Абсолютное зло.

Поздоровавшись с дежурившим у палаты опухшим констеблем и войдя внутрь, следователь обнаружил там мирно сопящего «полководца» в шляпе, сделанной из газеты, а так же самого Мавсисяна, кутающегося под одеялом и корчившим рожи.

— Видишь, как его нахлобучило от стресса и шока, — шепнул Виктор.

— Да?! — удивился Зотов. — А я вот разницы и не вижу. Кажись, такой и был.

Оба еле сдержали порыв дикого хохота. Постеснялись супруги «великого комика», которая проливала крокодиловы слезы, сидя на стуле рядом с мужем.

Женщина причитала и пыталась накормить его с ложечки просроченным кисломолочным продуктом. Других пациентам на этом этаже не выдавали, ибо они не могут отличить годный продукт от испорченного, а тратить свои карманные деньги дива разговорного жанра зажмотилась.

— С ним сейчас бесполезно разговаривать, — произнесла Ступоненко, поправляя серо-белый больничный халат. — Он от боли разум потерял. Надеюсь, скоро придет в себя.

— Не дай бог, — прошептал журналист, делая снимок «великого и неповторимого».

Но получилось гораздо громче, чем он рассчитывал, и на него устремились три пары глаз: Воронцова, супруги Мавсисяна и «Наполеона», который неожиданно проснулся. Хотя на великого полководца пациент не тянул вовсе. Мал еще.

Сопляк, лет восемнадцати от роду, который косит от службы в армии Его Императорского Величества. Подумаешь, всего-то десять лет отчизне отдать! А этому еще и на пользу пойдет, вон какой дрищ, не то, что призывники лет сорок назад. Те мускулистые были, ни чета нынешним, которых ветром сносит без мелочи в кармане.

Виктор кашлянул в кулак, покачал головой и обратился к потерпевшей стороне.

— Скажите, пожалуйста, а у вашего мужа есть враги?

— Ха! — Ступоненко хлопнула ладонью по кровати и, видимо, попала обезумевшему супругу по свежей ране, ибо тот изменился в лице и взвыл, как белуга. — К экстрасенсам на ТНТ не ходи — в этом Реджина замешена! Не дает покоя Дубровицкой наша слава. Куда ей тягаться с таким гением, правда, мой пупсик? — Она посмотрела на посиневшего от боли мужа и смахнула с его щеки набежавшую слезу.

— Других кандидатур вы не видите? — Воронцов даже не достал блокнота для записей. Понимал, что в данном случае не понадобится. И не ошибся.

— Возможно, хамы с «Комедийного клуба», те еще завистники. У них никакого чувства юмора, в отличие от моего Женечки. Правда, петушочек?

— Все ясно. Из города не уезжайте. Мы вас еще, возможно, вызовем.

Виктор вышел из палаты и посмотрел на констебля, который клевал носом стоя у двери и переминаясь с ноги на ногу. Капитан сжалился над юным помощником.

Организм молодой, не привыкший. К чему издеваться?

— Езжай домой, Максим. Да, а с утра заскочи к Дубровицкой и в «Комедийный клуб», сними показания. Понятно, что они не причем, но для порядка нужно.

Материалы по делу, как обычно, должны быть к восьми ноль одной у меня на столе. Свободен.

— Спасибо, вашбродь! — ударил каблуками парень и затопал по коридору.

Воронцов потер виски и уставился в потолок.

«Опять ни единой зацепки. Этот маньяк вконец страх потерял! Совершить нападение в общественном учреждении! Он бы еще к нам в Управление заявился, наглец!».

Честно говоря, Виктор испытывал двоякое чувство. С одной стороны, ему Мавсисян никогда не нравился. Обезьяньи ужимки могут рассмешить разве что детей в зоопарке. А с другой — это еще один нераскрытый эпизод, который утром придется подшить к делу за номером «322–223».

— Ну что, по домам? — капитан помассировал веки и обратился к Зотову. — Ты там особо не зверствуй на страницах своей газетенки, ладно? Прошлая из меня такого самоуверенного героя сделала, что я сам поверил. Ладно, езжай.

— Обижаешь, начальник! — улыбнулся журналист и пожал протянутую ладонь. — А ты?

— Задержусь на пару минут и тоже свалю.

— Окей, пока!

