Страница 28 из 47
Здесь пока было пусто — охрана разбежалась, мародеры еще не нашли сюда дорогу. Особого порядка, в котором располагались бы вещи, молодые люди не заметили. Драгоценности лежали рядом с черепками, оружие рядом с картинами, скульптуры рядом с подсвечниками, мебель рядом с коврами. К каждой вещи была прикреплена картонная бирка с номером.
— Ох, царица мать небесная. — Сеничев растерянно вертел головой и не мог ни на чем сосредоточиться. — И как из этого всего выбирать?
— Что в карман влезет, то и бери, — ответил Куликов и засунул руку в ларец, доверху заполненный жемчугом. Всю эту горсть он попытался засунуть в карман шинели, но сделал это как-то неаккуратно, и по полу рассыпались и заскакали тысячи разнокалиберных перламутровых шариков.
— Я согласен с Куликовым — нужно сосредоточиться на компактных и дорогих вещах — на драгоценностях и благородных металлах, — сказал Скальберг и раскрыл свой вещмешок. — Вы тоже подготовились?
Подготовился только Скальберг. Эвальд Эберман заворожено трогал вещи, не в силах выбрать, что бы такое взять, Сеничев с Куликовым рассовывали по карманам все, что попадется, а о братьях Прянишниковых все на какое-то время забыли.
А они шли, будто по стрелке компаса, куда-то мимо всевозможных сокровищ, даже не обращая на них внимания. Эвальд, забывший обо всем и наблюдавший игру света в гранях камней, усыпавших какую-то диадему, очнулся лишь в тот момент, когда Кирилл крикнул:
— Нашли, уходим.
— А? Что? Мы еще не закончили! — возмутился Куликов.
— Еще немного, ладно? — заныл Сеничев.
— Уносим ноги, — сказал Скальберг. — Кому мало — потом отсыплю, у меня полный мешок... елки, тяжелый получился. Погоди, ребята, я выгружу половину.
— Некогда, уматываем! — заорал Кирилл.
Куликов схватил одну лямку вещмешка, Скальберг другую, и припустили за братьями, которые уже бежали к выходу. Эвальд и Сеничев тоже бросились их догонять.
Лешка бежал пустым, за ним тащил какой-то кожаный портфель Кирюха. Они перескакивали через две ступеньки, никто навстречу не попадался, и Эвальд, едва они вырвались на первый этаж и помчались к выходу, начал уже думать, что Кирилл зря всех торопил, перестраховался. В этот миг грохнул первый выстрел.
— Стоять! Руки вверх! Стоять!
Мальчишки заметались. Оружия у них не было, ответить огнем они не могли, бежать по одной линии — стать отличной мишенью. Сложней всего приходилось Скальбергу и Куликову.
— Оська, бросаем! — орал Скальберг.
— Я... те... брошу... — задыхаясь, отвечал Куликов.
— Вправо! — крикнул Лешка Прянишников и вместе с братом исчез в боковом коридоре. Остальные за ними.
Впереди чернели окна — значит, выход был рядом. Мальчишки бежали в шахматном порядке: Прянишниковы ближе к левой стене, Эвальд с Сеничевым прижимались к правой, Скальберга и Куликова мотало от одной стены к другой.
— Поднажми, братцы! — крикнул Кирюха, и они поднажали, хотя в шинелях своих основательно взопрели и устали. И сзади слышался топот десятков ног и крики: «Уходят! Степа, стреляй!»
Грохнул выстрел, пуля свистнула и сбила фуражку с головы Эвальда. У него будто крылья выросли — задрав полы шинели, он многократно ускорился, перегнал Прянишниковых и выскочил в зал, из которого на улицу вели застекленные двери. Он распахнул их настежь, чтобы друзьям легче было в них попадать.
Первыми из коридора вырвались братья. Они сразу увидели Эвальда и промчались мимо. Следом вывалился, тараща от ужаса глаза, Сеничев. У самой двери он наступил на край шинели, споткнулся и выехал в проём на пузе, теряя пуговицы. Топоча, как першероны, последними выбежали взмыленные Куликов со Скальбергом. Последние пару метров они едва не проползли, настолько устали.
Эвальд вышел сразу вслед за ними и вставил в дверные ручки черенок от метлы, прислоненной к стене в тамбуре. Вторую пару дверей он забаррикадировал плевательницей, стоявшей на крыльце. Прозвучало несколько выстрелов, вылетели стекла из дверей и окон.
