Страница 22 из 22
Мишо прав, когда утверждает, что осуществлению замыслов Саладина «особенно содействовали дерзость и безрассудство другого вождя крестоносцев — князя Рено Шатийонского. По происхождению этот человек был вовсе не князем и к титулованной знати не принадлежал; рыцарь из города Шатильона, он участвовал во Втором крестовом походе и записался в войска Раймунда Пуатье, князя Антиохийского. После смерти последнего его вдова Констанция, плененная красотой и мужеством рыцаря Рено, к изумлению всех прелатов и баронов, выбрала его себе в супруги и соправители. Новоявленный князь, приобретя любовь супруги, не сумел заслужить доверия своих новых подданных».
Как писал Р. Ирвин, «такие светские интеллектуалы, как аль-Кади аль-Фадил и Имад ад-Дин аль-Исфахани, работавшие в канцелярии Саладина, неустанно досаждали своему господину, призывая его прекратить борьбу с соседями-мусульманами и послать свои армии воевать с неверными. Аль-Кади аль-Фадил и его подчиненные превратили канцелярию султана в главное орудие пропаганды в пользу Саладина. В письмах, которые они рассылали по всему мусульманскому миру, действия Саладина преподносились как направленные к единственной цели — уничтожению латинских княжеств. Когда сторонники рода Занги и другие враги султана называли его узурпатором, заботящимся лишь о благе собственного клана, сторонники Саладина указывали на его верность идее священной войны как на подтверждение легитимности его власти. Однако Саладин немного делал для борьбы с христианами до тех пор, пока в 1183 году Алеппо не признал его своим владыкой».
18 июня 1183 года Саладин торжественно вступил в Алеппо. С этого момента Сирия и Египет стали не номинально, как во времена Нур ад-Дина, а по-настоящему единым государством, беспрекословно подчиняющимся воле султана. Как ни странно, но возникновение этой мусульманской империи не уменьшило раздоры среди крестоносцев. Король Иерусалима, мучимый проказой, становился все более бессилен, два клана вели борьбу за власть. Первый клан, склонный к миру с Саладином, возглавлял Раймон, граф Триполи. Второй клан, настроенный на войну, возглавлял Рено де Шатийон, один из героев битвы при Рамле.
Граф Триполи, брюнет, бегло говоривший по-арабски и знавший исламские тексты, был похож на какого-нибудь сирийского эмира, но огромный рост выдавал его европейское происхождение.
Как пишет Ибн аль-Асир, «среди франков того времени не было человека более храброго и более мудрого, чем правитель Триполи Раймонд ибн Раймонд ас-Сенжили, потомок Святого Жиля. Но он был очень амбициозен и пламенно желал стать королем. На некоторое время он обеспечил свое регентство, но вскоре был отстранен от него. При этом он был так озлоблен, что написал Салах ад-Дину, перешел на его сторону и попросил того помочь ему стать королем франков. Салах ад-Дин обрадовался этому и поспешил освободить некоторое число рыцарей из Триполи, находившихся в мусульманском плену».
Распри среди крестоносцев были на руку Саладину. Когда в Иерусалиме, казалось, восторжествовало «мирное» течение, возглавляемое графом Триполи, Саладин занял примирительную позицию. В 1184 году у Балдуина IV была уже последняя стадия проказы. Руки и ноги стали дряблыми, глаза выцвели. Но он еще был в здравом уме и поддерживал графа Триполи, надеясь установить добрососедские отношения с Саладином. Андалузский путешественник Ибн Джубаир, посетивший Дамаск, удивился, что, несмотря на формальное состояние войны, караваны свободно ходили из Каира в Дамаск и обратно через территорию франков. «Христиане, — писал он, — берут с мусульман пошлину, которая взимается без злоупотреблений. В свою очередь купцы-христиане платят пошлину за свои товары, когда пересекают земли мусульман. Между ними полное согласие, и справедливость в почете».
Коренные, местные крестоносцы, родившиеся в Палестине, в отличие от пришлых, вроде Рене де Шатийона, были заинтересованы в торговле с окружающими мусульманскими государствами и пытались найти с ними какой-то «модус вивенди». Крестоносцы же, пришедшие из Европы, мечтали о новых завоеваниях и провоцировали столкновения с мусульманами.
