Семь месяцев бесконечности

Мысленно желаю своему пятнадцатилетнему капитану, чтобы никакой Негоро не смог подложить топор под его жизненный компас.

С большим нежеланием в 9 часов выбрался из палатки на радиосвязь, но интересно все-таки узнать, где же наша «Траксантарктика». Палатка Этьенна и Уилла едва проглядывала в сумерках на другом берегу разделяющей нас бурной и стремительной снежной реки. Осторожно нащупывая дно, перебрался на тот берег. Раскопал занесенную до половины дверь и забрался в палатку. Есть новости. Американский офис сообщил, что дата прихода в Мирный все-таки 3 марта, то есть у нас еще уйма времени, и вторая новость: Саша бодро сообщил, что они уже на Пионерской. Оказалось, что при такой плохой видимости они потеряли след и вышли на Пионерскую по локатору. Самым приятным было то, что Пионерская оказалась на 10 километров ближе, чем мы предполагали, но в стороне от той трассы, на которой мы сейчас находились. Трассу «спрямил» предыдущий поход, которому было совершенно незачем заходить на Пионерскую. Поэтому Саня предложил встретить нас завтра утром на трассе и проводить до Пионерской, где, помимо наших тягачей, уже находились еще три тягача и буровая установка гляциологического отряда. По словам Саши, от трассы до Пионерской было не больше 8 километров, и, поскольку сейчас нам торопиться было некуда, мы приняли решение постоять день-два на Пионерской. Договорились, что тягач будет ждать нас на трассе в 10 часов утра, и распрощались с Саней. Через пять минут после окончания связи и Уилл, и Этьенн вдруг спохватились: «А зачем нам встречаться в такую рань — мы ведь могли бы завтра поспать и выйти на час попозже?» Тщетно я пытался поймать в эфире Пионерскую — там, наверное, уже полным ходом шли подготовительные работы по встрече нашей экспедиции. Эфир безмолвствовал, и я никак не мог сообщить Саше об изменении нашего решения. Поэтому я предложил ребятам оставить все как есть, то есть ориентироваться на 10 часов, а то получится как-то не особенно хорошо, если мы будем здесь спать, а они — искать нас и волноваться. Моя настойчивость в этом вопросе была непонятна Уиллу и Этьенну: «Какая им разница — они же в машинах, подождут». Но я все-таки настоял на своем и сделал это тоном, не допускающим возражений: я так тоже умею, правда, к сожалению, редко. Но эта ситуация заставила меня проявить твердость при всей своей кажущейся безобидности. Речь шла о соблюдении одного из самых основных правил Полярного кодекса: «По возможности старайся поступать так, чтобы не вызывать обеспокоенности и тревоги за свою судьбу у окружающих тебя и находящихся в столь же экстремальных условиях людей, так как, вызывая ее, ты подвергаешь их жизнь порой большей опасности, чем свою». В данном конкретном случае я просто не мог даже допустить мысли о том, что в то время, как мы будем нежиться в спальных мешках, ребята будут высматривать нас на трассе и гадать, переживая, отчего нас нет… Непонимание такой простейшей ситуации, или, точнее, нежелание ее понять, которое проявили и Уилл, и Этьенн, разозлило меня, и я вылез из палатки, застегнув молнию так, будто хлопнул дверью. По-прежнему сильно мело, но небо было ясным, кособокая бледная луна холодно и равнодушно смотрела на все творимые разгулявшимся ветром бесчинства. Задерживаться в этой неуютной местности никак не хотелось. Но мнения о тактике нашего дальнейшего движения разделились. Мы с Джефом и Этьенн предлагали быстро скатиться вниз с купола, найти удобное место для стоянки, где будет теплее, и переждать некоторое время там. Уилл заявил, что он не может долго сидеть на одном месте и предпочитает двигаться медленно. Неясным оставался вопрос о том, когда Лоран сможет присоединиться к нам. Как он сообщил ранее, ему необходимо было отснять несколько сюжетов с метелью и морозами, но метель, как и морозы, можно было бы при желании организовать и не на такой высоте, а пониже. Я считал, что в нашей ситуации правильнее будет в крайнем случае наиграть какой-либо сюжет, чем подвергать риску жизнь собак в ожидании режиссера и «натуры». Покамест решили переждать один-два дня на Пионерской, а там посмотреть, что получится. Лагерь в координатах: 69,76° ю. ш., 95,37° в. д.

