Позабытые острова

— Почти как в отеле в Папеэте, — заметил Алексис. — У вас будет горячая и холодная вода. Только не по выбору, а поочередно. Холодная — утром, после того как трубы за ночь остынут. Горячая — с полудня, когда солнце опять их нагреет.

Мы сделали отвод и подняли на дерево конец трубы, к которому прикрепили жестяной кружок с дырками. Душ готов!

— Трубы, — сказал Алексис, — едва ли не самый важный материал для поселенца на Маркизских островах. Между тем, мало кто привозит их с собой. Если есть достаточно труб, можно строить дом на пригорке — сухо, светло, чистый воздух и воды вдоволь, как в долине. Ежедневно носить воду на гору, хотя бы и несколько сот метров, мало кому под силу. Вот большинство и селится внизу, где темно и сыро. Лишь потому, что не догадались трубы захватить.

— А разве нельзя для водопровода использовать бамбук? — поинтересовался я.

— Нет, нельзя: в бамбуке через каждые полметра узлы, внутренние перегородки. Чтобы убрать их, надо каждый раз делать сквозную дыру, — а потом, сколько ни конопать, все равно протекать будет.

За несколько дней пол высох, и мы стали набирать стены из циновок. Кроме того, из бамбука сделали перегородку между «залом» и пристройкой, а пристройку разгородили на кухню и спальню. Окна затянули от комаров металлической сеткой, снаружи навесили сплетенные из пальмовых листьев ставни для защиты от ветра и дождя. Затем внесли в комнату самодельную мебель, и наша «вилла» была готова. Ровно десять дней ушло на ее постройку; мы обошлись без всяких чертежей и лицензий на строительство. Еще одно преимущество: окажись дом мал, нам ничего не стоило пристроить комнату-другую.

В помощь будущим застройщикам на Маркизском архипелаге привожу таблицу всех наших расходов (в таитянских франках):

Участок: 0

Проект: 0

Лесоматериал: 0

Пальмовые листья: 0

Мебель (гвозди): 50

Вино («обмывка» крыши): 350

Цемент, шесть мешков: 600

Металлическая сетка для окон: 1000

Жалованье двум мужчинам за 10 дней: 2000

Жалованье двум женщинам за 4 дня: 800

Итого: 4800

У нас было много всякого снаряжения, но провизии не хватало, и мы решили отправиться в Пуамау. С помощью Алексиса поймали двух лошадей. Это оказалось труднее, чем мы думали: они сразу догадались, что им грозит, увидев людей с арканами. Алексис уверял, что смирнее и добрее животных на всем архипелаге не найти. Возможно, он был прав; да, видно, здесь слова «смирный» и «добрый» имеют совсем иной смысл, чем в Швеции. В конце концов нам удалось все-таки взобраться на норовистых четвероногих. Навьючили корзины, ящики, мешки и прочую тару и двинулись в путь. Да как лихо! Я не видел ничего похожего на тропу или дорогу, но лошади явно знали маршрут и мчались так, что только кусты трещали. Я и так и сяк тянул за повод (веревочный — уздечки, конечно, не нашлось), но толку от этого было чуть. Впрочем, скоро мне стало не до таких тонкостей: ноги мои все время цеплялись за кусты, низко висящие ветви поминутно заставляли кланяться. Судя по возгласам Марии-Терезы, ей приходилось не слаще.

Не очень многообещающее начало… Но ведь не тащить же на спине все, что задумали купить. II мы продолжали нестись вскачь. Честно говоря, у нас не было выбора: поди, останови этих рысаков! К счастью, вскоре начался подъем, и наши ретивые скакуны поневоле замедлили бег. Появилась извилистая тропка, зеленые поросли немного расступились. И на крутом повороте мы вдруг увидели внизу всю долину Эиаоне. А вверху через «окно» в чащобе приметили горный гребень. Видимо, за ним начиналась долина Пуамау.

Пока лошади карабкались на склон, мы едва удерживались в седлах. Наконец вышли на перевал. Здесь нас встретил и чуть не заставил отступить мощный пассат. Но вот проход форсирован. Впереди раскинулась терраса. А внизу широким, километров на десять, амфитеатром простерлась Пуамау. За ней — безбрежный океан.

