Страница 45 из 194
1-я танковая группа Рундштедта прорвала оборону советской 5-й армии, приблизившись 11 июля к Киеву на расстояние десяти миль, но не смогла взять город. Быстрое продвижение немецких войск растянуло линии коммуникаций и материально-технического обеспечения, что создало серьезные проблемы для вермахта, усугублявшиеся к тому же действиями партизан в тылу Партизанские отряды, поначалу неорганизованные и неуправляемые, со временем превратились в грозную, хорошо вооруженную силу. Русские особенно почитают мученицу Зою Космодемьянскую, восемнадцатилетнюю девушку, повешенную немцами за поджог конюшни в деревне Петрищево. Ее пытали, но она не выдала партизан, крикнув перед смертью: «Всех не перевешаете, нас двести миллионов!»[333].
Гитлер сравнивал войну с партизанами с борьбой со вшами в окопах. «Завшивевший солдат, — говорил он, — должен сначала прикончить паразитов». Он надеялся, что партизан и подпольщиков в городах жандармерия «вырвет с корнем»: «Бандитов надо отлавливать по отдельности, как рыбу. Если британцы смогли справиться с кочевниками в северо-западных провинциях Индии, то мы должны сделать то же самое здесь»[334]. 22 июля 1941 года Гитлер сказал хорватскому министру обороны маршалу Славко Кватернику: не ему, а Сталину уготована судьба Наполеона[335]. Безусловно, его преследовал призрак императора, маячивший в русских степях. Геббельс отметил проблему Бонапарта для операции «Барбаросса» в марте 1941 года: «Реализация плана связана с определенными трудностями психологического порядка. Ассоциации с Наполеоном и т.д. Но мы их быстро преодолеем антибольшевизмом»[336]. По мнению Йодля, Гитлер выбирал путь вторжения в Россию, «инстинктивно боясь пойти той же дорогой, по которой шел Наполеон; упоминание Москвы вызывало в нем etwas Unheimliches (дурные предчувствия)».
5
Размах операции «Барбаросса» не сравним ни с одной из военных кампаний, имевших место в истории. Один исследователь писал:
«За один день немцы уничтожили четверть всей советской авиации. За четыре месяца они оккупировали 600 000 квадратных миль территории России, взяли в плен три миллиона красноармейцев, убили бесчисленное множество евреев и мирных граждан других национальностей, остановившись в шестидесяти пяти милях от Москвы. Но в последующие четыре месяца вермахт потерял 200 000 солдат и офицеров убитыми, 726 000 ранеными, 400 000 пленными и 113 000 — обмороженными».
Поразительное количество самолетов — 43 100 из 88 300 — за годы войны русские потеряли не в боях, а в результате неадекватной подготовки пилотов, недисциплинированности экипажей, поспешного ввода в строй новых типов истребителей и бомбардировщиков, безалаберного отношения к технике во время учений, производственных дефектов[338]. Таким образом, половину своей авиации русские угробили по собственной вине, другую половину разбомбили или сбили немцы.
Не везло русским и с танками, пока они не сосредоточились на производстве превосходного Т-34. КВ-1 с броней 75—95 мм (сконструирован в 1939 году и назван инициалами Клима Ворошилова) был недосягаем для снарядов большинства немецких танков, но уязвим для ударов с воздуха, как и почти все танки Второй мировой войны. К тому же он уступал немецким танкам в маневренности, и экипажам нередко приходилось самим его подрывать. КВ-1 имел 76-мм пушку, три 7,62-мм пулемета, экипаж из пяти человек и двигался со скоростью 35 километров в час. В равной мере тихоходным был и КВ-2: 52-тонный монстр с 75-мм броней, тремя пулеметами, 152-мм гаубицей и экипажем из шести человек. К сожалению, русские изготовили всего около тысячи таких «тяжеловесов». Более легким и соответственно более быстрым был 46-тонный ИС-2 (названный в честь Иосифа Сталина), несмотря на броню 90—120 мм и 122-мм пушку. Самоходные орудия напоминали танки, но они были дешевле, поскольку не имели подвижных башен. Самоходка СУ-152 стреляла 49-килограммовыми снарядами (одна гильза весила двадцать килограммов), которые сносили башни «тигров» и «пантер» на пятнадцать ярдов, и ее по достоинству прозвали «зверобоем». Жозеф Котин конструировал ее в январе 1943 меньше одного месяца, после того как Сталин в своей по обыкновению угрожающей манере объяснил, насколько необходимо такое орудие Красной Армии.
