Чертовы котята

— Недавно — это сколько?

— А чем тебя вдруг так заинтересовал этот эстонец? — Пристальный взгляд Пьера мог расколоть кофейную кружку.

— Да просто задумалась, насколько хорошо он знает трассу. В такой туман следует ездить очень осторожно.

Отказавшись от третьей чашки кофе, я постучала к Юлии. Она стояла у зеркала и поправляла косметику. Я отправилась к себе, переоделась в горнолыжный костюм и намазала лицо специальным защитным кремом. Прогноз погоды обещал яркое солнце, так что следовало поберечься.

Антон положил лыжи в багажник и открыл дверцу. Я села сзади рядом с Юлией, чтобы вместе посмотреть карту склонов. По ее замыслу, наш спуск должен начаться с высоты три тысячи метров.

— И не старайся угнаться за мной. Я буду иногда останавливаться и ждать тебя, но в любом случае мы встретимся внизу.

— Думаю, Сюрьянену это бы не понравилось.

— А мы ему ничего не расскажем. В конце концов, я не его собственность.

Антон спокойно вел машину, не пытаясь обгонять тракторы и другие тихоходные машины и не обращая ни малейшего внимания на нетерпеливые вздохи Юлии.

— Достань наши лыжи, — велела я Антону, когда мы приехали.

Он взглянул на меня, словно лось на муху, но послушался. Толстая, надвинутая почти на глаза шапочка скрывала пол-лица, теплая стеганая куртка, казалось, могла бы выдержать даже сибирские морозы. Идти было тяжело, с непривычки я с трудом передвигалась в горнолыжных ботинках.

На подъемник стояла очередь, но мне показалось, что бо́льшая часть толпящихся внизу людей скорее просто любовались окрестностями, чем действительно собирались спускаться с крутого склона. Была здесь пара подростков-сноубордистов и обвешанный профессиональным снаряжением фотограф. Утро выдалось солнечным, и по пути наверх я любовалась видом на Лейсен. Показалось, что среди домов я даже смогла различить шале господина Шагала. Антон стоял в кабине подъемника с равнодушным видом человека, который видел эти красоты уже сотни раз и они ему порядком надоели. Сегодня он уже не так сильно благоухал своей туалетной водой, но все же слишком близко к нему никто не подходил.

Стоило выйти из лифта, как ветер ударил с новой силой. Скорость его была не меньше двадцати пяти метров в секунду; американские туристы дрогнули и повернулись к нему спиной. Я натянула капюшон. Юлия взглянула на карту и на мгновение задумалась, пытаясь определить направление ветра.

— Сложнее всего будет добраться до той опушки. Затем ветер останется с другой стороны горы.

Надо же, как хорошо она разобралась в альпийской розе ветров! Антон помог ей пристегнуть горнолыжные ботинки. Мои крепления почему-то не хотели застегиваться, и Антон нагнулся, чтобы взглянуть. Правый ботинок никак не хотел попадать в гнездо.

— А ну-ка покажи. Да, его следует подремонтировать. Не беспокойтесь, на это не уйдет много времени, — обратился он к Юлии.

Ветер ударил с новой силой, у Юлии от холода начали стучать зубы.

— Я скоро превращусь в сосульку! Спускайся на подъемнике, если не в состоянии справиться с лыжами! Я поехала!

И, не дожидаясь ответа, она сильно оттолкнулась палками и быстро заскользила вниз. Она отлично каталась на лыжах, смотреть на нее было одно удовольствие.

— Что ты сделал с моими креплениями? — заговорила я, когда появилась уверенность, что ветер отнесет мои слова в сторону и Юлия нас не услышит. — Или, скорее, что ты вообще здесь делаешь?

Говорить по-шведски было рискованно, но мне было все равно. Порыв ветра кинул мне в глаза горсть колючего снега, буквально швырнув нас друг к другу.

— Я отвинтил один шуруп, это несложно исправить. Нам надо поговорить. Давай поднимемся повыше, ты же знаешь, что звук голоса идет вверх. Если хочешь скрыться от любопытных ушей, то лучше забраться на вершину.

Я сняла лыжи и поставила их вместе с палками к стене, хотя знала, что здесь они могут стать легкой добычей воров. И направилась к тропинке на вершину горы Хокенхерн. Местами узкая дорожка была почти полностью занесена снегом, так что приходилось держаться за толстый канат, игравший роль перил. Я не боялась высоты, но прекрасно понимала, что, если соскользну с тропинки, я пропала. Мы единственные карабкались вверх, больше таких сумасшедших не было.

