Однажды в Париже

— Скажите, считаете ли вы, что имеете право говорить о морали в бизнесе? Амплуа Зорро идет вам, как корове седло. И в роли волка, который берет под защиту дорогих овечек, пресса вас будет просто обожать.

Поверьте, Ренар только этого и ждал. Широкая улыбка озарила его лицо. Наконец-то он подвергся агрессии. Чтобы перевести разговор на другую тему, об этом и речи быть не могло. Этот извращенец испытывал наслаждение. И поскольку он любил удары, то даже не помыслил спустить флаг. Свой цинизм он отстаивал.

— Конечно, мораль мне безразлична, — заявил он. — Я мечтаю о деонтологии, как старая дева мечтает выйти замуж за епископа. Но, если ты не веришь в то, с чем выступаешь, это отнюдь не лишает силы твои аргументы. Добродетель — это параметр, такой же, как и все другие. Никто не придает ей даже самой малой ценности, но никто и полностью ею не пренебрегает.

Он упивался своими аморальными речами. Но его апломб забавлял меня. Дженнифер, напротив, больше не могла этого выносить. Должно быть, она уже наизусть знала этот номер его программы. Ни с того ни с сего она встала. Обращаясь к Ренару, и только к нему, даже не взглянув ни на Брюса, ни на меня, она сказала ему, что поднимется в номер и посмотрит фильм на ди-ви-ди. Затем она нежно поцеловала его в губы и ушла. Это по большому счету было похоже на какие-то сексуальные игры. Решительно, эта парочка заинтриговала меня. Что касается Брюса, то он оценил это лишь частично.

— Тебе стоило бы показать ее врачам, — он посмотрел на Ренара, — похоже, твоя юная супруга страдает от какого-то нарушения химического баланса в организме. Она ничего не видит по сторонам от себя. Она думала, что ужинает с тобой тет-а-тет.

— О, это. В том, что касается химии, она прямо с катушек сходит. То, что она называет ди-ви-ди, это нью вейв, разновидность эл-си-ди. Мне это хорошо известно. Но мне наплевать. С теми деньгами, что я даю ей, она не будет запихивать в сигару любую гадость. Если ей это нравится, то и меня это устраивает. И я просто находка для нее. Когда я впервые встретил Дженнифер, ей нужен был не визажист, а пейзажист. Ее лицо было похоже на Луну: серое и все во впадинах. Ты увидишь, через полгода она будет выглядеть как настоящая бимбо[50]. Чуть я отвернусь, она съедает целые корзины фруктов, которые я прошу ставить в номер. Грамм за граммом, она прибавляет в весе.

Он жил с девчонкой такого же возраста, как его дочери, оплачивал ей наркотики, он прикарманивал дивиденды акционеров, он лез в карманы к подросткам, гуляющим по Интернету, он выбрасывал на улицу сотни рабочих, а потом, в восторге от самого себя, он боролся со стрессом, вызванным сделанными пакостями, изображая из себя пашу в «Пелликано». Он вытер бы ноги и об молитвенный коврик. Как аристократы-либертины XVIII века, он считал, что ему все дозволено. Я люблю историю, но Ренар в конце концов возмутил меня до глубины души.

— Если у нас будет революция, то благодарить за это надо будет вас, — сказала я. — Смотришь на вас — и видишь перед собой само воплощенное неприличие. Кажется, что ты при Старом порядке. У меня такое чувство, что мы вернулись в 1788 год. Небольшая каста богатейших людей получает в год столько, сколько их наемным работникам не отложить и за тысячу лет. Они выставляют себя напоказ без малейших сомнений, так, как будто это и есть нормальное общественное устройство. Как-нибудь утром вас найдут повешенным на фонаре.

Если вы думаете, что мой прогноз вызвал у Ренара тревогу, спуститесь с небес на землю. Ему от моих слов не было ни тепло ни холодно. Прежде чем ответить, он налил нам еще выдержанного кьянти — он и Брюс поглощали вино ведрами. Потом он повернул голову слева направо, осмотрел все столики, явно наслаждаясь панорамой. Одним словом, это его успокоило. Ничто не вызывало у Ренара беспокойства.

