Страница 4 из 63
Обед не доставил мне удовольствия, хотя цыплята и картофельный салат удались на славу. Джо, по своему обыкновению, умял целого цыпленка за пять минут и снова завалился спать. Эдна прикрыла его сеткой, чтобы защитить от вечерних москитов. Он сильно подергивался во сне всем телом, и она вслух задалась вопросом, не следует ли увеличить дозу лекарств. Он принимал кучу разных таблеток — правда, они не оказывали никакого благотворного действия и всего лишь предупреждали возможное ухудшение. Эдна позабавилась, когда Энн принялась подкалывать меня за десертом из свежего черничного мороженого, приготовленного из настоящих непастеризованных сливок от джерсейской коровы, которые Дик покупал у одного своего друга в Ньюберри.
Первое саркастическое замечание Энн отпустила, когда речь зашла о том, что я торговец редкими книгами, уже вышедший на пенсию, но еще не вполне отошедший от дел. Она считала нас некромантами, и как могу я насмехаться над людьми, играющими на фондовой бирже, когда сам, в сущности, занимаюсь тем же самым. Чтобы купить своему никчемному мужу особый подарок на день рождения, ее глуповатая мать продала букинисту первое издание «К северу от Бостона» Фроста за пятьдесят баксов, ничтожную долю от истинной стоимости книги. Узнав об этом, Энн отправилась в букинистическую лавку, дождалась, когда туда явятся еще несколько покупателей, а потом отчитала букиниста в самых грубых выражениях. Ей удалось вытянуть из него еще пятьдесят баксов, которые она тут же разорвала на мелкие клочки и швырнула букинисту в лицо.
Это почти, но не совсем, испортило мне аппетит. Струйка пота потекла у меня по пузу, когда я со стыдом вспомнил, как выманил у дряхлой профессорской вдовы принадлежавшее ее покойному мужу собрание сочинений Фолкнера, чтобы добавить к своей обширной коллекции книг этого своеобразного писателя, чье творчество вызывает у меня ассоциации с ботаникой в силу многообразия форм, в нем представленных. Я замечательно провел отпуск в Париже, продав свой дубликат «Солдатской награды» за восемь тысяч долларов.
Я отвлек Энн от темы, предположив, что она была очень поздним ребенком и потому по достижении взрослого возраста очень опекала своих родителей — вероятно, стала матерью для них обоих. Это дикое предположение, высказанное в целях самозащиты, привело Энн в такую ярость, что выражение «трястись от злости» в данном случае являлось мягчайшим из эвфемизмов. Она посмотрела на меня с ледяным презрением, разбудила Джо и увела его в хижину.
Итак, теперь вы познакомились с Соней и Энн, и мы еще не распрощались ни с одной, ни с другой. В августе явилась еще одна гостья. Чтобы помириться с Энн, я велел своему секретарю в Чикаго отослать ей экземпляр «К северу от Бостона» — в денежном выражении щедрый подарок, хотя сам я не особо люблю Фроста. В ответ Энн прислала мне около пятисот страниц материала по внутричерепным травмам, собранного в Интернете. Эта объемистая, наводящая ужас распечатка содержала, вкупе с сухими научными данными от врачей, специализирующихся в данной области, сотни свидетельств самих пациентов. Некоторые из них просто заставляли сердце сжиматься и биться неровно, горестные истории о долгих годах лечения практически без надежды на полное выздоровление, но, с другой стороны, каждое незначительное улучшение служило поводом для семейных торжеств. Общее количество пациентов с травмами мозга, разумеется, отражало статистику дорожно-транспортных происшествий, иллюстрировало ньютоновский закон, гласящий, что движущийся объект (ваша голова) продолжает движение, покуда на него не подействует некая противоположная по направлению сила (в случае с Джо — могучий серый бук).
