Молодость

Как-то вечером он позволяет «снять» себя на улице – мужчине. Мужчина старше его – по сути, человек другого поколения. Они доезжают в такси до Слоун-сквер, где живет, судя по всему одиноко, мужчина – в квартире, полной диванных подушек с кистями и неярких настольных ламп.

Они почти и не разговаривают. Он позволяет мужчине трогать его сквозь одежду, ничего не предпринимая в ответ. Если мужчина и достигает оргазма, то происходит это совсем незаметно. Потом он отправляется домой.

Так это и есть гомосексуализм? Весь, целиком и полностью? Впрочем, даже если в нем и присутствует нечто большее по сравнению с сексом, в котором участвует женщина – быстрым, бездумным, лишенным боязни, но также лишенным и обаяния, – выглядит он жалковато. Это игра без ставок: ты ничего не теряешь, однако и ничего не выигрываешь. Игра для людей, побаивающихся высшей лиги, для тех, кто всегда остается в проигрыше.

Глава десятая

План, который он лелеял в глубине души, когда перебирался в Англию, если у него вообще был план, состоял в том, чтобы найти работу и накопить денег. Скопив достаточно, он смог бы работу бросить и заняться писательством. А потратив накопленное, нашел бы другую – и так далее.

Он быстро обнаруживает, насколько план этот наивен. В Ай-би-эм он получает шестьдесят фунтов в месяц, это без вычетов, и отложить удается всего только десять. Год работы даст ему два месяца свободы и большую часть этого времени съедят поиски нового места. Стипендии, которую он получает из Южной Африки, едва-едва хватает на оплату его научных занятий.

Более того, выясняется, что он не волен менять род деятельности по собственному усмотрению. Новые правила, касающиеся прибывших в Англию чужестранцев, указывают, что каждая смена работы требует одобрения Министерства внутренних дел. Болтаться без дела запрещено: уйдя из Ай-би-эм, он должен либо быстро подыскать новое место, либо покинуть страну.

Он провел в Ай-би-эм достаточно долгое время и уже освоился со здешней рутиной. И все-таки ему по-прежнему трудно дотягивать до конца рабочего дня. И ему, и его коллегам-программистам раз за разом внушают – на собраниях, в меморандумах: помните, вы стоите на переднем краю профессиональной обработки данных; тем не менее он ощущает себя скучающим диккенсовским клерком, сидящим на табурете и копирующим заплесневелые документы.

Скука рабочего дня прерывается лишь в одиннадцать и в половине четвертого, когда появляется со своей тележкой разносчица, ставящая перед каждым программистом чашку крепкого английского чая («Получите, голубчик»). И только после того как утихнет поднимающаяся ровно в пять суета – секретарши и пробивальщицы перфокарт покидают офис минута в минуту, о том, чтобы они перерабатывали, не заходит и речи, – и совсем уж повечереет, он получает возможность встать из-за стола, побродить по конторе, расслабиться. Машинный зал внизу, где царят шкафы с памятью 7090-го компьютера, почти никогда не бывает пустым; свои программы он может прогонять на маленькой 1401-й машине, иногда он даже сражается с нею в ту или иную игру, украдкой.

В такие минуты работа представляется ему не просто сносной, но даже приятной. Он был бы не прочь провести в Бюро целую ночь – гонять, пока не одолеет дремота, составленные им программы, а после почистить в туалете зубы и расстелить под своим столом спальный мешок. Все было бы лучше, чем спешить на последний поезд и тащиться по Арчвей-роуд в свою одинокую комнату. Однако в Ай-би-эм к такому неположенному поведению отнеслись бы неодобрительно.

Он подружился с одной из девушек-перфораторш. Ее зовут Рода, она несколько толстонога, зато у нее очень симпатичная оливковая кожа. К работе своей Рода относится серьезно; иногда он стоит в дверях, наблюдая за ней, склонившейся над клавиатурой. Она чувствует его взгляд, но вроде бы ничего против не имеет.

Заговорить с Родой о чем-либо помимо работы он никогда не пытается. Следить за ее английским, полным трифтонгов и гортанных смычек, ему нелегко. Она коренная англичанка, но отличается от его коллег, выпускников классических средних школ; жизнь, которую она ведет вне работы, для него закрытая книга.

