Страница 62 из 107
Полковник Престон укоризненно покачал головой, но вынужден был отступить и оставить поле боя противнику. Чуть раскрасневшаяся победительница слегка тряхнула белокурыми локонами и, расправив платье, присела к пианино. Капризно полистав ноты, мисс Престон поднялась и выглянула в окно.
То, что она увидела, заставило ее позабыть обо всем на свете.
Не далее как в десяти шагах от нее, на чисто выметенном ветром плацу часовой преградил путь прекрасному юноше, и тот стоял сейчас в позе, исполненной досады и высокомерного удивления. Фантазерке представилось, что некий лесной бог в облике смертного пожаловал к ним в Форт. Из-под откинутой со лба клеенчатой шляпы вились черные кудри, безбородое лицо было выточенным, как на камее. Синяя вязаная фуфайка под распахнутой курткой обрисовывала идеальную, скульптурно четкую фигуру юноши. Ноги его были упрятаны в высокие, до бедер, рыбацкие сапоги, но поскольку в описываемое время дамы еще не были приучены к мужским фигурам в штанах до колен на крикетном поле и в теннисных брюках на корте, то Сесили Престон, знавшая лишь строгую элегантность военных мундиров, была восхищена непринужденной грацией незнакомца.
Часовой повторил свой оклик; незнакомец залился злым румянцем. В этот критический момент Сесили распахнула дверь на веранду.
Заметив хорошо знакомую миниатюрную фигурку дочери полковника, часовой отдал ей честь, указывая ей в то же время взглядом на незнакомца. Лесной бог тоже оглянулся и разом стал простым смертным.
— Я пришел за сестрой, — пояснил он смущенно, однако с ноткой вызова в голосе, — она где-то здесь.
— Она здесь, и в полной безопасности, мистер Кульпеппер, — заявила, ослепительно улыбаясь, эта великая лицемерка, — и мы счастливы ее видеть. Мы в восторге от ее мореходного искусства и мужества; какой надо быть смелой, чтобы приплыть к нам, рискуя жизнью ради другого!
— Значит… Значит, вы обо всем знаете… — запинаясь, сказал Джим, испытывая огромное облегчение. — И про то, что она…
— …не сказала вам ничего о своей помощи дезертиру, — мгновенно продолжила Сесили его фразу. — Конечно, мы знаем. Ведь девушки легкомысленны, мистер Кульпеппер. Поверьте, и я на ее месте поступила бы точно так же; только потом мне, увы, не хватило бы храбрости так искупить вину, как искупила она. Вы должны простить ее, мистер Кульпеппер. Но почему же вы там стоите? Прошу вас, — она отступила на шаг, держа дверь открытой и глядя на него с требовательностью избалованного дитяти, — прямо сюда. Это самый короткий путь. Я прошу вас! — Видя, что он колеблется, оглядывая дом и ее самое, она добавила с притворно застенчивым взглядом: — Совсем забыла представиться вам — вы в доме полковника Престона, а я его дочь.
Так, значит, эта прелестная юная фея, такая любезная в обращении, так изящно одетая, из тех самых офицерских дочурок, которых Мэгги критиковала за важничанье и безвкусные наряды. Можно ли вообще верить суждениям Мэгги? В особенности после этой истории! Джим усомнился в сестре. Все еще борясь со смущением, он застенчиво, по-мальчишески встретил опасный взгляд Сесили.
— Значит… Мэгги… у вас?
— Вы их всех тотчас увидите, — улыбнулась эта юная, но изобретательная особа, — им пора уже быть.
Впрочем, — сказала она, обнаруживая вдруг глубокую душевную проницательность, — вам надо увидеться с нею немедленно. Я отведу вас сама. Только минутку. — Она, конечно, не упустит такого случая провести этого великолепного варвара в цепях за своей колесницей. Пусть все видят ее триумф: ее родители, ее сестра и его сестра. Она побежала к себе, вернулась в очаровательнейшей, чуть сдвинутой набок соломенной шляпке и смиренно приблизилась. — Они совсем рядом, в доме майора Бромли, — сказала она, указывая на увитый виноградом коттедж по соседству, — но вы здесь лишь гость, и я боюсь, что вы заблудитесь и пропадете.