— Стоять, паскуды, все равно догоним! — орали преследователи, но друзья уже свернули с Дворцовой набережной на Зимнюю канавку и не слышали угроз.
На улице бежать было легче. До Первого Зимнего моста двигались без остановок, потом перешли на другой берег, снова галопом до Мойки, до Большого Конюшенного двигались короткими перебежками.
На Большом Конюшенном остановились отдышаться.
— Ну мы дали! — радостно выдохнул Лешка Прянишников. После этого его голубой и зеленый глаза закатились, из уголка рта вытекла багровая струйка, и он упал лицом вперед. Вся шинель на нем сзади была в крови, а на левой лопатке виднелась круглая дырка.
Видимо, Лешка так и бежал с пулей в спине все это время. Все только сейчас заметили, что за ними тянется длинный след из темных капель.
— Лешка! — позвал Кирилл. — Алешка, вставай! Мы же все...
Но Лешка лежал лицом вниз и не шевелился.
Так они стояли в полном молчании некоторое время. Пошел снег с дождем, где-то вдалеке слышны были выстрелы и крики.
— Кирюха, надо уходить, — сказал Скальберг.
— Уходите, — равнодушно ответил Кирилл.
— Нас могут всех накрыть!
— Уходите, — повторил Прянишников. — Нет, стойте. Матери передайте.
Он швырнул друзьям под ноги портфель, с которым бежал.
— Кирилл, так нельзя, — начал Эвальд.
— Передайте матери! — рявкнул Кирюха. — Передайте ей — пусть она провалится со всем своим общим событием! Слово в слово!
Выстрелы и крики приближались. Видимо, кто-то пытался уйти из Зимнего тем же путем, что и юнкера. Сеничев взял портфель и попятился. Следом потянулся Куликов, уводя за собой Скальберга.
— Эва, забери фуражку. — Кирилл снял с головы брата головной убор и бросил Эберману. — Беги уже, беги.
Эвальд бросился догонять остальных.
Добежав до ближайшего дома, в тени которого дожидались его друзья, Эберман обернулся на плеск позади себя. У перил стоял, глядя вниз, Кирюха Прянишников. Вода под мостом была черная. С того берега уже слышалось:
— Эй, ты! Стой, где стоишь, стрелять буду!
Кирюха, не обращая внимания на окрик, влез на перила.
— Эй, паря, не балуй! Слазивай обратно! Ну? Слазивай, говорю, чего удумал?! — испуганно кричал кто-то невидимый на той стороне канала.
Кирилл сделал шаг веред, и послышался новый всплеск.
— Твою мать-перемать! — заорал невидимка. — Братишки, вы видели, а? Вот шибздик-то, а?
Эвальда, застывшего от ужаса, друзья утащили за собой в тень дома.
— Быстро во дворы, иначе догонят, — приказал Скальберг, и они вошли в первый же подъезд.
— Складно рассказываешь, — похвалил Перетрусов «Еву». — Значит, ты весь такой мягкий и нежный, жертва обстоятельств?
— А чего ты хочешь? Чтобы я взял на себя убийство Шурки? Вот уж хрен тебе, не добьешься. Можешь арестовывать, но Шурку я не убивал.
— Кто его убивал, мы знаем.
— Знаете?
— А вот кто сдал убийцам — большой вопрос.
— А убийцы что — без языков?
— Хуже. Зажмурились все трое сегодня утром, — соврал Богдан.
Или Эвальд прекрасно собой владел, или не знал, что убийц было четверо. По крайней мере, на неправильно названное число он ответил:
— Всегда знал, что Шурку в одиночку хрен достанешь.
— Вы отдали Прянишниковой коллекцию?
— Нет, конечно. Мы вообще сначала весь хабар свалили у моего дяди, Леннарта Себастьяновича.
— У тебя и дядя есть?
— У меня и мама с папой есть, но далеко, вам точно не достать.
Перетрусов понял, что Ева, как загнанная в угол крыса, может решиться на отчаянный шаг, поэтому решил смягчиться.
— Никому не нужны твои мама и папа, а дядя — тем более. И что, так никто к Прянишниковой не ходил?
— Почему не ходил? Скальберг через неделю ее навестил, продуктов принес, лекарств и сказал, что Лешку с Кириллом пьяные матросы в Мойке утопили.
— А она?
— А ты как думаешь?! — вспылил Эвальд. — У нее оба сына погибли, как она может реагировать? Скальберг не рассказывал, но у него на физиономии было написано, кого мадам виноватым считает.