Приехав сюда, он готов был испытать на себе прославленную британскую холодность. Однако девушкам из Ай-би-эм таковая, как он обнаруживает, отнюдь не присуща. В них есть какая-то уютная чувственность, чувственность животных, согнанных в один пронизанный эротичностью загон, знакомых с телесными привычками друг дружки. И хоть чарам их далеко до чар шведок или итальянок, его влекут эти англичанки, их уравновешенность, чувство юмора. Ему хотелось бы узнать Роду поближе. Но как? Она из чужого племени. Препятствия, которые придется одолевать на пути к ней, не говоря уж о племенных правилах ухаживания, расхолаживают его и погружают в уныние.

Продуктивность работы на Ньюмен-стрит оценивается по тому, как здесь используется 7090-я. Эта машина – сердце Бюро, причина его существования. Часы, в которые 7090-я не работает, именуют временем простоя. Время простоя непродуктивно, а непродуктивность – грех. Конечная цель Бюро – добиться, чтобы 7090-я работала круглые сутки; наиболее ценные клиенты – это те, кто занимает 7090-ю на несколько часов подряд. Такие клиенты – вотчина старших программистов, ему с ними дел иметь не приходится.

Наступает, однако же, день, когда его выделяют в помощь одному из серьезных клиентов, у которого возникли затруднения с перфокартами данных. Клиент, мистер Помфрет, – маленький, очкастый человечек в помятом костюме. Каждый четверг он приезжает в Лондон откуда-то с севера Англии, привозя множество коробок с перфокартами; у него арендовано на 7090-й постоянное время, шесть часов, начиная с полуночи. Из слухов, блуждающих по офису, он узнает, что перфокарты эти содержат данные аэродинамических испытаний нового британского бомбардировщика, ТСР-2, создаваемого по заказу ВВС.

Проблема мистера Помфрета – и проблема его коллег с севера – в том, что результаты последних двухнедельных испытаний отклоняются от нормы. В них отсутствует смысл. Либо данные испытаний неверны, либо что-то не так в конструкции самолета. Ему поручают еще раз считать перфокарты мистера Помфрета на вспомогательной 1401-й машине и проверить правильность их пробивки.

Работа затягивается за полночь. Он пропускает через считывающее устройство одну колоду перфокарт мистера Помфрета за другой. В конечном счете выясняется, что с пробивкой все в порядке. Результаты действительно аномальны, проблема реальна.

Проблема реальна. В некотором, самом малосущественном, самом незначительном отношении он помог разработать ТСР-2, стал частью оборонной системы Британии, помог ей вынашивать планы бомбардировки Москвы. За этим ли приехал он в Англию – чтобы содействовать злому делу, делу, которое никаких благ, даже воображаемых, ему не сулит. Где тут романтика – не спать всю ночь, чтобы мистер Помфрет, инженер-самолетостроитель, с его мягким, довольно беспомощным лицом и полным перфокарт чемоданом, смог сесть в первый поезд и поспеть в свою лабораторию к пятничному утреннему совещанию?

Он упоминает в письме к матери о работе с данными аэродинамических испытаний ТСР-2 – впрочем, о том, что такое ТСР-2, мать ни малейшего представления не имеет.

Аэродинамические испытания завершаются. Визитам мистера Помфрета в Лондон приходит конец. Он выискивает в газетах новости насчет ТСР-2, однако таковые отсутствуют. Похоже, проект ТСР-2 отправился под сукно.

Теперь-то уж поздно, и все-таки он гадает, что могло бы произойти, если бы он, пока перфокарты ТСР-2 были в его руках, тайком подделал содержащиеся на них данные? Удалось бы ему окончательно сорвать весь проект создания бомбардировщика или инженеры с севера обнаружили бы его вмешательство? С одной стороны, он был бы не прочь сделать хоть что-то, способное спасти Россию от бомб. С другой – имеет ли он, пользующийся гостеприимством Британии, моральное право совать ее военно-воздушным силам палки в колеса? Да и в любом случае, как смогли бы русские узнать, что некий сочувствующий им сотрудник лондонского отделения Ай-би-эм подарил России несколько дней передышки в холодной войне?