Страница 11 из 11
Светские модницы забрасывали редакцию «Вестника» письмами, требуя адрес новой известности.
Юлия Рябушинская получила нагоняй от дяди за долгую отлучку и приглашение на званый ужин для Дениса.
Глава шестая
Москва. 15 апреля. 2009 год
Первый заместитель Председателя правительства СССР Григорий Явлинский заявил, что карточная система на хлеб в ближайшее время будет отменена.
Петербург. 22 февраля. 1897 год. Невский проспект. Доходный дом
Восемьдесят один… хлопок… восемьдесят два… хлопок… восемьдесят три… хлопок… Все, на сегодня хватит. Денис закончил отжиматься, огорченно посмотрел на сбитые костяшки – деревянный пол отличался от резинового покрытия привычного спортзала не в лучшую сторону – и направился в ванную комнату. Контрастный душ, обтереться докрасна – теперь можно и позавтракать.
Жилье решил пока снимать – неизвестно, куда его завтра занесет нелегкая. Трехкомнатная меблированная квартира на Невском проспекте с телефоном и горячей водой обходилась в двадцать пять рублей ассигнациями. И всего десять минут ходьбы до конторы торгового дома.
Взгрустнулось по Юльке: ее учеба в столице была закончена, а из Москвы девушку не отпускал дядя. Она обижалась, что он отвечает на ее письма только телеграммами, но не Федьку же просить, в конце-то концов, писать любовные послания – нынешнюю грамматику до сих пор не удавалось осилить. Да и не любил он эпистолярный жанр.
Черников (от своей прежней фамилии Денис уже начал отвыкать) так и не мог определиться в своих отношениях с Юлией. В который раз удивляясь собственным чувствам – видимо, сказывалось отличие гормонального фона молодого организма, – он никак не мог решиться на дальнейшие шаги. Все-таки в этом мире он был гостем, и в любой момент хозяева могли попросить на выход…
– С добрым утречком, ваше превосходительство, – приветствовал его дворник Потап. Всех солидных жильцов дома, а Денис был тоже включен в этот список, он именовал исключительно генеральским титулом. – Снегу жуть сколько навалило за ночь.
– Доброе… жуть, – невпопад ответил молодой человек, сощурившись от яркого света.
Вчера мрачный, обезображенный грязными лужами Петербург сегодня преобразился, обернувшись беззаботным щеголем в белоснежном фраке. Солнце слепило, отражаясь от новорожденных сугробов, золоченого шпиля Адмиралтейства, и рассыпалось радужными брызгами.
– Красота-то какая! – с удовольствием вдохнул морозный воздух Денис.
Дворник, раскидывающий сугробы большой лопатой, благоразумно промолчал…
По дороге в контору Денис еще раз попытался прокрутить все в голове. Ничего путного в нее не приходило. Не хватало отца – Иван Кузьмич наотрез отказался перебираться в столицу. Все-таки нынешние реалии сильно отличались от будущих, и без советов опытного купца приходилось нелегко. С другой стороны, хлебный экспорт продолжал приносить неплохую прибыль, и нужен был свой человек в зерновых регионах. На петербургской мостовой пшеница как-то не приживалась. Да и рожь, впрочем, тоже. По всему выходило, что нужен свой банк. Серьезный капитал можно было сделать только на финансовых спекуляциях. И выход на заграничные рынки: основные деньги находились именно там. Хмыкнул, вспомнив крылатое выражение самого гениального финансиста двадцатого столетия – дяди Федора из Простоквашина. Чтобы продать что-то ненужное, нужно купить что-то ненужное… Только купить нужно очень дешево.
Все верно: очень большие деньги не зарабатываются – они отнимаются. Либо печатаются собственные. Так, как это будут делать банки правильных пацанов в будущем: рынок деривативов (грубо говоря, новоизобретенных банками денег), по некоторым оценкам, доходит до квадриллиона долларов. «Весело им там придется, – пожалел Денис своих будущих соотечественников, – если неминуемая третья волна кризиса взорвет этот пузырь… только ошметки полетят в разные стороны…»
– Федор, пригласи Ерофеева, – крикнул Денис помощнику, заходя в свой кабинет.