— Дорогая моя, — произнес он с ухмылкой, — революций на Западе больше никогда не будет. Во всяком случае, при нашей жизни. И скажу вам почему. Потому что население стареет. В 1789 году Людовику XVI было тридцать пять лет, Робеспьер и Дантон едва перешагнули рубеж тридцати лет, не говорю уже о Сен-Жюсте, который вообще жил тогда у своих родителей. В ту эпоху Париж был таким же, как сегодня Алжир. Людям молодым и не имевшим ни гроша за душой было нечего терять. Все жили как на пороховой бочке. Сегодня армии пенсионеров дрожат при мысли, что их пенсии что-либо будет угрожать. Вспомните май 1968-го. Все слабоумные вышли из хосписов, чтобы поддержать генерала Мафусаила! У нас больше нет социального организма, просто огромная перина. Что касается политического класса, то он идет прямо впереди сверхбогачей. Он слишком боится, что мы отправимся тратить свои деньги в чужие страны. Франция живет исключительно благодаря таланту руководителей трехсот крупнейших предприятий, все остальное — это серая масса. Никогда ни одно правительство не объявит нам войну. Иначе лет через пять вся экономическая активность уйдет из страны. Если вам дадут волю, вы пойдете на дно. Вместо того чтобы нас доставать, вам лучше пытаться нас умаслить. Кстати, это и происходит. Вот увидите, скоро отменят налог на крупные состояния. Это возмутительно, но это так. Вы правильно сделали, зацепившись за Брюса.

Этого последнего пинка я не ожидала. Униженная, я почувствовала, что краснею, как девчонка, которую застали врасплох, Я заговорила своим самым аристократическим тоном, чтобы отбросить Ренара обратно к канатам боксерского ринга:

— Вы глубоко ошибаетесь. Революцию делают не бедняки. Никогда этого не было. К счастью, потому что тогда революции происходили бы непрерывно, поскольку число бедных постоянно растет. Начинают восстание богачи, в тот день, когда они испытывают угрызения совести. Когда они сами начинают считать одиозной систему, которой пользуются. Вы забыли о ночи 4 августа 1789 года. Через две недели после взятия Бастилии, когда в стране царит спокойствие, знать собирается в Версале и внезапно отменяет свои привилегии. Им стыдно. Система рушится не потому, что она несправедливая, но потому, что она недостойная. Русский царь Николай II отрекся от короны за три дня, потому что никто и не думал защищать столь циничную власть. И сегодня все так же. Богатые совершают столько злоупотреблений, что им и самим противно. Посмотрите на генерального директора фирмы «Карфур». Он отказался дать по одному евро в день на работника для рабочей столовой и выделил самому себе бонус в 30 миллионов евро по окончании контракта, но не думайте, что он стал давать какие-либо объяснения перед прессой. Он бежит от нее. А потом возвращает обратно часть своего вознаграждения. Так же, как и патроны «Алькатель» и «Родиа». И еще другие, не помню их имен. Богачи созрели для эшафота, потому что им стыдно за самих себя. Скоро вам придется жить в крепостях исключительно для сверхбогачей под пристальными взглядами целых армий бедняков, которых вы породили и довели до ярости. История все время повторяется.

Чтобы вызвать у Ренара тревогу, нужно было много больше деталей. А так, наоборот, эти перспективы возбудили его. Он любил удары и стычки. Моя агрессивность его не шокировала. Мало того что ужин наш продолжился без какой-либо напряженности, но еще в тот момент, когда подали десерт, нога Ренара стала скользить вдоль моей ноги: Лис снял ботинок и нежно, умело гладил ногой мою щиколотку. Буду откровенной: если в компании приятель схватит меня за задницу, это никогда не вызовет у меня сердечного припадка. Мне даже это будет лестно. Но тут, однако, я испытала шок. Дженнифер ему мало было, ему были нужны две женщины, дополняющие друг друга. У этого хама наглости было хоть отбавляй. Кадрить меня в присутствии Брюса, которому он мозги пудрил весь вечер! Ренар упивался своим богатством, своей динамичностью, своим якобы имеющимся шармом, но если он думал мчаться по жизни стремительно, как Миссисипи, то я совсем не желала, чтобы меня увлек с собой этот поток. Спокойно, не устраивая скандала, я кончиком ноги отодвинула от Ренара его ботинок и положила туда полную ложку ванильного мороженого, пока эти два олуха наливали себе еще вина. Как ни в чем не бывало, я пододвинула эту ловушку обратно к нему, а потом предложила пойти выпить кофе на маленькую террасу внизу, над пляжем. Я попросила Брюса перед этим подняться в номер и взять для меня шаль. Через мгновение, когда Ренар попросил у меня разрешения подняться в номер, посмотреть, как там Дженнифер, я не позволила. Сухо, так, как, я уже знала, должно было ему понравиться, я проговорила:

50

Аллюзия на французский фильм «Красотки» (Bimboland) (1998; реж. А. Зейтон) о красивых и ухоженных девушках, которые ищут в клубах богатых мужчин.