Страница 31 из 51
Глава 10
Эдуар Бреда.
Удачно, что Мириам Рейналь, пресс-атташе издательства «Галлимар», живет на углу рю де Тампль и рю де Франс-буржуа, в центре Маре, в десяти минутах ходьбы пешком от нашей фирмы. Этот перекресток — прямо как мини-площадь Святого Петра в Ватикане! Вы можете провести там опрос общественного мнения: 100 процентов населения ненавидит генетически модифицированные продукты, мэра Парижа Тибери, реалити-шоу на телевидении, канал «Телефранс-1», генерала Оссаресса, который пытал алжирцев во время войны в Алжире, сайентологию, сексизм и дождь во время отпуска. Особенно не следует там произносить имя Саркози, в их классификации он находится где-то между Франко и Пиночетом. Но ведь Мириам хорошенькая, а за три недели до сегодняшнего дня она добилась для нас согласия на эксклюзивное интервью от Кундеры[80]. Я предпочел бы поужинать с ней тет-а-тет, но отказаться от приглашения было немыслимо, вот уже три года она обещает мне для журнала неизданную новеллу Патрика Модиано, которую я вроде бы должен вот-вот получить. Лучше быть вежливым и готовым откликнуться на приглашение. Я пришел по-старинному, с букетом из двенадцати роз, белых, как листки рассказа, который Модиано нам, несомненно, так и не даст. Букет очень подходил к оштукатуренным средневековым стенам, старинного вида фонарям, заржавевшим табличкам из кованого железа и к полно-приводной машине с темными тонированными стеклами, которая заняла весь тротуар. Интеллектуалы из этого квартала, очевидно, считают себя кем-то вроде Дю Геклена[81], слезающего со своего скакуна, когда припарковывают свои машины где попало. Не иначе как эти кретины надевают боксерские перчатки, чтобы читать «Либерасьон». Кругом была сплошная липа. В холле дома список жильцов заставлял задуматься: главный редактор женского журнала «Марианна», директор по пиару Жана-Поля Голтье, некий Блок-Лэне, какой-то Бев-Мери. Эти люди, которые знают все и знакомы со всеми, явно были в своем кругу.
Уже при входе в квартиру чувствовался запах ванили: Мириам везде зажгла ароматические свечи. Кастор открыл дверь, значит, и Поллукс где-то неподалеку. Все писательницы и хозяйки домов, связанные с литературными кругами, все время нанимали на званые обеды одних и тех же метрдотелей. У Кристин Орбан, у Франсуазы Галлимар, у Гвини Шабрие обязательно попадаешь на них. Можно подумать, они разбили свою палатку на перекрестке центральных аллей Салона книги. Но даже не надейтесь на то, что они вас узнают: едва взяв ваше пальто, они отводят взгляд, опускают ресницы и не смотрят на ваш спектакль. Они сами его перед собой разыгрывают, это невероятно.
Я пришел последним. И сразу же увидел, что меня ждут мучения. Здесь уже присутствовали два гвоздя с моего креста: Армелль Делатур и Юбер Дантом. Она — актриса и романистка, сочетание все более и более распространенное и все более неприятное. Если она умеет писать, то я не умею читать. Он — театральный режиссер и директор театра в пригороде Парижа в Стенсе, ненасытный хищник, всегда готовый давать уроки морали. В отношении продажности он мог бы обратиться за опытом к Армелль: однажды она проделала трюк, о котором до сих пор говорят в «Сенсациях», а мы там всякого навидались. К нашему большому удивлению, она сразу без уговоров согласилась сняться со своим ребенком для обложки журнала: обычно для этого нужны часы разговоров с ее агентом, а тут — ничего такого. Потом мы все поняли: красивое кольцо украшало указательный палец той ее руки, которой она поддерживала головку своей маленькой дочки. Эта была последняя модель дизайнера ювелирных изделий Луизы Гранден, созданная для «Живанши», и Армелль потребовала, чтобы это было указано в подписи к фотографии. Она одним махом убивала двух зайцев, точнее сказать, одним камнем. Если отвлечься от этого, то она очаровательна и любезна. Полная противоположность Юберу.
