Страница 37 из 48
— Вот те и раз! — бормотал Третьяк, семеня впереди Бахметьева. — Век живи, век тужи, помрешь — повеселеешь!
Потом Сидор сделал вид, что ему грустно и стал уверять Бахметьева, что житейское море преисполнено подводных каменьев и что ему, Сидору Третьяку, везде плохо и негде жить.
Развалившись в машине и покуривая дешевую папироску, Сидор насмешливо бормотал:
— Господи Иисусе, — вперед не суйся, назади не оставайся, а в середке не болтайся. Разве ж угодишь начальству?
У Смолина он браво вскинул ладонь к кепочке и отрапортовал:
— Сидор Михеев Третьяк, образца одна тыща девятьсот четырнадцатого года. Несудимый.
— Зря.
— Что зря? — забеспокоился Третьяк. — Несудимый?
— Зря шумите. Мозоли на языке натрете.
— А-а, — успокоился Сидор. — Помолчать могу.
Смолин присматривался к этому пожилому шатуну и видел, что за маской веселого и спокойного человека проглядывает на его небритом лице страх.
Остановившись против Третьяка, капитан спросил:
— Профессия у вас есть? Специальность какая-нибудь?
— А как же? Часы делаю.
— А кровь откуда?
— Какая кровь?! — испуганно отступил Третьяк. — Сурик или эмаль — может, а кровь, — откуда же кровь?
Искоса осмотрев рукава и лацканы истертого пиджака, на которых запеклись бурые пятна, Сидор неожиданно улыбнулся, показывая стальные зубы:
— Озадачили меня, как поленом в лоб. Это подрался я. Из носа текло.
Поглядев на Смолина и ничего не прочтя на его лице, Третьяк вздохнул и стал аккуратно выворачивать карманы брюк и пиджака. Он выложил на стол Смолина разные отверточки, напильнички, крохотные кусачки и многое множество других часовых инструментов. Сверху поместил зеленую трехрублевую бумажку и развел руками:
— Все.
— Откуда инструмент?
— Батин подарок. С детства таскаю.
Отправив Третьяка к дежурному, Смолин поехал в поселок. Пробыв около получаса в больнице, капитан остановил машину у дома кузнеца Ососкова.
Дочь Андрея Егоровича — единственный человек, видевший, как ночью из калитки Агулина выходил неизвестный, готовилась к экзаменам и сначала отказалась поехать с капитаном. Но отец молча взглянул на нее из-под жидких бровей, и девушка проворно направилась к машине.
У дежурного по управлению девушка мельком взглянула на Третьяка и вышла к Смолину, ожидавшему в коридоре.
— Он, стало быть, и есть, — неуверенно сказала она. — Его фигура. А там кто знает?
Поднявшись к себе, капитан вызвал задержанного.
— У меня к вам всего один вопрос, Сидор Михеевич. Вы лечились в поселковой больнице. Меня интересует, что вы сдали кастелянше на хранение?
Третьяк, загибая пальцы, охотно стал перечислять свое немудрое имущество. В числе сданных вещей он назвал и часовой инструмент.
Тогда Смолин дал ему прочесть справку больницы. Кастелянша удостоверяла, что на склад были приняты только одежда и дешевые карманные часы.
Кое-как осилив по слогам бумажку, Третьяк обеспокоенно вытянул шею и задергал кадыком.
— Вишь ты какое делю, — забормотал он, — я инструмент этот с пиджаком сдал. Вот как.
Смолин пристально всматривался в лицо этого человека, не то превосходного артиста, не то безнадежного дурака, счастливого своей глупостью.
Вечером эксперты-биологи сообщили Крестову, что кровь на пиджаке Третьяка принадлежит человеку и относится к третьей группе.
Такая же группа крови, как свидетельствовала старая справка из поликлиники, была у мастера Агулина.
Кажется, можно было забыть о неудачах с первыми двумя догадками и теперь сосредоточить все усилия на Третьяке. В пользу этой версии говорило и то, что подозреваемый не мог сообщить ничего путного о том, где он был в полночь со второго на третье июня.
И все-таки Смолин продолжал искать новые следы. Два-три года назад он, несомненно, поступил бы наоборот. Улики против Третьяка были настолько основательны, что поиски на стороне казались просто потерей времени.