Вильгельм Тирский признавал: «Между деяниями наших князей нельзя найти ничего, что мудрый счел бы достойным изображения, что читателю причинило бы радость и писателю сделало честь; мы можем применить к себе слова пророка: «Пастыри заблуждаются в законе, мудрые в совете, и пророки поучают неправде» (Иерем., 18, 18); на нас повторилось и то, что «каков народ, таковы и пастыри» (Ос., 4, 9); к нам же могут быть отнесены и лено, от головы до пят в нем нет ничего здорового» (Ис., 5, 6). Мы достигли такой эпохи, что не можем вынести ни своей порочности, ни спасительных средств против нее, а потому за наши грехи неприятель получил над нами перевес, и мы, торжествовавшие прежде над ним и увенчанные пальмой побед, претерпеваем поражение почти при всяком деле, ибо мы оставлены Божественной благодатью. Вследствие всего этого мы считали лучшим молчать и предпочли оставить во мраке наши слабости, нежели выставлять их на свет для позора…
Долг историка — писать не то, что ему нравится, но то, что представляет время. В делах же человеческих и особенно во время войны мы видим постоянную превратность, и как не бывает постоянства в счастье, так и несчастье имеет свои светлые промежутки. Таким образом, мы дали себя уговорить снова предаться начатому нами труду и намерены теперь с Божьей помощью писать тщательно дальше, как мы уже начали, все, что представит нам грядущее время — и да будет оно благополучно, — если Богу будет угодно продлить наш век.
Между тем (то есть как Саладин принужден был оставить осаду города Петры), вражда между государем, королем и графом Иоппе (Яффы) (Гвидо Лузиньян) по неизвестным причинам возрастала с каждым днем, так что все видели ясно, что король ищет повода, на основании которого можно было бы расторгнуть брак графа с его сестрой (Сибиллой). Он часто ходил к патриарху и требовал от него назначить день, в который он мог бы подать жалобу на этот брак и объявить развод в его присутствии. Но граф, извещенный о всем том, возвратился из похода, оставил войско и, прибыв кратчайшей дорогой в Аскалон, дал знать оттуда своей жене, находившейся в Иерусалиме, чтобы она поспешила оставить город до прибытия короля и отправилась в Аскалон; иначе он опасался, что король, имея ее в своей власти, не согласится, чтобы она поехала к нему. Тогда король отправил вестника, приглашая графа к себе и возвещая ему о цели приглашения. Но граф, не желая являться, сослался на болезнь, которая ему препятствовала отправиться в дорогу. Так как он не являлся и на последующие приглашения, то король решил поехать сам и лично пригласить графа на суд. Прибыв туда в сопровождении некоторых из своих князей и найдя городские ворота запертыми, он постучал рукой троекратно; но никто не повиновался его приказанию, и потому, исполненный справедливого негодования, он возвратился назад на глазах всего городского населения, которое, узнав о прибытии короля, собралось на стенах и башнях, чтобы посмотреть, чем кончится дело. Когда король направился оттуда прямо к городу Иоппе, он встретил, еще до прибытия на место, знатных граждан того места обоих сословий, которые отворили ему ворота и впустили без малейшего затруднения. Поставив там наместника, которому он поручил заботы о городе, он отправился в Аккон. Там назначен был всеобщий сейм (curia generalis), и, когда князья королевства собрались там в назначенный день, патриарх, который имел на своей стороне магистров ордена тамплиеров и госпитальеров, пал перед королем, ходатайствуя за графа и прося короля отложить свой гнев и примириться с ним. Но так как они не были услышаны, то оставили с досадой не только сейм, но и город. На этом же сейме князей было определено отправить послов к королям и князьям за Альпы с просьбой помочь христианству и королевству. Это дело должно было быть рассмотрено прежде всего, но патриарх прервал его своей просьбой о графе, как то было сказано выше, и вслед за тем в великом гневе удалился из Аккона.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.