Олимпиада-80

Макс, тяжело надрывно вздохнув, поднял взгляд вверх. Горизонт окрашивался багряно-красными красками, небо принимало густой темно-синий оттенок, и вечерний полумрак вступал в свои владения. День неудержно заканчивался. Еще один день…

Краем глаза, Макс заметил что за ним внимательно наблюдает тот самый дворник. Вероятно он следил от самого входа, и сейчас внимательно наблюдает, скрывшись в тени хозяйственных построек. Макс пошел в сторону леса, скрываясь от ненужного ему внимания. Он свернул на узенькую, едва заметную тропинку, петляющую меж деревьев и куда-то медленно поплелся.

Макс долго плутал между деревьев. Под ногами шелестела старая испревшая листва, из-за густых крон деревьев окружающий полумрак казался еще тяжелее. Здесь не было слышно шума большого города, он остался там, где-то вдали, скрытый непроницаемой стеной леса.

Он дошел до моста, перекинутого через маленький ручеек, и, оперевшись на деревянные перила, стал смотреть в темную воду. Тихое журчание еще больше усилило его уныние. Там, в воде, застряв между камней белел маленький бумажный кораблик, спущенный кем-то на воду. Рожденный для свободного плавания, теперь он встретился с непреодолимой для него преградой и вот-вот наберет полный корпус воды, превращаясь в клочок размокшей бумаги.

Макс спустился вниз, осторожно ступая по скользким камням. Он вытащил кораблик из ручья. «Отважный» выло выведено на бумажном борту тщательным детским почерком. Макс протянул руку. «Плыви, „Отважный“, твое место — водная стихия» подумал он, спуская кораблик обратно на воду. Макс смотрел, как кораблик поплыл все дальше и дальше, плавно покачиваясь на тихой воде ручейка. Как вдруг, в порыве откуда-то взявшейся злобы, быстро схватил в руки камень и метким броском потопил бумажное судно. С каким-то непонятным злорадством он смотрел как игрушка, старательно сделанная чьими-то руками, уходит ко дну…

…Было уже практически ничего не видно. Темные силуэты деревьев смешались в единую массу, и Макс решил выйти из леса. Он пошел по той же тропинке, ориентируясь практически на ощупь. Пройдя немного, он заметил что тропинка разделилась на две части. Где-то совсем неподалеку послышалось истошное лаяние и грозный рык, как будто исходящий от целой своры. «Дикие собаки» промелькнула в голове Макса беспокойная мысль. Он нутром чувствовал, что отсюда надо срочно уходить, куда угодно, только уходить.

Макс свернул на одно из ответвлений, уводившее в противоположную сторону от своры и ускорил шаг.

Быстрее и быстрее — как можно скорее нужно оторваться от стаи. Позади раздался страшный вой, словно вырвавшийся из нескольких десятков собачьих глоток. Макс перешел на бег, быть растерзанным собаками — не самая радужная перспектива.

Он бежал уже не видя дороги, вокруг была кромешная темень. Он бежал, продираясь сквозь кусты и деревья. Его руки саднили от исцарапанной в кровь кожи, упругие ветки обжигающе хлестали, оставляя длинные красные полосы на теле, а мышцы ног уже начинало сводить судорогой. Он задыхался, ему не хватало воздуха, он делал частые глотательные движения, стараясь перевести дух. Он бежал так быстро, как только мог, как вдруг споткнулся о вылезший на поверхность корень старого дерева. Перелетев через корень, он кубарем скатился вниз, в овраг.

Кажется, он потерял сознание. Всего на мгновение.

Он лежал на спине в какой-то неестественной позе, подогнув под себя ноги, распластавшись на мокрой грязи. Перед глазами плыли разноцветные круги, каждая мышца его тела стонала от изнеможения, а в голове словно взрывались снаряды, вторя ударам сердца.

Макс долго лежал без движения, пока наконец не осмелился пошевелиться. Первое же его движение отозвалось болью обессилевших мышц. Он открыл глаза и увидел ночное небо, словно усеянное сотнями ярко блестевших искр. «Звезды. Я никогда не думал как вы прекрасны» пришла на ум Максу откуда-то взявшаяся мысль.

Потихоньку он начал приходить в себя. Мышечная боль стихла, сердечный ритм пришел в норму, но в горле по-прежнему стоял ком, напоминая о стремительном беге. Сильно болела нога, вероятно поврежденная при падении.