Склон, по которому змеилась тропа, был довольно крут, но это не помешало нашим рысакам развить полную скорость. Нас безбожно трясло, и когда спуск наконец прекратился, мы давно перестали разбирать, где перед, где зад, где что…

— Те ихеа те фаре таоа? — крикнули мы встречному, но он только вытаращил глаза в немом удивлении.

Впрочем, лошади сами знали, где лавка. Не обращая внимания на наши причмокивания и попытки править ими. они доставили нас прямиком к серому деревянному строению, возле которого стояло огромное дерево ауте. Под деревом несколько захмелевших гуляк играли на гитаре, развлекая кучку слушателей на террасе. Нас никто и не заметил, все смотрели на плечистого мужчину: оп вскарабкался на перила, выжал стойку и медленно пошел на руках. «В точности, как в шведской деревушке», — подумал я. Молодежь скучает. Развлечений нет, собираться негде, время убивают в кафе или возле лавки. Чтобы отличиться перед другими, выпивают, меряются силой, ходят на руках…

Мы вошли в лавку; вся толпа последовала за памп. На прилавке стояли старомодные весы. Вдоль одной стены выстроились бочки, подле другой лежали пакеты спичек и сигарет. Над ними висели ножи, несколько шляп, недоуздок, стоял будильник и большая банка масляной краски. За прилавком виднелся шкаф со стеклянными дверцами, в нем — кипы хлопчатобумажной ткани. Продавец маркизец, как и множество его коллег во всем мире, щеголял в фуражке, за ухом торчал карандаш.

— Пожалуйста, десять килограммов муки, — попросили мы.

— Муки? Муки у нас нет. Вы поступайте, как все в Пуамау. Мы сами хлеба не печем, покупаем у китайца. У него есть пекарня, настоящая каменная печь.

Разумеется, нам нисколько но улыбалось каждый день ездить в Пуамау за хлебом; но, может быть, китаец продаст нам муки?.. И мы перешли к следующему пункту в моем списке: сахар.

— Сахар, к сожалению, весь вышел, — улыбнулся продавец. — Мы тут немного покутили.

Гм. Я совсем забыл, что на Маркизских островах запрещено продавать спиртное. Зато запретить торговлю сахаром нельзя, а из сахара и цветочного сока кокосовых пальм или проросших орехов получается отличный самогон.

Мы снова заглянули в список и попросили килограмм соли.

— К сожалению, соль испорчена. Шлюпка с товаром перевернулась и весь груз упал в воду. Но через месяц придет следующая шхуна.

— А как с говяжьей тушонкой?

— Есть говяжья тушонка! — отчеканил торговец и бросил на прилавок ржавую банку со вздувшейся крышкой.

Нам уже пришлось однажды испытать на себе действие старой тушонки, и мы поспешили вычеркнуть ее из списка…

Что бы мы ни спросили, результат был тот же: либо товара нет, либо он непорчен. Только спичек и сигарет было предостаточно. И мы купили спички — огромный пакет, около семисот коробков! Меньше продавец не отпускал. Когда этот громоздкий груз навьючили на моего коня, мне почти не осталось места на седле.

Опять лошади взяли на себя инициативу. Рысью они доставили нас к розовому дому, перед которым, перебирая какие-то свертки, стоял китаец. Уж не подслушали ли лошадки наш разговор в лавке?

— Фалаоа? — спросил китаец, который подобно всем своим соотечественникам вместо «р» произносил «л». — Да-да, я пекарь. Все покупают хлеб у меня. Самый лучший белый хлеб.

Мы заглянули в пекарню. Грязный полуобнаженный человек месил тесто сомнительной окраски. Подле него стоял мешок с мукой, в которой копошились черви. Мы быстро дали задний ход и вскочили на своих скакунов. Обойдемся без хлеба. Глупая европейская привычка — есть бутерброды.

Мы надеялись, что лошади завершили свой маршрут но Пуамау, но нет — они решительно направились в дальний конец долины. Сразу видно, что наш друг Генри объезжал Пуамау по одной и той же, тщательно разработанной программе.

Остановились перед деревянным домом с лиственной крышей. На лавку не похоже… Зачем нас сюда принесло? Но тут из дома вышел пожилой мужчина, типичный маркизец с виду, и сердечно приветствовал нас по-французски. Эго был местный протестант. Очень радушно он пригласил нас войти. Слухи распространяются в Полинезии сказочно быстро; он уже знал, кто мы, зачем приехали на Хива-Оа, какой у нас дом, сколько мы пробудем на острове и множество иных подробностей.