Этот тип все пятнадцать лет, что мне приходится с ним встречаться, просто действует мне на нервы. Он считает себя интеллектуалом, потому что смотрит телеканал «Культура», образованным человеком, потому что часто вставляет в свою речь цитаты, и видит себя буквально крестоносцем творчества, когда ставит пьесы Мольера, Шекспира и Чехова. Не говорите ему о Министерстве культуры, его основном спонсоре. Он воздвиг стену между учреждением и собой — с проделанным в ней окошком для получения денег, уверяю вас. Достаточно хоть на минуту взглянуть на Юбера, чтобы понять: он хватает все, что попадает ему под руку, — и поверьте, левой рукой он берет так же хорошо, как и правой. Даже сидя, он дышит, как кит, огромный и подобравший живот, чтобы переварить ягненка. У Мириам он ничем не рисковал, здесь были: актриса, которая мечтает сыграть в интеллектуальной пьесе; пресс-атташе, промаринованная в соусе «Нувель Ревю Франсэз»; какой-то паренек с обесцвеченными волосами, который пришел вслед за юбками Делатур, и знаменитая супружеская чета Сен-Сир, король рекламы и его жена, ведущая передачи о классической музыке на телеканале «Франс-2». Когда я вошел, Юбер читал лекцию. Сюжет: пригороды.
Они полыхали. Он, правда, не думал, что первый сообщает нам эту новость. Но его театр не тронули. Хотите знать мое мнение: ни один подросток из Стенса и ногой не ступал в этот хоспис для стариков-гошистов, эрудитов, ничтожеств и пустомель, которые надеются оторвать подростков от американских сериалов, ставя шекспировского «Короля Лира», «Скупого» Мольера и «Мадемуазель Жюли» Стриндберга. Когда им говорят слово «театр», молодые думают о балете на льду «Холидей он Айс» или об актере Робере Оссейне. Успокойтесь, анализ Юбера был панорамным. Там, где поджигали тысячи машин за ночь, он видел настоящий «резервуар энергии». Не буду вам полностью пересказывать его катехизис, достаточно назвать ключевые слова: «восстановить связи», «придать смысл», «поливать сад», «определить идентичность»… Чистое пустомельство со словами «уважение» и «достоинство» в качестве припева. Его театр не сгорел, потому что поджигать его не стоило и труда, но не думайте, что я стал ему это говорить. Я сохраняю некоторое чувство гигиены в светском общении. Нарушение прессой законов о свободе слова всегда маячит на горизонте, и я держал бы свои замечания диссидента при себе, если бы Юбер сам не обратился ко мне. В своей манере, как Фальстаф, хлопая себя руками по ляжкам, он заявил:
— Но на все это, Эдуар, тебе наплевать. За пять лет вы лишь дважды упомянули пьесы, поставленные нашим театром. «Сенсации» открыли существование Стенса всего две недели назад. Прямо-таки любовь с первого взгляда. Если вы не напечатаете тридцать страниц в неделю про поджоги в пригородах, вы не заполните свою квоту. Представляю, сколько это приносит денег.
Ну, конечно, пресса была меркантильной в мире бескорыстного гостеприимства. Как будто бы издательство «Галлимар» не публиковало книги о пригородах, как будто Армелль не продала бы мать и отца за то, чтобы получить роль в фильме про пригороды, как будто бы рекламные ролики не кишели рэперами, как будто бы все не включали пригороды в сети своих возможных клиентов. И в особенности как будто бы он, паразитировавший на сочувствии, не расхаживал повсюду с плакатом с надписью: «Я приношу культурные блага городу»! Вечер только начинался. Я едва не стал извиняться. Я скромно объяснил, что на этой неделе мы дадим слово Алену Финкелькрауту, философу, гуманисту и иже с ним, включая автора «Галлимара», которым часто занималась Мириам. Что я сказал?! Имени Финкелькраута не следовало даже произносить. Юбер набросился на него, как голод на мир:
— Этого больного! Ну что же, браво! Это самый параноидальный мыслитель в Париже. Меня не удивляет, что он выступает в «Сенсациях». Он видит этнические конфликты у каждого светофора. Я уже читаю его фразы: на каждую рану он насыплет перца. Как можно давать слово тому, кто назвал сборную Франции по футболу группой коммандос из негров-иностранцев, над которой потешается вся Европа?
80
Имеется в виду Милан Кундера (р. 1949) — чешский писатель, поэт и драматург, проживающий во Франции.
81
Бертран дю Геклен (ок. 1320–1380) — французский полководец времен Столетней войны.