Клуб «Везувий»

– Тебе нужно больше есть!

– Это сложно сделать, учитывая те гроши, что вы платите.

Маленький человечек втянул в себя каплю влаги из ноздри. О, как ты жесток. Твой покойный папа никогда не простил бы меня, если бы я морил тебя голодом.

Будь у меня побольше свободы, я мог бы неплохо зарабатывать художественными заказами.

Он подался вперед и похлопал меня по руке. У самого Джошуа руки были пухлые, в ямочках, как у перекормленного младенца.

– Конечно-конечно. Но решение моих маленьких проблем обеспечивает тебе более регулярное жалованье, так ведь? Да и особых усилий от тебя не требует.

Я улыбнулся, признавая его правоту:

– Все усилия лишь в счет удовольствия.

Быть может, вам кажется, что с их стороны было опрометчиво давать работу такой сомнительной личности, как я, но не могу отрицать – мне это безумно нравилось. Весь мир был моей студией, и они обеспечивали меня подмастерьями, которые мыли мои кисти. Скажем, нужно прикончить некоего турецкого деспота, приехавшего в нашу страну с визитом. Мне поступали сухие факты, а художественное воплощение идей в жизнь было уже моей прерогативой. Я придумывал небольшой план вместе с Домработниками (Далила, обладательница нарциссового платья, была из них лучшей), и мы начинали действовать. Оттоман предавался отдохновению в каком-нибудь саду наслаждений, и, если ночь была темной, кинжала под ребра вполне хватало. Потом я шел заниматься своими, более радостными делами, а в игру вступали Домработники, уничтожая всякие следы моего присутствия. Через день или два заколотого находили в сотне миль отсюда (допустим, в Ньюкастле-под-Лаймом), и называли жертвой «обезумевших повстанцев». Повстанца иногда находили рядом – обычно это бывал труп бродяги, изъятый из местного морга, кому в быстро коченеющие персты вкладывали кинжал. В течение суток оба тела и сами будут как под лаймом. Однако зачастую требовалось нечто более барочное, и тогда мы с Далилой закатывали рукава и, подбадривая себя кофе, принимались обдумывать козни – это весело, примерно как зубрежка перед экзаменами. Все выполнялось практически безупречно, что давало мне головокружительную защиту от любой, даже малейшей угрозы уголовной ответственности. Можно сказать, высокохудожественная лицензия на убийство.

Джошуа Рейнолдс – самая ужасная бабка на свете (нет, на самом деле, он карлик, но вы меня поняли, так ведь?) – посмотрел на меня, а я прислонился к холодной стене уборной и ухмыльнулся ему. В кои-то веки в его ярких темных глазах промелькнуло нечто весьма неприятное.

– Энтузиазм – весьма похвально, мой дорогой Люцифер, но мы должны соблюдать осторожность. Мы должны всегда помнить о том грязном деле на Боу-роад.

На это я разозлился, но прикусил язык. Как я уже говорил, некоторые факты – слишком лично и болезненно.

Я немного устал после всех вечерних развлечений, но было совершенно очевидно, что у начальства появилась для меня еще какая-то работенка. Он высморкал свой нос-пуговку и достал из портфеля папку. Пока он изучал ее содержимое, я изучал ногти. Утром, подумал я, надо будет сходить в турецкие бани.

– Ты получил мою записку? – спросил он наконец.

– Боюсь, я еще не просматривал почту. Я опаздывал, знаете ли, со всеми этими убийствами.

Карлик озадаченно посмотрел на содержимое своего носового платка.

– Ты знаешь Дурэ?

– Дурэ?

– Джослин Дурэ. Наш человек в Неаполе. Несколько дней назад мы получили от него каблограмму.

Он кинул мне квадратный клочок оберточной бумаги. Я быстро пробежал его глазами.

САШ ВЕРДИГРИ. КРАЙНЕ СРОЧНО ДЕТАЛИ ПОСЛЕ

Я поднял глаза:

– Французский для начинающих?

– Вердигри и Саш были весьма уважаемыми учеными.

– Были?

– Оба погибли. С разницей в день.

– Неужели? – Я похлопал по щеке телеграммой. – И что еще может сказать Дурэ?

– Мало что. Он исчез.