Макс поднялся и осторожно вскарабкался из оврага наверх. Прислушался. Где-то совсем неподалеку ему послышались приглушенные голоса и смех шумной компании. Значит надо идти туда. Макс пошел в сторону шума, прихрамывая на одну ногу. Наконец, он вышел из лесопарка. Он вышел в жилой квартал, вероятно совсем недавно сданный в эксплуатацию, потому как тут и там в темноте чернели неубранные груды строительного мусора; не зная куда идти дальше, Макс медленно побрел по тротуару.

Сейчас, когда опасность миновала, на него вновь обрушилось все то же тяготившее его уныние. Он бесцельно плелся по пустой улочке ночного города. Из дворов жилых кварталов раздавался шум засидевшихся допоздна компаний, из окон домов разносились приглушенные звуки работающих телевизоров и приглушенный шелест кухонных разговоров. Макс шел, стараясь выбирать наиболее темные места, словно именно там, в темноте, сейчас он находил свое утешение, не желая показываться даже случайным свидетелям своего отчаяния.

Он шел, тоскливо вглядываясь в зашторенные окна панельных многоэтажек. Где-то там, за каждым из них прятали свои судьбы их жители, со своими заботами, печалями и радостями. Из школы — домой, из дома — на работу, с работы — на лавочку, и вот уже провожают в последний путь те кому ты дорог, или же просто проходящие мимо зеваки. Такова жизнь городского обывателя. Бесхитростная и однообразная, однотипная и монотонная, словно списанная калькой друг с друга, размноженная на копировальной бумаге и вложенная каждая в свою, в отдельную клетку квартиры бесчисленного множества таких же панельных многоэтажек.

«Изгиб гитары желтой ты обнимаешь нежно,

Струна осколком эха пронзит тугую высь…», -

услышал Макс донесшийся до него мягкий девичий голос, поющий слова давно знакомой ему песни. Он остановился; внезапно, словно оцепенев. Он внимательно слушал эту песню. Целая вереница событий всплыла из его памяти, накрыв его разум тяжелой волной воспоминаний. Сменяя друг друга, они кружили роящейся стаей, мелькая в его сознании. Вот они с классом вышли на природу, встречая первые летные деньки и начало школьных каникул. А вот он в детском лагере, сидит у прощального костра в окружении своих товарищей: трещат сухие ветки, языки пламени вьются высоко в небо, далеко видно его зарево, и они сидят плечом к плечу, согреваясь жаром огня и теплом новой дружбы. А вот они с университетскими однокурсниками вышли на природу, отметить окончание прошедшей сессии. А вот еще… и еще… И все эти воспоминания сливались в одно целое, когда звучали первые аккорды; и эхо далеко разносилось десятками дружно поющих голосов «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»

Нет, не пойдет, не хочу! — Макс встряхнул головой, отбрасывая ненужные ему воспоминания. Не буду! — безумным взглядом он окинул местность и рванулся вперед, без оглядки, едва ли не бегом метнувшись куда-то по дороге.

«Как отблеск от заката, костер меж сосен пляшет.

Ты что грустишь, бродяга? А ну-ка, улыбнись!», —

словно увидев Макса, девушка как будто пела ему вслед.

Макс шел быстрым шагом, теперь уже окончательно упав духом. Шел вперед, без цели, просто шел и все, с яростью и даже с какой-то злобой оглядываясь по сторонам. Он прошел мимо строящегося жилого дома. Откуда-то со стороны выскочила шелудивая шавка, звонким лаем окатывая Макса и едва не цепляясь тому в ноги. Следом за ней из своей будки вышел сторож, подозрительно осматривая Макса и сжимая в руках старенькую берданку. Макс еще больше обозлился.

Ты здесь хозяин? — думал он. — Ты думаешь, что все здесь принадлежит тебе и таким как ты? Думаешь, что все что тебя окружает — общее, что ты можешь быть свободным в своем выборе? И что также как вчера будет и сегодня и завтра, и много лет вперед после тебя? НЕТ! Ты ошибся. Ты слишком изнежился в своей роскоши, слишком распух от всех благ, окружающих тебя. Ты обезумел от осознания того, что ты нужен обществу. Скоро, очень скоро все измениться. Рухнет привычный тебе мир, рухнет разом, так что ты даже не заметишь. Одним утром ты проснешься, лежащий на обочине проходящий мимо тебя жизни. Ты, и миллионы таких как ты. И ты пойдешь по миру, пойдешь по своей стране, где некогда был хозяином, и куда бы ты не пришел, всюду будут смотреть на тебя как на чужака. Ты будешь изгоем, не нужным стране и не нужным обществу.