Гибель гранулемы

— На до́бар час! — кричал ему вдогонку своим оглушительным басом болгарин.

Сойдя с трамвая, Павел торопливо зашагал к поликлинике.

Еще издали он увидел Вакорину. Рядом с ней стояла Катя, — она все время поглядывала в сторону остановки, ожидая Павла, и, вероятно, боясь, как бы Анна не ушла. Неподалеку от них курил, прохаживаясь, Блажевич.

Но вот он стал торопливо подавать Кате знаки, чтоб она уходила.

Поморцева тоже заметила Павла. Она протянула руку Вакориной и поспешила к Грише.

Увидев Павла, Анна заметно побледнела.

— Зачем ты здесь? — спросила она, отводя глаза.

— Пойдем, нам надо поговорить.

— Ты знал, что я тут?

— Пойдем, я все скажу.

Он сильно закашлялся, вытер пот на лбу и, успокоившись, взял Анну под руку.

— Что с тобой! — вдруг воскликнула Вакорина, и на лице у нее выступили красные пятна. — Почему кашляешь?

— Не знаю. Простыл.

Она повернулась к нему, пристально посмотрела в глаза. Губы у нее дрожали.

— Простыл?

— Простыл. Что же еще?

— Господи боже мой! — сказала она упавшим голосом. — Паша!..

— О чем ты? — не понял Абатурин, занятый своими мыслями. — Пойдем скорее.

Она покорно шла рядом и спотыкалась. Павел привел Анну в городской сад, посадил на знакомую скамейку, сказал, покрываясь густой краской:

— Больше я не хочу врать, Анна.

— Что такое?

— Я виноват перед тобой, — ответил Павел со странной настойчивой торопливостью, будто боялся, что она не поверит его словам. — До сих пор я врал тебе, и мне не хватило твоего мужества.

Он никогда не разговаривал с ней таким тоном и такими словами, и Анна окончательно решила, что с ним случилось несчастье. Лицо ее помертвело.

— Боже мой, что случилось?

— Ничего особенного, — ответил он, криво усмехаясь и подчеркивая этой усмешкой ироническую окраску своих слов. — Ничего, Анна. У меня инфильтрат, и он грозит распадом в каверну. Демобилизован из армии по болезни. Я скрыл это и обманул врачей, когда принимали на работу. Вот теперь ты можешь прогнать меня, и это будет правильно.

Анна молчала несколько секунд, не поднимая головы. Потом резко встала и запальчиво крикнула Павлу:

— Ты все врешь! Мне не нужна твоя снисходительность!

— «Врешь»! — нахмурился Павел. — Меня лечили уже бог знает чем: и пневмоторакс, и пневмоперитонеум, и антибактериальные препараты, — он с трудом выговаривал эти мудреные двухаршинные слова. — Теперь мне лучше, но все же очень плохо.

Она по-прежнему недоверчиво смотрела ему в глаза.

— А ты что-нибудь слышал о ларусане?

— О ларусане? Да, я вспоминаю, этот препарат недавно синтезирован в Свердловске. Говорят, очень сильное средство.

— Погоди, — сделала она еще одну попытку проверить его, — а отчего же при инфильтрате тебя лечили и пневмотораксом, и антибиотиками? Это чрезмерно для такой стадии.

Он не был готов к такому вопросу и смутился:

— Может, мне не все объяснили врачи. Они ведь тоже не все говорят больным.

— Конечно, тут уж ничего не поделаешь, — подтвердила Анна. Она не спускала глаз с лица Павла, все еще не зная, верить ему или нет.

Он заметил это и сказал припасенную фразу:

— А откуда я, если не болен, знаю Катю Поморцеву? Не думаешь ли ты, что познакомился с ней на танцах?

Анна колебалась.

— Значит, ты шел в поликлинику?

— Да.

— Почему же не к себе? Не на правом берегу?

— Здесь сегодня консультирует мой врач. Он сказал: если хочу — могу явиться сюда. Но можно и пропустить один день.

Анна в сомнении покачала головой.

— Тебе к врачу, а ты — в сад.

— Я же сказал: можно и пропустить один день. Мне ведь так надо было повидать тебя.

Анна еще раз пристально посмотрела в глаза Абатурину. Было очень заметно, что она борется с собой. Но Павел тоже смотрел ей в глаза, мрачно стиснув зубы, и все выражение его лица никак не походило на маску актера.

И Анна поверила ему.