Увы, он уже пропал. Стараясь сейчас ступать в ногу с этими волшебными туфельками, невзначай задевая рукою волан на пышных, ласково шуршащих свежеотглаженных юбках, поглядывая сверху на поля обвитой лентами шляпки, а в особенности встречаясь со взглядом синих глаз, затененных шляпкой, Джим с ужасом чувствовал, сколь безнадежно он неловок и груб. Как он страшен в своих холщовых, промасленных рыбацких штанах и в синей суконной куртке рядом с этой девушкой, так изящно, со вкусом одетой. Он презирал себя за свой шейный платок, за фуфайку, за сдвинутую на затылок зюйдвестку, за непомерно высокий рост — словом, за все, что приводило в восторг эту девушку. Когда они подошли к коттеджу Бромли, Джим был уже настолько пленен своей чаровницей и так подчинен ее власти, что, когда мисс Сесили подвела его к группе джентльменов и дам, он едва признал среди них собственную сестру, не понял, что она здесь центр всеобщего восхищения, как не понял он и того, что столь любезная Сесили, собственно говоря, незнакома с его сестрой.
— После всего, что вы испытали, он умирает от желания немедленно видеть вас; и я сразу его привела, — заявила эта маленькая последовательница Макиавелли,[92] встречая с совершенным спокойствием удивленную мину отца и испытующий взгляд сестры; а Мэгги, полная благодарности и гордая за своего брата, сердечно ответила ей на приветствие и не придала значения смущенности Джима. Мужчины замялись было, когда появился этот загорелый Адонис,[93] но тут выступил Кальверт, ни на шаг не отходивший от Мэгги, и преспокойно поздоровался с Джимом, как со старым другом и гостем. С той подкупающей прямотой, которая была свойственна и ему и сестре и обеспечила бы им почет в любом обществе, Джим рассказал, как, прочитав письмо Мэгги и опасаясь, что течение унесет ее в океан, он форсировал дельту вплавь, добрался до острова, а оттуда в индейском каноэ проделал по бурному морю тот же путь, что и она. Сесили слушала его, затаив от восторга дыхание, и старалась показать своим видом, что иного от него и не ждала.
— Если бы она не опередила его, он приплыл бы сюда и сам, — шепнула она своей сестре Эмили.
— Он гораздо красивее, чем она, — ответствовала эта юная леди.
— Еще бы! — сказала Сесили. — И заметь, она ему во всем подражает…
Этот тайный обмен мнениями не помешал им обеим наперебой с молодыми офицерами осыпать комплиментами Мэгги и в укор тем же молодым офицерам восхвалять красоту Джима.
— Он так силен и изящен потому, что всегда в движении, всегда на лоне природы, — сказала Эмили, поглядывая насмешливо на затянутого в рюмочку Кальверта.
— К тому ж не пьет, не полуночничает, — добавила Сесили. — Его сестра мне сказала, что в десять вечера они уже спят; и хотя у них от отца запас старого виски, Джим почти не прикоснулся к нему.
— Вот в чем наше спасение! — торжественно заключил капитан Кэрби. — Если Кальверт не подружится с молодыми Кульпепперами и не выманит у них запас виски, значит, я ошибаюсь в Кальверте.
И действительно, Кальверта было совсем не узнать. Все три или четыре дня, что гости по настоянию полковника Престона провели в Форте, Кальверт не прикоснулся к спиртному; он не играл по вечерам в покер и даже отговаривал других офицеров, утверждая, что их долг — развлекать дорогих гостей. Смелый поступок Мэгги стал широко известен в округе, и полковник Престон, будучи тонким политиком, пригласил в Форт по этому случаю кое-кого из обитателей Логпорта для общей дружеской встречи. Так Мэгги положила начало мирным отношениям армии с местными жителями. Более того, прославившись как заступница за простого солдата, она способствовала поднятию воинского духа и в самой армии. Трудно сказать, какие именно небылицы плел о ней Деннис Мак-Кафри, отделавшийся, кстати сказать, легчайшим дисциплинарным взысканием, но называл он ее не иначе как «королева Дедлоуских болот». Солдаты боготворили Мэгги, и в последний вечер полковые музыканты покорнейше испросили разрешения устроить в ее честь прощальный концерт.
Наконец, провожаемые вплоть до пристани офицерами, получив тысячу приглашений, дав тысячу ответных согласий, обменявшись заверениями в вечной дружбе и бесчисленными рукопожатиями, Мэгги и Джим пустились в обратное плавание. По пути они, словно сговорившись, молчали, ни словом не касались полученных приглашений и только иногда вспоминали своих хозяев. Ко времени, когда ялик вошел в их бухту, они совсем поддались той неясной грусти, которая так часто у совсем молодых людей идет вслед за шумными радостями. И только после того, как, завершив скромный ужин, оба тихо уселись по-прежнему у огня, Джим бросил нерешительный взор на строгое, задумчивое лицо младшей сестры.
92
Последовательница Макиавелли. — Макиавелли Никколо (1469–1525) — итальянский государственный деятель, допускавший применение аморальных средств в государственных интересах. Здесь — шутливо, для обозначения расчетливо-лицемерного поведения.
93
Загорелый Адонис. — Адонис — прекрасный юноша, возлюбленный Афродиты в древнегреческой мифологии.