– Хотите, чтобы я этим занялся?

Джошуа Рейнолдс моргнул.

– Я был бы тебе очень благодарен.

Я взял папку у своего старинного нанимателя и, кивнув, вышел из туалета. По привычке я вымыл руки.

Вернувшись в объятия влажной ночи, я двинулся к Даунинг-стрит. Весело пожелав полисмену, стоящему на посту около Номера Десять, доброй ночи, я вошел в дом Номер Девять.

Претенциозно, не так ли?[9] Но кто-то же должен там жить.

III. Тайна двух геологов

Почему я занимаю Номер Девять – долгая и не очень поучительная история. Когда-то давным-давно люди моего покойного отца владели землей, на которой была построена Даунинг-стрит, и хотя ПЕВ[10] отхватило себе большую часть этой земли, они так и не смогли заграбастать дом, который, благодаря некой упрямой прихоти Боксов, остался у нашей семьи в бессрочном владении. И теперь Номер Девять – мой, как последнего в роду. Мне больше всего хотелось бы избавиться от этого места, но условия наследования весьма строги, поэтому вечно бедствующий старый Люцифер более-менее занял три комнаты на первом этаже одного из самых представительных домов в Лондоне. Оставшееся бессмысленно громадное сооружение разваливалось, пылилось под тканью, тихо гнило и, по всей видимости, собиралось оставаться в таком состоянии, если только я не начну продавать больше картин. С положительной стороны – весьма удобно для города.

Я проснулся и понял, что лежу полностью одетый на покрывале, а вокруг меня валяются документы, касающиеся пропавшего Дурэ и покойных профессоров Саша и Вердигри. Должно быть, я задремал от обилия данных или обилия гашиша – не могу вспомнить точно.

Я собрался было позвать своего слугу Топола, как вдруг вспомнил, что он три недели назад поймал спиной пулю на платформе южного направления сербской железнодорожной станции (видите, никаких серебряных портсигаров). Я глубоко вздохнул. Мне очень не хватало старого Топола, и его гибель поставила меня перед прискорбной необходимостью поиска нового камердинера. Я достал из жилетного кармана самовыдвигающийся карандаш и накорябал на манжете «Нужна помощь» – эдакий aide memoir [11]. Будем надеяться, моя прачка не решит, что это отчаянная мольба похищенной наследницы, спрятавшей послание на моем вечернем платье.

Камердинер – это одна из привилегий работы, хотя Джошуа Рейнолдс, похоже, особо не торопился обеспечить меня новой прислугой. Если ситуация не изменится к лучшему, я окажусь лицом к лицу с пугающей перспективой заставить Далилу полоскать мое исподнее.

Готовясь к походу в турецкие бани, я принял ванну и послал одному из своих приятелей записку, в которой изъявлял желание, чтобы он присоединился ко мне. Вышеозначенный приятель – невероятно красивый и неизменно веселый молодой человек по имени Кристофер Чудоу. Взглянув на него, вы бы наверняка решили, что он – один из тех людей, что путешествуют по миру в морских бушлатах и обзаводятся полуостровами, названными в их честь. На самом же деле он был одним из самых известных портретистов Англии и обладал, по общему мнению, невероятным терпением и изысканностью мазка. Он не был рожден в достатке – он сам заработал свое состояние (только представьте!), а бездна, что пролегала между нашими финансовыми положениями, привела к чему-то вроде тлеющей обиды, которая, как известно, лишь подогревает крепкую дружбу. Из-за своего нынешнего положения он оброс множеством связей, и я решил, что он может знать что-то о моих пропавших профессорах.

Летний день был ярок как факел и отупляюще влажен. Я с трудом заметил атмосферную разницу между экстерьером и интерьером бань на Уигмор-стрит, где я через некоторое время и оказался.

Белобрысый и восторженный, как щенок Лабрадора, Кристофер Чудоу выскочил из клубов пара и в знак приязни треснул меня по спине.

– Бокс, старина! Как ты? Я бы сказал, что ты чрезмерно отощал. Ты ешь нормально?

9

Дом 10 по Даунинг-стрит – резиденция британского премьер-министра.

10

Правительство Его Величества.

11

Узелок на память (фр.).