Она внезапно, как и в тот раз здесь, заплакала, но уже тихо, умиротворенно, без всхлипываний. Положила Павлу голову на грудь, потом медленно поднялась на ноги и стала беспорядочно целовать его в лоб, волосы, щеки.

— Пашенька!.. Панюшка!.. — бормотала она. — Какая радость!..

Опустилась на скамейку, сказала, всплеснув руками:

— Прости, сама не знаю, что говорю. Мне жаль, что ты болен… Проводи меня, милый.

Он взял ее под руку и всю дорогу шел молча.

Она то и дело взглядывала ему в лицо и теперь уже окончательно убедилась: он сказал ей горькую и долго скрываемую правду. Ведь даже ради любви нельзя наговаривать на себя такое!

У подъезда ее дома Павел подал руку, чтоб проститься. Она задержала его ладонь.

— Если хочешь, зайдем ко мне. Папа будет рад. Он немного знает тебя, я говорила.

Отец Анны оказался еще не старый человек. Он был сдержан, даже холоден, и Павел ловил на себе взгляд его прищуренных усталых глаз.

— Знакомьтесь, — живо сказала Анна. — Павел и Михаил Иваныч. Вы немного знакомы заочно.

Вакорин сухо пожал руку Павлу.

— Мы теперь лечимся вместе, папа, — сообщила Анна. — У Паши только инфильтрат. Скоро будет здоров. И у меня ведь дела на поправку идут.

— Вот как? — оживился Вакорин, и морщины у его глаз стали не такими глубокими. — Ты не говорила о его болезни.

Вакорин доверчивее взглянул на красивого бровастого парня, смущенно теребившего кепку, и внезапно сказал дочери:

— Поскучайте тут немного. У меня дела. Я скоро приду.

Оставшись одни, молодые люди рассмеялись.

— Как по-твоему, почему ушел отец? — спросил Павел, с которого смыло всю его угрюмость.

— Не знаю. Вероятно, я надоела ему за двадцать один год.

— А я?

— А ты добился того же за полчаса.

— Глупо, — заявил Павел. — Из тебя никогда не выйдет гадалки.

— Тогда ты объясни: почему?

— Вот почему…

Он стал целовать Анну, бездумно смеялся, а она отворачивала лицо, и делала это больше по привычке, по укоренившейся привычке больного, несчастного человека.

Потом сидели на потертой крохотной кушетке, откровенно любовались друг другом и по косточкам разбирали свою будущую жизнь. Это был разговор о фтивазиде и ПАСКе, о стрептомицине и тибоне, о чистом воздухе и закалке холодом, о купаниях, воздушных ваннах, рационе и еще о многом другом, что волнует больных.

Павел обещал построить во дворе беседку для Анны, чтобы она могла чаще бывать на свежем воздухе и не бояться дождя, сильного солнца или ветра. Она даже сможет спать в такой беседке, а Павел станет ее караулить.

Кроме того, они будут все свободное время проводить за городом, на Банном озере или в горах, вблизи Белорецка. У Павла есть деньги, и можно потратить их на поездки.

И увлеченные планами, счастьем, свалившимся на них как снег на голову, они забыли задать друг другу самые первоочередные, самые насущные вопросы Павел так и не узнал у Анны, куда она получила назначение, а она не спросила, что же теперь будет с его дальнейшей работой: обязанности монтажника все-таки трудны, а у него, хоть и начальный, но все же туберкулез.

Отца Анны все не было, но он, вероятно, вот-вот должен был прийти, и молодые люди простились. Каждому из них, верно, надо было побыть в одиночестве, чтобы один на один с собой пережить еще раз свое счастье и подумать о будущем.

Павел шел по проспекту, улыбался, размахивал, руками и даже подмигивал встречным деревьям.

Прохожие качали головами и улыбались ответно, ясно понимая, что этому симпатичному парню явно выпала в жизни какая-то значительная удача.

Ни Линева, ни Блажевича не было дома. Возбужденный и истомившийся в одиночестве Влахов вышагивал по комнате.

Увидев Павла, он схватил его за плечи и тряхнул с такой силой, что у Абатурина кепка съехала набок.

— Ха́йдо, разка́звай! — закричал он своим оглушительным басом. — Вси́чко добре?

Павел заулыбался, собираясь ответить.

Но Иван не дал ему говорить.

— Ста́ра лисица в капа́н не вли́за! — ткнул он себя пальцем в грудь. — Глава́та си залага́м: же́нен!