Страница 33 из 194
Самым одиозным было дезертирство Ирландии из борьбы цивилизованного мира с нацизмом. Его нельзя было объяснить ни территориальной близостью к Германии, как в случае Швейцарии и Швеции, ни притворством. Даже на завершающей стадии войны, когда Германия терпела поражение за поражением, тышох Имон де Валера все еще воздерживался от публичного осуждения и нацизма и Гитлера. (Порицая нападение Германии в 1940 году на нейтральные Нижние страны, глава правительства так и не назвал агрессора.) А о своем визите в германскую миссию в Дублине, чтобы выразить соболезнования в связи со смертью Гитлера в апреле 1945 года, де Валера впоследствии говорил: «Я поступил совершенно правильно и, по моему мнению, разумно». К тому времени уже были освобождены узники Бухенвальда и вскрылись ужасающие последствия геноцида. Общественность Великобритании и Соединенных Штатов была шокирована и возмущена действиями тышоха, о чем, конечно, умолчала подцензурная пресса Ирландии.
Нейтралитет Ирландии вызвал негодование во всей остальной части Британских островов, и не один Черчилль считал, что страна, «находясь легально в состоянии войны, пряталась за чужие спины». В 1938 году правительство Чемберлена передало Ирландии три стратегически важных атлантических порта, которые Британия удерживала по условиям англо-ирландского договора 1922 года. Когда через год началась война, Дублин не разрешил британскому флоту входить в эти порты, и в Лондоне поняли, что совершили непоправимую ошибку. Черчилль сказал военному кабинету: «Ирландия теперь с видимым удовольствием душит Англию»[218]. Ирландская шутка того времени — «и против кого же мы нейтральны?» — для него была вовсе не смешной. Нейтралитет Ирландии можно было объяснить только застарелой враждебностью к Британии, взращенной вековыми взаимными антагонизмами. Ослепленное ненавистью правительство де Валеры пренебрегло более серьезными проблемами, возникшими в 1939 году.
Потеря атлантических морских баз в южной и западной Ирландии создала большие трудности для британского флота. Конвои не могли уходить далеко в океан, как во время Первой мировой войны. Эскадренным миноносцам и корветам требовалось больше времени для заправки топливом. Буксиры не могли оказать своевременную помощь судам, терпящим бедствие. И конвои должны были идти кружным путем — из шотландских портов. «Вряд ли возможно подсчитать, сколько моряков и кораблей погибло из-за оппортунизма Ирландии, — писал Николас Монсаррат, романист, командовавший фрегатом во время «Битвы за Атлантику». — Для всех очевидно одно — последствия оказались тяжелыми и трагическими». Персонажи его повести вымышленные, но слова главного героя, командира фрегата в конвое, отражают реальную ситуацию:
«Трудно не проникнуться презрением к такой стране, как Ирландия. Это была и ее война, а шансы сохранить свободу и независимость в случае победы Германии были равны нулю. То, что Ирландия самоустранилась от конфликта, поставило всех моряков в Атлантике в тяжелое положение, создало не только угрозу для их жизни, но и привело к их гибели. Это не могло не вызывать у них вполне заслуженное чувство брезгливости… Среди людей, которых хотелось бы благодарить после войны, конечно, не может быть тех, кто стоял рядом и равнодушно смотрел, как тебе отрезают голову».
Поскольку нейтралы выбыли из войны, Британии оставалось полагаться на очаги сопротивления нацистам в оккупированных странах, и 19 июля 1940 года Черчилль подписал распоряжение о создании Управления специальных операций (УСО) для «координации диверсионных актов и саботажа за рубежом»[220]. Зародился мир секретных агентов, ночных парашютных десантов, тайников оружия, цианистого калия, поддельных документов и золотых соверенов — предмет будущих остросюжетных книг и фильмов, в которых деятельность УСО будет живописаться с таким пиететом, какого она вряд ли заслуживала.
