Страница 4 из 14
Уже стемнело, показались звезды и изящный тонкий серп молодого месяца. Внизу клубился туман, накрывая Женевское озеро. Можно ли позвонить с улицы или лучше дойти до гостиницы? В основном все здесь говорили по-французски, но и английский, на котором мы с Транковым общались, тоже не представлял проблемы для большинства встречных. Впрочем, я подозревала, что Юрий, иногда произносивший на финском пару слов, знает мой родной язык лучше, чем хочет показать.
Все же лучше будет потерпеть до гостиницы. Зайдя в номер, я выключила в комнате Юлии индикатор, реагирующий на звук голоса, сняла со стены проводной телефон и отнесла к себе. При заселении в номер я внимательно все осмотрела на предмет жучков, в то время как Юлия наблюдала за моими действиями с ироничным и при этом довольным видом.
Возможно, Юрий сейчас вместе с Сюрьяненом на тех переговорах, из-за которых тот не смог отправиться в Швейцарию. Да какая разница, главное, чтобы ответил на звонок. При первой попытке он не взял трубку, но отозвался, когда я перезвонила через пару минут.
— Хилья, я сейчас в дороге и вообще не отвечаю на звонки, вот только тебе… Как дела в Швейцарии?
— Почему ты не сказал мне, что Юлия — дочь Ивана Гезолиана?
В трубке послышался долгий вздох.
— И не говори, что ты этого не знал! Разумеется, ты был в курсе, что Гезолиан следил за Давидом Сталем, к тому же тебя шантажировал Мартти Рютконен, которому платил тот же Гезолиан! В какую ловушку ты пытаешься меня заманить, а, Юрий? Боже, если бы ты только был здесь, я бы просто выдрала тебя как сидорову козу, а потом убила бы!
Это выражение Юрий часто слышал от Валентина Паскевича, своего отца. Официально Паскевич его своим сыном не признавал, и хотя Юрий утверждал, будто ему это безразлично, я знала, что он лжет. И знала, как ранить его побольнее.
Транков не ответил. Странно, что заранее не продумал оборонительную тактику. Или считал, что я никогда ничего не узнаю? Иногда он казался маленьким мальчиком, который боялся по очереди то Рютконена, то своего отца. Неужели он сам придумал всю эту комбинацию, чтобы отомстить мне? Я и не подозревала, что он способен на такое.
— Юлия понятия не имеет, на чем ее отец сделал состояние, — промямлил наконец Юрий.
— Какая разница? Иван Гезолиан знает, что я была подругой Давида Сталя в тот период, когда Сталь обманул его с этим изотопом. Гезолиан знает, что именно Давид взорвал яхту Сюрьянена. По твоей милости, мерзавец, я попала в смертельно опасную ситуацию!
Юрий нервно сглотнул, но ничего не ответил, и я нажала отбой. Он попытался перезвонить, я не ответила. Он прислал сообщение, я даже не потрудилась его открыть и принялась собирать вещи. Шале друга Гезолиана казалось пещерой льва, где рысь подстерегают смертельные опасности. Но меня трудно было упрекнуть в трусости. Из сложившейся ситуации надо извлечь пользу, а для этого стоит познакомиться с Гезолианом поближе.
Юлия не умела путешествовать налегке. Ее чемодан уже в аэропорту Вантаа-Хельсинки весил двадцать килограммов, а в Женеве потяжелел еще на пару кило. Укладывая ее платья для вечеринок, я перебирала в уме сведения о Гезолиане. Мне говорили, что Давид получил всю предназначенную Гезолиану сумму за изотоп, но значительная доля этой суммы была выплачена фальшивыми деньгами. И то, что часть изотопа Давид так и не передал Интерполу и она бродит неизвестно где. Мужчина, которого я нашла мертвым в арендованной Давидом квартире в Тоскане, был человеком Гезолиана. Казалось, что Давид с Гезолианом оплетали друг друга паутиной, и стоило порваться одной петле, как на ее месте сразу возникала другая.
Подписав договор с Юлией, я тут же провела оценку возможных рисков. Причем не только внешних факторов, но и характера самой подопечной.
