Убить фюрера

— Что же вы предлагаете? Вы же не станете отрицать, что в Европе налицо серьезный политический кризис? — спросил Каратаев.

— Я предлагаю молчать. Игнорировать. Ни о чем не спорить. Если необходимо действовать, то действовать немедленно. Но нет, вы заводите разговоры, повсюду митинги, в пивных стучат кружками, в парламентах оппозиция топочет ножками, газетчики соревнуются друг с другом в красноречии, а через две недели никто уже не помнит, в чем собственно проблема. Все знают, что что-то произошло и кого-то надо непременно наказать, только не помнят кого и за что. А главное, не хотят помнить, ведь первопричина зачастую настолько ничтожна, что становится даже неловко за такое количество произведенного по этому поводу шума.

— Браво! — захлопал в ладоши Нижегородский. — Вы верно подметили: раздуть из мухи слона — это и есть политика. Однако вернемся к нашему маленькому сплоченному коллективу, фрау Винифред. Мне грустно такое говорить, но нам с Августом действительно придется вас покинуть. Это как раз тот случай, когда нужно действовать немедленно.

Вини поняла, что сейчас в обществе этих двоих она лишняя. Как ни любопытно ей было узнать, что они затеяли, но обида, причиненная таким их отношением, оказалась сильнее. Она молча встала и ушла, не попрощавшись. Нижегородский долго смотрел ей вслед.

— Мы не могли поступить иначе, — сказал Каратаев.

Утром следующего дня компаньоны выехали в направлении Грайна. В клубах иссушенной жарким летом пыли их «Ситроен» мчался на запад по левому берегу Дуная, соревнуясь в скорости с догоняющим его ярким августовским солнцем. Солнце победило. Оно обогнало их и уже опускалось за горные пики Дахштайна, когда порядком измотанный Нижегородский подруливал к воротам замка-монастыря новых тамплиеров.

Заранее извещенный двумя немецкими миллионерами Ланц фон Либенфельс ожидал дорогих гостей во дворе.

— Мы к вам по очень важному делу, господин доктор, — сказал Вадим после приветствий. — Ванна, ужин и все остальное чуть позже.

Они прошли в знакомый уже обоим кабинет. Вечер был душным. Сопровождавший гостей фра Томас открыл створку высоченного стрельчатого окна и удалился. Каратаев извлек из прихваченного с собой портфеля пачку отпечатанных листов и положил ее на стол хозяина. Это был журнальный вариант «Последнего смотра императоров», сокращенный до двухсот страниц.

— Сколько времени вам понадобится, чтобы ознакомиться с содержанием этой рукописи? — спросил Нижегородский. — Мы с товарищем хотели бы напечатать ее в вашем журнале. Если я не ошибаюсь, то отдельные номера «Остары» делаются целиком одним автором, вами или кем-нибудь из ваших единомышленников?

Ланц как будто ожидал именно такого предложения и ничуть не удивился.

— Совершенно верно, каждый номер за редким исключением готовится одним человеком. Но что это? «Последний смотр императоров», — прочел он заглавие. — Научное исследование, статья?

— Боюсь, господин доктор, этому нет пока четкого определения. Описанные здесь события реальны, но они пока не произошли по той или иной причине. Как это можно назвать?

— Реальны, вы говорите, но еще не произошли?

— Именно. Понимаете, — принялся объяснять Нижегородский, — это не фантазия на тему, что могло бы быть. Это то, что было бы непременно, если бы двадцать восьмого июня в Сараеве были убиты Франц Фердинанд и его жена. И это также то, что еще может случиться (правда, уже с незначительными отклонениями), если три императора и сотня политиков с генералами не возьмутся наконец за ум.

— Так все же это фантазия, — констатировал приор, — ведь ни эрцгерцог, ни герцогиня не пострадали.

— Они должны были быть убиты, — разглядывая одну из картин на стене, с расстановкой произнес молчавший до сих пор Каратаев и обернулся. — Первая пуля должна была разорвать брюшную аорту графини Хотек, вторая — перебить сонную артерию эрцгерцога. Оба ранения смертельны.

Доктор Ланц застыл с титульным листом в руке. Он переводил удивленный взгляд с одного из гостей на другого.