Но Смолин уже не раз убеждался, что самые правдоподобные догадки иной раз рушились, погребая под своими обломками веру сыщика в свои силы. Что стал бы делать капитан, окажись Третьяк невиновным?
Поэтому, отпустив Сидора, Смолин позвонил в автоинспекцию, попросил к телефону Куглянта и предупредил его, что через полчаса приедет.
Эти тридцать минут он потратил на знакомство со снимками протекторов[6], сделанными недавно Анчуговым у дома Агулина. Капитан долго рассматривал рисунок шин, стараясь найти характерные особенности и потертости.
Это были, видимо, оттиски колес «Москвича». На одной из шин Смолин заметил резкую особицу: кусок протектора был вырван, рядом с повреждением рельефный рисунок сильно потерся.
Этого было достаточно, чтобы искать машину.
Капитан автоинспекции Григорий Куглянт, взглянув ка снимки, сказал уверенно:
— Я на земле еще оттиски хорошо разглядел. Это — «Москвич». Колея от передних шин — 1105 миллиметров, от задних — 1145. Машина прошла, можно думать, не одну тысячу километров. Протекторы сильно изношены и повреждены. Что ж, давайте поищем, капитан.
Сначала решили осмотреть частные машины. Вероятнее всего, преступник, если он приехал на «Москвиче», взял не казенную машину. Незаконный рейс на учрежденческом автомобиле всегда связан с известным риском. Да и служебных «Москвичей» в городе было совсем немного.
Два дня «Победа» автоинспекции колесила по городу, останавливаясь то у одного, то у другого дома. Нужный «Москвич» не находился.
Наконец на исходе второго дня Куглянт остановил машину у двора одного из видных работников города — Ремизова.
Во дворе, около веранды, стоял серый «Москвич». Одно из колес было снято, и возле него на корточках сидела девушка в пижамных брюках и майке.
— Здравствуйте, Вера Васильевна, — устало произнес Куглянт, подавая руку, — чинитесь?
— Угу! — сверкнула зубами девушка и насмешливо сощурилась. — Помочь хотите?
— Отчего не помочь.
Ловкими быстрыми движениями заклеивая порез на камере, Куглянт спросил Ремизову:
— Папа дома?
Вера Васильевна рассеянно потерла нос, от чего он сейчас же стал сине-черным.
— Папа в командировке. Со второго июня. Не то рожь сеет, не то картошку убирает. Руководит.
Накачав камеру, Куглянт покатил колесо к машине. Смолин бросил быстрый взгляд на оттиск. На следе было видно совершенно отчетливо: в протекторе не хватает куска резины, рисунок возле повреждения сильно потерт.
Это была та машина, которая прошла под окнами Агулина в ночь со второго на третье июня.
Куглянт тоже увидел это, привинчивая колесо.
— Мужчинам надобен магарыч? — справилась Вера Васильевна и понимающе взглянула на гостей нагловатыми зелеными глазами.
Все прошли на веранду.
Тут только девушка, вероятно, сообразила, что надо спросить у людей, зачем они пришли.
— Мы хотели бы узнать, — сухо отозвался Смолин, — где вы катались в ночь со второго на третье июня?
Бывают люди, которые умеют глубоко прятать свои чувства. Даже в минуты сильных душевных потрясений они говорят с завидным внешним спокойствием, шутят, или, напротив, молчат с безразличным видом.
Но есть и такие — это обычно люди, не встречавшие в жизни серьезных препятствий, которых первое, даже незначительное потрясение совершенно преображает и выбивает из седла.
Это и случилось с Верой Васильевной. Взглянув на Смолина, она вдруг сильно побледнела, глаза ее почти побелели от страха, и она стала похожа на маленькую глупую напрокудившую девчонку.
— Вы не ответили мне на вопрос, — напомнил Смолин.
— Боже мой! Боже мой! Если узнает отец! — испуганно заговорила Вера Васильевна. — Ведь мы, кажется, убили его!
— Кого?
— Человека этого, в поселке!
— Расскажите обо всем по порядку, — потребовал Смолин, еще не решив, записывать ему или нет показания Ремизовой.
Девушка отрывочно и бестолково рассказала, что в ночь со второго на третье июня она отвезла отца на вокзал к поезду, отходившему в полночь. Мать в это время ила на даче.
6
Протектор шины — ее рельефная часть, соприкасающаяся с дорогой.