Но почему эти свидетельства так потрясли меня, утонченного знатока языка, лучших произведений мировой литературы, не говоря уже о правовых документах, исторических хрониках, лучших газетах и журналах? Ответ, полагаю, кроется в очаровании фольклорных сказаний, примитивного, или «наивного», искусства, народной музыки Третьего мира, записанных устных преданий наших собственных аборигенов. Водитель грузовика резко сворачивает в сторону, чтобы не врезаться в школьный автобус (понятное дело!). Он получает тяжелые травмы головы, и голова превращается в подобие полусваренной брюквы. Жена и пятеро детей на протяжении многих лет моют и кормят его в своей убогой лачуге в Южной Индиане. Водитель медленно идет на поправку и через десять лет героических усилий со стороны семьи и врачей в состоянии провести свою дочь к алтарю в окружной церкви, хотя голова у него непроизвольно трясется и ноги заплетаются. Пишет он с чудовищными ошибками, но в состоянии послать свою историю на сайт, посвященный черепно-мозговым травмам, поскольку автотранспортная компания подарила ему ноутбук! Он в состоянии сам поймать полосатую зубатку в ручье рядом с домом. Его семья любит жареную зубатку — единственный его посильный вклад в благополучие близких. Бог мой, эта история сразила меня наповал!
Такое вот дело. Ознакомившись с десятками и сотнями подобных историй, я поневоле задумался о том, что почти любое наше печатное слово является ложносократическим и спорным — язык без существительных, обозначающих цвет и вкус, мировой гнилостный резервуар словоблудия, не имеющего причинно-следственной связи с жизнью, которую мы надеемся прожить. Это язык Сатаны, и политики ведут за собой толпу, извергая из уст такого рода словесное дерьмо при каждом удобном случае. Фигуральность выражений, ироничность стиля, считающиеся ныне нормой, источают свои злотворные вирусы из-под книжных обложек.
Возможно, я преувеличиваю, но мне так не кажется. Как бы то ни было, внимательно прочитав все пятьсот страниц, я отослал пакет обратно Энн, пояснив, что держать такое в своей хижине для меня мучительно, но прежде Джо успел увидеть распечатку у меня на кухонной стойке. Память на слова у него нарушена, хотя не в такой мере, как зрительная. До известной минимальной степени он в состоянии вспомнить существительные, относящиеся к деревьям, птицам, воде и прочим подобным вещам, но не может с ходу — скажем, во время прогулки — установить прямую связь между существительными и конкретными людьми.
Например, в июне он настоял на том, чтобы показать мне логово койотов. Поначалу я отказывался, поскольку июньские прогулки по лесу, если погода не шибко ветреная, подразумевают общение с мошкарой, превращающей вас в сплошную массу зудящих волдырей. Разумеется, с годами я заметил, что количество причин не выходить из дому у меня постепенно увеличивается: слишком холодно, слишком жарко, москиты, слепни, оленья мошка, идет дождь, слишком сыро после дождя или я устал от чтения, размышлений, поглощения пищи, верчения большими пальцами рук (наследственная привычка).
Джо сказал, что мы можем прокатиться на машине и выйти в полумиле от нужного места, что на поверку оказалось ложью. Топать пришлось целую милю, если не больше. Разнообразные насекомые свирепствовали во влажном, недвижном воздухе. Джо указал на пень белой сосны на отдаленном холмике, частично окруженном мерзопакостными зарослями вонючего дурмана — кустарника, усеянного двухдюймовыми шипами, столь острыми, что один мой знакомый охотник, напоровшись на такой шип, проткнул себе член насквозь. Я посмотрел в свой дорогостоящий бинокль, но не увидел ничего достойного внимания. Джо, не имевший бинокля, сказал, что видит две мордочки, высовывающиеся из темной норы под пнем, а потом третьего маленького зверька, юркнувшего в нору. Этого я тоже не заметил. Мать настороженно наблюдала за нами из-под пышно цветущей аронии. Джо стоял рядом со мной, и я наконец поймал в фокус смутный силуэт матери. Джо расстроился, поскольку щенята явно не собирались выходить в моем присутствии. Он велел мне отойти назад к другому холму, ярдов на триста в сторону моей машины. Я почувствовал неприятный запашок, и он с улыбкой вытащил из кармана полиэтиленовый пакет с тухлым тушеным мясом.
Достигнув указанного места, я стал смотреть в бинокль на Джо, который шел целеустремленно, но зигзагом, подпрыгивая и смеясь. Подойдя к логову, он лег навзничь и вывалил мясо себе на грудь. Через минуту-другую три щенка вышли из норы и принялись есть у него с груди, стоя прямо на нем и ссорясь из-за лучших кусков. Мать теперь сидела ярдах в тридцати от них, наблюдая за происходящим. После трапезы Джо ползал на четвереньках, играя с щенятами в пятнашки, и в какой-то момент один щенок ехал на нем верхом, теребя зубами воротник рубашки.