Продолжалась сильная поземка, температура около минус 40 градусов, но над головами синее небо и нежаркое солнце. Мы прошли по следу немногим менее километра, и я увидел перед собой ожидающий нас тягач. Встреча была быстрой и неожиданной. На мой стук в дверцу кабины лыжной палкой никто долго не отзывался, и я уже хотел было снимать лыжи, чтобы залезть внутрь и посмотреть, есть ли кто живой. Но в это время дверца кабины распахнулась и из нее выпал Михаил. Следом вышел Саша и, словно поверяющий инспектор на военных маневрах, поставил перед нами, успешно справившимися с выполнением первой задачи — выйти в точку встречи с ним, вторую, потруднее — повернуть назад и пройти еще семь километров против ветра! Да! Именно там, на юго-востоке, находилась Пионерская, а также великолепно натопленная, по словам Саши, баня… Тягач развернулся и ушел в указанном направлении, мы тоже перестроили свои порядки и пошли следом. Идти против ветра было неизмеримо сложней. Мне пришлось остановиться и надеть маску. Пока я с ней возился, собаки ушли вперед, и я с большим трудом сумел вернуть себе лидирующую позицию, что было необходимо, так как, несмотря на хорошо просматриваемый след, Тьюли вела себя недостойно — крутила хвостом и виляла из стороны в сторону, удлиняя этим наш и без того неблизкий и трудный путь. Семь километров мы прошли примерно за 2 часа. Первое, что я заметил впереди, был знакомый по прошлым экспедициям силуэт буровой — высокой скошенной с одной стороны башни. Постепенно в снежной пелене стали проявляться контуры тягачей, а когда мы подошли совсем близко, я увидел спешащие нам навстречу черные фигурки людей. Еще мгновение, и я попал в объятия друзей: Павла Смирнова и Юры Полушкина. Подошли главный антарктический буровик Боря Моисеев и гляциолог Леня Тарасов. Колючие, холодные снежинки поземки таяли в тепле рукопожатий и улыбок раскрасневшихся от ветра и мороза лиц. Миша по моей просьбе поставил тягач с санями так, что закрыл от ветра довольно большую площадь, достаточную для размещения всех трех упряжек, если натягивать доглайны поперек линии, образуемой тягачом и санями. Однако Уилл, первым пришедший на Площадь безветрия, смекнул по-иному и стал привязывать свою упряжку вдоль тягача, обеспечивая тем самым ей идеальные условия, но совершенно не оставляя места для других упряжек. Увы, это было вполне в его стиле — думать прежде всего о себе, причем делает это он совершенно искренне, полагая, что поступает абсолютно правильно, но стоит ему мягко напомнить о существовании еще и других людей и собак вокруг него, как он с такой же непринужденностью и легкостью изменяет свои решения так, чтобы это в конце концов устроило не только его, но и в какой-то мере остальных. На этот раз мои славные каюры Джеф и Кейзо решили сдаться без боя. Увидев, что место за тягачом занято, они молча повели свои упряжки в сторону искать себе место. Я подошел к Уиллу и спросил его осторожно: как он думает, если он перевяжет своих собак, установив доглайн по-другому, может быть, и другим собакам найдется удобное место в ветровой тени? Уилл оглянулся и как будто бы только в первый раз увидел, что кроме его собак есть еще и другие, однако спорить не стал, и справедливость была восстановлена.

Быстро поставив палатки рядом с упряжками, мы забрались в тягач. «Что сначала — сауна или обед?» — спросил Боря. Сошлись на сауне. Эта сауна — предмет особой гордости всего бурового отряда. Она сконструирована самими буровиками в помещении буровой по особому проекту. Профессор вызвался идти первым. Я проводил его в буровую, где возвышался полиэтиленовый шатер, подвешенный на тросике к потолку. Это и была сауна. Сквозь полупрозрачный полиэтилен можно было различить стоящие в шатре стул и рядом с ним, на полу, ведро и большой эмалированный таз. Я перевел профессору инструкцию по пользованию баней и вернулся в тягач. Минут через пятьдесят привели под руки совершенно счастливого, улыбающегося и пребывающего в состоянии эйфории профессора. Весь его вид, румяное лицо, пышные иссиня-черные волосы — все говорило о том, что он испытывал сейчас нечто божественное. Всем сразу захотелось в баню, но пошел Кейзо. Один из ребят, приведших профессора, подошел ко мне и сказал с некоторым восхищением: «Ну и гигант этот ваш китаец! Поддаем пару, а он только кряхтит, а мы все поддаем и поддаем, когда же запросит пощады, а он все кряхтит. Потом, правда, замолчал, но опять-таки пощады не попросил. Ну, думаем, все равно наша сауна сильнее, и поддали до предела. Все! Больше не можем! И вот только тут он вдруг как выскочит из-под шатра и давай лопотать чего-то на своем наречии, а потом упал — еле успели подхватить — и минут двадцать еще отходил, прежде чем встать. Да, — заключил он, бросив восхищенный взгляд на профессора, уже приступившего к дегустации бурового раствора, — крепкий парень!» Секрет выносливости профессора очень скоро стал ясен из его же слов. Он сидел на стуле и просто мылся, ничего не делая для того, чтобы, что называется, прибавить пару — ему вполне хватало того, что было. Профессор вообще, как я заметил по Востоку, не большой любитель париться. «Вдруг, — рассказывал Дахо, — я стал чувствовать, что становится теплее, а я все никак не могу понять отчего. Эге, думаю, наверное, просто оттого, что долго здесь сижу, надо уже заканчивать мыться. Последнее, о чем я успел подумать, это то, что если я сейчас отсюда не выйду, мне конец. Я буквально вывалился из этого шатра и еле перевел дух. Хорошая сауна!» Я перевел рассказ профессора, и только тут до наших добровольных банщиков дошло, что они чуть было не приморили ученого с мировым именем. Он просто не знал, что надо сказать им: «Хватит!», а сидел и выяснял, отчего же так жарко! В этом-то и заключалась вся оригинальность идеи этой сауны. Пар в нее поступал по резиновому шлангу, спрятанному под обрешеткой пола. Шланг этот был соединен с большим молочным бидоном, в который были вставлены нагревательные элементы. Банщики могли регулировать напор пара в шланге, что они и делали до тех пор, пока профессор не вывалился из сауны. Поняв, что таким образом они могут вывести из строя весь личный состав «Трансантарктики», ребята побежали в буровую, чтобы спасти Кейзо.