— Пока…

Посреди бескрайнего поля тарахтел желтый трактор, который волочил за собой плуг. Земля вздымалась огромными комьями чернозема. Чуть поодаль переминались с ноги на ногу, обутые в резиновые сапоги, журналисты всех телевизионных каналов. Операторы держали на своих плечах цифровые камеры, передавая изображения в студии, где шел прямой эфир с местасобытий в формате 3D. Наконец, трактор перестал рычать, выпуская в небочерный дым, торжественно дернулся и заглох. Со скрипом распахнуласьводительская дверь, и на землю спрыгнул сам Император, в лаптях ифуфайке. Сюзерен помахал собравшимся гаечным ключом 17х19 и принял изрук Великого Председателя плетеный короб на ремешке, в виде барабана, который повесил на шею.

Ступая по свежевспаханной целине, Государь запускал свою длань внутрь чудо-корзинки и, брав там горсть зерна, усердно бросал перед собой. Целый час Император мерил шагами поле, пока не устал, как лошадь, и по уши не перевозился в навозе.

Журналисты уже с нетерпением ждали возвращения Правителя, размахивая микрофонами. Наконец, Сюзерен, чертыхаясь, подошел к ним и дал интервью.

— Хороша земля Русландская! За двенадцать лет я подниму сельское хозяйство с колен. И почему, когда я на трон сел, мне никто не сказал, что оно в полной заднице? Я-то думал, что хлеб на деревьях растет! Сегодня мы засеяли первый урожай брюквы, а завтра посадим репу и ананасы! — Император был в ударе. — Каждому трактористу по трактору! Каждой доярке по сиське, то есть дойке… вымю… Ну, вы поняли. Каждому быку по тёлке!

— Каждой сауне по проститутке, каждой твари — по паре! — декламировал Сюзерен. — Заложим все поля асфальтом, чтобы трактористов не трясло на ухабах во время работы. Ударим авианалётом по бездорожью, бюрократизму и разгильдяйству! Прямо завтра и подпишу указ.

Великий председатель стоял с умным видом за спиной своего хозяина и кивал. После интервью Император, вместе с журналистами, покатался верхом на свиньях, расцеловал всех коров, потом забрался в личный реактивный самолет и улетел в столицу.

Следователь Воронцов, одетый, как обычно, в джинсы, футболку и куртку, сидел за столиком в центре зала элитного клуба, где любили проводить все свободное от саун и спа-салонов время гламурные тети и дяди. Журналист Зотов, сменивший кожаный костюм на вновь вошедший в моду коричневый вельвет, сидел рядом. Мужчины держали в руках высокие стаканы и тянули через трубочки сок манго. Сейчас в клубе практически никого не было: пара посетителей из киношной богемы, бармен и уже немолодая толи певичка, толи фигуристка, которая сидела в мягком кресле напротив Виктора и Владимира. Под потолком кружились зеркальные шары, а из колонок, развешанных на стенах, лилось оглушительное «унц-унц». Вокруг шеста на небольшом подиуме, в клубах пара, исторгаемых дым-машиной, кружилась тощая стриптизерша, как говорится, ни сиськи, ни письки и попа с кулак, но на нее никто не обращал внимания.

— Ну, и долго вы молчать будите?! — спросила Сисинович, одетая в короткую юбку и лиф от купальника. — Уже сорок минут сидим, — Она закрыла газету «Жизнь Империи», где про нее не было сказано ни слова, и слегка опечалилась.

Воронцов с трудом оторвался от созерцания поражающих воображение и будоражащих желание двух глобусоподобных молочных желез собеседницы и посмотрел ей в глаза. Он чувствовал, что стал красным, как помидор. Щеки горели. Зотов же продолжал таращиться на грудь певицы самым наглым образом, без малейшего стеснения.

— Анна… Можно вас так… — сыщик сглотнул, — называть?

— Конечно, конечно, — ответила та, закинув ногу на ногу.

— Я представляю Управление Имперского сыска. Капитан Воронцов моя фамилия, — и он показал удостоверение. — Это Владимир Зотов, наш младший научный сотрудник. Не знаю, как начать…

Сисинович закатила глаза и самым обескураживающим движением а-ля «Основной инстинкт» поменяла ноги местами. И Зотов и Воронцов даже перестали дышать.