— Но ведь этого не произошло…

— Не произошло потому, что мы помешали, — буднично заметил Нижегородский, склонившись над глобусом с изображением звездного неба. — Юпитер, говорите, войдет в созвездие Рыб?.. И все же, сколько времени вам потребуется на прочтение?

Ланц оценил толщину пачки.

— Для беглого ознакомления… час-полтора.

Вадим посмотрел на часы.

— Тогда в одиннадцать. Пускай Томас приведет нас сюда в одиннадцать, и вы объявите ваше решение. — С этими словами он расстегнул несколько серебряных пуговиц своего изрядно запыленного кителя и вытащил из внутреннего кармана пухлый конверт. — Здесь пятьдесят тысяч марок. Они ваши независимо от того, примете вы наше предложение или нет.

Через два часа компаньоны снова сидели в кабинете приора. Их одежда, пока они принимали душ, была вычищена слугами, а их желудки блаженно переваривали мясное рагу с листьями нежного зеленого салата. Нижегородскому даже удалось немного вздремнуть после ужина.

За окном совершенно стемнело и уже погромыхивало. Лето четырнадцатого года, как никакое другое, было насыщено грозами, которые проносились над Европой, нарушая тишину и покой «кайзерветтер».[76]

Настольная лампа и два неярких бра позади кресла приора давали света столько, чтобы не потревожить полумрак, затаившийся в дальних углах кабинета. Не могли они развеять и тень, повисшую где-то высоко, под нервюрами его готического свода.

— Это невероятно, — произнес фон Либенфельс. — Никакой древний манускрипт не вселял в меня столько трепета, сколько каждая страница вашей книги. Я нашел в ней сотни знакомых мне людей…

— Здесь нет ни одного вымышленного персонажа, — с гордостью подтвердил Нижегородский.

— Но как вам удалось?

Компаньоны переглянулись.

— Над чем вы сейчас работаете? — вежливо поинтересовался Каратаев. — Вы закончили свой «Cantuarium»?

— Нет еще… — от неожиданности голос приора совсем сел.

— А хотите увидеть окончательный вариант?

Не дожидаясь ответа, Савва вытащил из портфеля новую пачку листов. Это был сборник гимнов ордена, который неутомимый фон Либенфельс должен был закончить только года через два с половиной.

— Вот, пожалуйста. Как вы понимаете, мы не авторы вашего «Кантуариума» (да мы и латыни-то не знаем), точно так же, как мы не авторы и «Последнего смотра императоров». Но спрашивать у нас о большем бесполезно. Любопытство и вера — вещи взаимоисключающие. Высшие силы не любят любопытных, они любят повинующихся.

Удар грома за окном заставил приора вздрогнуть. И все же он, скорее машинально, вынул из второй стопки лист наугад и прочел торжественные строки, о которых не раз думал, но которые еще не успел облечь в слова и изложить на бумаге.

— Высшие силы… — пробормотал Ланц.

— Высшие силы говорят нам, что мы не готовы к войне, — словно перехватил его мысль Нижегородский. — Если же война будет развязана, то и десять Юпитеров, вошедших в созвездие Рыб, не приведут к власти королей-священников и ваша эпоха возрождения иерархий никогда не наступит.

Страшная гроза грохотала над всей Верхней Австрией. Ни капли воды, только ветер и молнии. Они сверкали над гранитными карьерами Маутхаузена, над древними лесами плато Мюльфиртель, над башнями Старого собора иезуитов в Линце и над цистерцианским аббатством в Вильхеринге. А какой роскошный фейерверк был устроен над излучиной Шлёгенер-Шлинге, где Дунай, словно решив повернуть обратно в Германию, разворачивается на 180 градусов и течет вспять! Но сильнее всего в эту ночь грохотала гроза над маленькой деревней Штруден и расположенным над ней полуразрушенным замком. Здесь ветер рвал флаги и ломал ветви деревьев, срывая с них еще совсем зеленую листву и уносил ее в черноту опутанного сверкающими змеями неба. И казалось, что обратно на землю эти сорванные листья уже не возвращались.

76

Kaiserwetter — дословно «императорская погода» (нем.).