Петербург. 15 ноября. 1896 год. Выборгская сторона. Трактир
Бывший помощник пристава второго участка Спасской части Ерофеев Степан Савельевич заливался горькой. Пятнадцать лет беспорочной службы, именные часы от московского генерал-губернатора за поимку лихих налетчиков-гастролеров из Варшавы, благодарности от столичных властей – все это пошло нечистому под хвост. Но самое главное, пенсии ему не видать как ушей своих.
И из-за кого? Из-за придворного хлыща, оказавшегося племянником товарища министра внутренних дел. Ну и что, что помял его немного? В сыскном они еще и не так с преступниками разговаривали. Не пансион благородных девиц – полицейская управа. И вот благодарность – «волчий билет». «За недозволенное рукоприкладство, порочащее мундир…»
Тьфу на вас!.. Вот только кто ж его на службу возьмет, с такой писулькой?.. Вздохнув от тяжких дум, Ерофеев взялся за штоф.
– Погодь, Степан Савельич, ты мне тверезый нужен!
Крепкая рука перехватила графинчик.
– А-а, Илья Спиридонович, – мутно узрел он старого товарища, околоточного надзирателя полицейского управления Шмыгина. – Давненько не видались. По службе али как?..
Трактир, где вел битву с зеленым змием Ерофеев, не относился к числу популярных, хотя и располагался на бойком месте. Его завсегдатаями были в основном приезжие купцы и командированные чиновники средней руки. Виной тому служила недобрая слава питейного заведения.
Здесь всегда можно было встретить лихих обитателей столицы: фартовых бродяг, налетчиков и виртуозов чужих карманов. В трактире можно было купить щепоть дурмана и заказать половому девицу. Можно было нарваться на нож и лишиться зубов в разудалой кабацкой драке. Тут пополнялся штат осведомителей сыскного отдела – за звонкую монету, графинчик казенной или за вовремя отведенный от мелкого нарушения взгляд. Здесь частенько случались облавы, поэтому появление околоточного казалось обычным делом…
– Ты что ж, Степан, себя не блюдешь? – с напускной строгостью спросил околоточный. – Жизнь-то не кончилась на этом.
– А-а, – пьяно махнул рукой бывший сыскарь, – куда мне податься-то теперь? В дворники?
Ерофеев положил на краюшку черного хлеба розовато-прозрачный кусок сала, наколол на вилку квашенной с яблоками капусты и неожиданно трезвым голосом добавил:
– И ведь в спину, ироды, насмехаются. Намедни Ленька Хрящ, вор фартовый, в шайку к себе звал. Изгаляться удумал, сосунок!
Мосластый кулак с грохотом ударил по дубовой крышке стола, заставив вздрогнуть пробегавшего мимо трактирного полового.
– Ленька, говоришь? – недобро усмехнулся Шмыгин. – Ну, этому мозги-то поставим на место. Но я не для этого тебя искал. Хочу тебе службу предложить.
Он махнул рукой, подождал, пока вышколенный официант не принесет еще одну стопочку, и взял в руки холодный графинчик.
– В грузчики решил меня пристроить по дружбе старой?
Ерофеев угрюмо пожевал губами, опершись локтями на стол. На мгновение его лицо судорожно скривилось, словно боль, сдерживаемая до поры усилием воли, вдруг вырвалась наружу.
– Да нет, по самой что ни на есть твоей специальности – порядок блюсти. В частной конторе. И с жалованьем щедрым.
Шмыгин аккуратно нацедил четверть стакана прозрачной жидкости. Ловко подцепив вилкой маленький огурчик, он одним глотком опустошил емкость.
Бывший пристав бросил на него настороженный взгляд:
– Да кто ж такой небоязный, что опальным не брезгует?
С хрустом откусив малосольный овощ, околоточный выдержал небольшую паузу и положил на грязную скатерть белый прямоугольник лощеного картона.
– Вот адрес, тебя там ждут. Спросишь Дениса Ивановича.
С сожалением посмотрев на ополовиненный графинчик, он твердо добавил:
– И запомни! Он своих не продает!
Конец ознакомительного фрагмента.