Нехватку оружия Сталин компенсировал угрозами. 28 июля 1941 года[339] он подписал известный приказ № 227 «Ни шагу назад». Все, кто отступал без особого на то распоряжения или сдавался в плен, объявлялись «изменниками Родины», а их ближайшие члены семьи отправлялись в исправительно-трудовые лагеря. Не избежал этой участи и сын Сталина, капитан Яков Джугашвили, командир артиллерийской батареи гаубичного полка 14-й танковой дивизии, захваченный немцами под Витебском в середине июля: его жена провела в заточении два года[340]. (В 1943 году Якова застрелили на периметре концлагеря для военнопленных при попытке к бегству, реальной или инсценированной для того, чтобы покончить с собой.)
После отступления советских войск из оккупированной Польши, Украины и Прибалтийских государств обнаружились ужасающие факты садистского насилия органами НКВД над людьми, совершенного перед приходом немцев. Ричард Оувери пишет: «Когда советские войска ушли и двери тюрем открылись, перед глазами очевидцев предстало жуткое зрелище: повсюду зверски изуродованные тела заключенных. Сотни узников были замучены до смерти, а не убиты, как обычно, выстрелами в спину или в голову. В одном случае на Украине энкавэдэшники динамитом взорвали две камеры, переполненные заключенными-женщинами. В другой тюрьме полы были усеяны вырванными языками, ушами, глазами»[341]. В Львове органы НКВД расстреляли четыре тысячи человек, в том числе почти всех заключенных городской тюрьмы, которая затем была сожжена.
Стоит ли удивляться тому, что во многих селах западной России, Украины и Прибалтики немецких интервентов встречали «хлебом-солью»[342], а Бок в докладе Гитлеру 4 августа 1941 года, не кривя душой, мог говорить об «участливом и дружественном населении»[343]. Немцы разрешили заново открыть православные храмы в кинотеатрах и центрах атеистической пропаганды, и Бок отмечал в дневнике:
«Местные жители с радостью шли в церковь, приходили даже из дальних деревень, мыли полы, украшали стены цветами. Они несли с собой изображения Христа и иконы, которые многие годы прятали от властей. Люди, не только старики, но и молодежь, заполняли храмы, целовали святыни, в том числе и кресты на армейских (немецких) капелланах, и молились нередко до самого вечера. Таким народом управлять не трудно».
Если бы германская армия действительно и только лишь поощряла антисоветизм и антибольшевизм, то операция «Барбаросса» могла закончиться совершенно иначе. Однако нацистам этого было мало. Захваченные территории должны были стать частью «жизненного пространства» немцев и, следовательно, подлежали этнической чистке, что порождало недовольство местного населения и способствовало нарастанию партизанского движения.
«Айнзатцгруппы», специальные карательные отряды СС, следовавшие за вермахтом, сжигали целые деревни и превращали в рабов славянских «Untermenschen» (недочеловеков), делая непримиримыми врагами тех, кого не успели застрелить. Нацистская идеология не только не содействовала, а, напротив, затрудняла проведение военной кампании. Историк германской империи в Европе отмечал: «Грубый «реализм» Гитлера серьезно подвел его, лишив немцев возможности использовать национализм как эффективное средство политической войны»[345]. Еще в сентябре 1941 года абвер предложил ОКБ бросить против русских войск украинскую армию, но идея военной разведки была с презрением отвергнута. Когда в июне 1943 года снова зашел разговор на эту тему, Гитлер сказал Кейтелю: «Нелепо думать, что как только мы создадим украинское государство, то сразу все пойдет замечательно и мы получим миллион солдат. Мы ничего не получим — ни одного человека. Это плод больного воображения, как и раньше. И мы не добьемся главной цели нашей войны». Фюрер имел в виду, конечно, завоевание «жизненного пространства» и порабощение славян[346]. Вместо того чтобы взращивать славянский национализм, Гитлер его похоронил.