«Солдаты регулярной армии не годятся для того, чтобы возбуждать революции, — писал лейборист Хью Далтон, назначенный шефом УСО. — Они не способны провоцировать социальный хаос и пользоваться всеми теми неджентльменскими методами борьбы, которыми владеют нацисты». Черчилль всегда интересовался нестандартными способами и средствами ведения войны, и УСО можно считать его детищем. Поручив 16 июля 1940 года Далтону возглавить Управление специальных операций, он напутствовал его: «Запалите всю Европу!»[221]. Агенты УСО должны были, используя движения Сопротивления, отвлечь как можно больше немецких дивизий вначале с Восточного, а затем с Итальянского и Западного фронтов. Но это приводило к многочисленным жертвам среди мирного населения (а нередко и к неоправданным убийствам). Подрывы коммуникаций в тылу врага были небесполезны перед днем «Д». Однако они оборачивались трагедией для местных жителей: именно на них немцы обрушивали весь свой гнев после того, как исчезали агенты УСО. Немцы без колебаний проводили массовые расстрелы заложников в отместку за нападение на них в оккупированной Европе. Они могли уничтожить целые деревни — слишком высокая цена за не всегда стратегически оправданные операции УСО. Диверсионная деятельность была действительно успешной лишь в одном: она помогала народам Европы восстановить чувство собственного достоинства и самоуважения. В особенности это касалось Франции, которая всегда считала себя (и была таковой) lagrande nation (великой нацией)[222].
Акции УСО сыграли важную роль в противостоянии амбициям Сталина. Отчасти благодаря вооружениям, доставленным агентами УСО, вождь югославских партизан маршал Иосип Броз Тито смог выстоять против русских в 1945— 1946 годах, а в Греции победили антикоммунисты. Французские коммунисты вполне могли устроить государственный переворот осенью 1944 года, если бы агенты УСО не раздали «резистантам» полмиллиона мелкого стрелкового оружия. В марте 1945 года УСО помогло королеве Вильгельмине вернуться на трон в Голландии; в Бирме британские агенты весной 1945 года убедили У Онг Сана поменять свои политические взгляды и перейти на сторону союзников. Агенты УСО провели важные операции против немецких ядерных установок «тяжелой воды» в Телемарке и Верморке, задержав создание атомной бомбы в Германии. Кроме того, наземные операции иногда давали больший эффект, чем бомбардировки. Ранцевыми зарядами, доставленными 5 ноября 1943 года агентами УСО, были полностью разрушены главные установки завода «Пежо» в Сошо у Монбельяра, производившего танковые башни. За четыре месяца до диверсии британские ВВС тоже бомбили завод, но бомбы не попали в цель, что привело к многочисленным жертвам среди гражданского населения[223].
Серьезные проблемы для УСО создавали внутренние распри в европейских движениях Сопротивления. В Греции и Югославии монархисты враждовали с коммунистами, в то время как, например, во Франции движение Сопротивления объединяло широкий политический спектр его участников — от голлистов до коммунистов-франтирёров. Сложности возникали в связи с проведением операций. Как организовать тайные диверсионные отряды, не привлекая к ним внимание? Как заручиться поддержкой местного населения, не подвергая его карательной мести нацистов? УСО постоянно конфликтовало с ВВС из-за самолетов, необходимых для забрасывания диверсантов, с министерством иностранных дел, требовавшим соблюдать суверенитет нейтралов, с войсковыми командующими по поводу стратегических целей операций, с военным кабинетом (где УСО прозвали «службой рэкета») из-за выделения финансовых и материальных средств. При этом затруднения в разрешении конфликтных ситуаций испытывал даже такой закаленный в политических схватках боец, как Далтон.
Британцы, допуская возможность мстительной расправы над мирными жителями в оккупированных странах Европы, понимали, что нечто подобное может произойти и с ними в случае вторжения Германии на их родной остров. Полковник (позднее генерал-майор) Колин Габбинз сформировал вспомогательные подразделения для продолжения борьбы с немцами после вторжения и, остерегаясь предательства при угрозе возмездия, позаботился и о том, чтобы местное население не знало о местоположении тайных убежищ. Регулярная армия тоже готовилась к нашествию нацистов. «Мы сооружали заграждения на дорогах, расчищали огневые позиции, — вспоминал Майкл Говард из Колдстримского гвардейского полка. — И мы были вооружены не дробовиками. Я обшарил всю местность в поисках узких дорог, где мы могли бы натянуть проволоку и обезглавить немецких мотоциклистов. Нам, по крайней мере мне, даже в голову не приходило, что немцы, разозлившись, могут расстрелять всю деревню. Я не думал и о том, что если немцы выиграют войну, то меня и всех молодых людей старше семнадцати лет отправят как рабов в Германию, а судьба моей матери, стопроцентной еврейки, будет еще тяжелее»[224].[225]