Глава Академии частной охраны неоднократно говорил курсантам, что опасность на клиентов часто навлекают их собственные пристрастия и привычки. Юлия не курила, не пила и утверждала, что не принимает наркотики. Она не нуждалась в регулярном медицинском осмотре и не принимала никаких лекарств, кроме, может быть, иногда от головной боли. Операцию по увеличению бюста она сделала в Швейцарии и грудные имплантаты были высшего качества, так что рак груди в ближайшее время ей тоже не грозил.
Мои собственные сборы много времени не занимали. Горнолыжное снаряжение у меня было арендованное, одежда помещалась в один чемодан. Бо́льшую часть жизни я провела в гостиницах и на съемных квартирах, так что имуществом не обросла, не считая пары чашек да большой кастрюли. Любимую музыку я закачала в плейер МР3, так что она вообще не занимала места. Я никогда не боялась лишиться имущества, и это давало мне чувство свободы. Самым ценным предметом у меня был револьвер марки «глок», но и он, в конце концов, являлся всего лишь рабочим инструментом. Я не испытывала к нему никаких особых чувств, кроме, может, удовлетворения от мысли, что он способен спасти чью-то жизнь. Часто, тренируясь на стрельбище, я представляла, что целюсь в грудь своего отца, который убил мою мать и, как я сильно подозревала, имел отношение к смерти моего дяди. А иногда я воображала, что навожу прицел на Ивана Гезолиана, который когда-то угрожал мужчине, которого, как мне казалось, я любила. А теперь вот я охраняю дочь своего врага.
Неужели даже старший констебль Теппо Лайтио, единственный полицейский, которому я доверяла, не знал, что Юлия Герболт — дочь Ивана Гезолиана? Европол следил за Гезолианом, и в его досье, без сомнения, должна быть информация о ближайших родственниках.
Швейцария не входит в число стран Евросоюза, но местная полиция активно сотрудничает с Интерполом в области поимки международных преступников. Сначала я предполагала, что Гезолиан находится в розыске на всей территории Европы, но позже поняла, что в Швейцарии он чувствует себя в безопасности. К тому же Юлия упоминала, что отец собирается здесь не только кататься на лыжах, но и улаживать дела с местными банками. Интересно, он путешествует со своим настоящим паспортом или по поддельным документам? Внезапно я почувствовала удовлетворение от того, что следующую ночь мы проведем под одной крышей. Интересно, насколько хорошим профессионалом является этот его Леша? Разумеется, я не собиралась расспрашивать о хозяине, ведь это только насторожило бы его.
В число дорогих моему сердцу вещей входила также потертая и согнутая в нескольких местах фотография Фриды — рыси, которая когда-то прожила несколько лет в нашем с дядей доме. Она была мне как сестра. Фрида до сих пор царила в моем сердце, как живая, и на самом деле мне не требовалось фото, чтобы воскресить перед глазами ее образ.
Третьей вещью, которую я хранила как зеницу ока, было кольцо. Оно лежало в Лэнгвике в сейфе для оружия, и я, честно говоря, не знала, что мне о нем думать. Зачем Давид Сталь приготовил для меня точно такое же кольцо с тремя рубинами, какое носила моя мать?
Это была очередная заданная им головоломка, которую я тщетно пыталась разгадать. Я стремилась как можно меньше думать о Давиде, но это удавалось крайне плохо.
Послышался цокот каблуков, распахнулась дверь, и на пороге показалась Юлия. Глаза ее сверкали, щеки пылали — сказывалось действие двух бокалов мохито и шампанского.
— Ты готова? Отец с Лешей ждут внизу. — Юлия взглянула в зеркало, поправила прическу и подкрасила блеском губы. — Я так рада, что отец смог выбраться сюда! Мы так редко видимся!
Юлия так редко пускалась в откровения о своей жизни, что я решила воспользоваться ситуацией и немного разговорить ее.
— Так ты родилась в Витебске?
— Нет, в Москве. Родители жили там в начале восьмидесятых. Отец родом из Белоруссии, и он решил вернуться туда, как только возникла такая возможность. У нас и до этого была там дача… благодаря папиным связям. В конце концов, неважно, какая власть, гораздо важнее иметь знакомство с нужными людьми.
— Транков тоже так считает.
— Транков? — небрежно переспросила она. — А при чем тут он? Я много раз повторяла Уско, что ему давно следует выгнать этого парня, а он его почему-то жалеет. А он и прилип к Уско, как банный лист. Транков прикидывается твоим другом, но, надеюсь, ты не воспринимаешь его всерьез?