минуту.
Им удалось бы выжать и больше, если бы не мокрая горбатая брусчатка мостовой, по которой их машину кидало из стороны в сторону.
Я побежал за ними вслед, словно мальчишка, пускающий кораблики. А они еще поддали газу. Должно быть, Игорек заорал: "Догоняет, нажми!"
Настолько нестерпима была ему мысль, что хозяином положения стал жалкий неплательщик комсомольских взносов.
И тут, как в страшном сне… вовек не забуду этой картины… из-за угла совершенно бесшумно, медленно и торжественно выкатил гигантский двухэтажный автобус "Чичкин-райзен".