Внизу жемчужным блеском сверкало Женевское озеро, вдали синел Монблан. От сильного ветра на глаза навернулись слезы, не спасали даже горнолыжные очки. Борода Давида побелела от инея.

— А теперь рассказывай, — повернулась я к нему. — Где ты был все это время и зачем устроился к Ивану Гезолиану? Ты что, сам не в состоянии умереть, тебе необходимо сунуть голову в волчью пасть и окончить жизнь в страшных муках? Какого черта ты вообще здесь делаешь, идиот?

В лицо дул ледяной ветер, а внутри у меня все клокотало от ярости. Я бы не удивилась, если бы подо мной начал плавиться лед. По небу плыли облака, туман немного рассеялся, стали видны вершины гор. Казалось, моя ярость может сдвинуть снежную лавину, которая сметет все живое: лыжников, детей, коров и продавцов швейцарского сыра. Я не могла говорить связно, лишь повторяла на всех языках: черт, дурак, идиот, дерьмо!

— Хилья, успокойся! — вновь услышала я знакомый голос, от которого в груди разливалось тепло, и я чуть не замурлыкала, как домашняя кошка. — У нас мало времени. Послушай меня. Помнишь, в тот последний вечер, который мы провели вместе, мне позвонили? Я сказал тебе, что это мой шеф.

— Да, конечно помню. — Я вдруг охрипла и закашлялась. — Не сомневаюсь, что ты соврал.

— Это был не шеф, это звонила Гинтаре. Я тебе рассказывал про нее: это литовка, с которой я жил. Она забеременела и сказала мне, что сделала аборт. Но обманула: ребенок все-таки родился.

Это же мне рассказал Транков, когда я была у него в студии в Лэнгвике. Именно тогда я сожгла последний мост и оказалась в его объятиях.

— Гинтаре умирала и попросила меня позаботиться о мальчике. Его зовут Дейвидас. Когда они решили убить Дольфини, то еще не знали, что я уже уехал из страны. Хилья, я не мог ничего поделать! Я знал, что они идут по моим следам, но должен был найти Дейвидаса. И не сомневался, что ты выберешься из трудной ситуации. Я же оказался прав!

— Кто — они?

— Гезолиан с партнерами. Дольфини был агентом Гезолиана в Тоскане. Они убили его без колебаний, когда поняли, что он знает слишком много.

— А с кем ты сидел тогда в ресторане? Кто этот отвратительный русский?

Давид на мгновение зажмурился и сглотнул. Я заметила, как у него под воротом куртки дернулся кадык.

— Один предатель, которому я слишком доверял. Из-за него и погиб Дольфини. Он уже почти перешел в наш лагерь и приехал с женой в Маремпа, где все и случилось. Хилья, я знаю, ты смелая и бесстрашная, как рысь, но пойми, я все равно хочу защищать тебя. Что ты здесь делаешь?

— Охраняю невесту Уско Сюрьянена. — У меня подкашивались ноги, казалось, следующий порыв ветра запросто снесет меня в пропасть. — Приятная работа, дает возможность много путешествовать. У тебя ребенок, Дейвидас. А ты уверен, что это твой сын? Ты же говорил, что Гинтаре могла переспать с кем угодно просто из желания досадить тебе?

Лицо Давида за меховой опушкой капюшона дрогнуло.

— Ты в своем уме? Дейвидас — это Давид по-литовски. Разумеется, я сделал тест ДНК. Помнишь, ты говорила мне о Кейо Куркимяки? Сказала, что охотно считала бы себя дочерью какого-нибудь другого отца, но фотографии не оставляют надежды на это. Так вот, здесь то же самое. По Дейвидасу ясно видно, что он сын мой и Гинтаре. Хилья, дорогая, это действительно мой ребенок.

4

Давид всегда очень переживал, что у него нет детей. Даже пару раз намекнул, что хотел бы от меня ребенка, но это так и осталось мечтой: я и вообразить не могла, что стану матерью.

— Сколько ему сейчас лет?

— Скоро исполняется девять.

Я сглотнула. Мальчик был ровесником моей сестры Ваномо.

— И куда ты собираешься его спрятать?