Убить фюрера

— Когда-то здесь был таможенный пост, — сказала Вини. — А вон там, на самом берегу, замок Прагштайн. Там я впервые увидела своего будущего мужа.

Рассказывая о себе, она пыталась вызвать его на откровенность.

Однажды ночью, когда Вадим лежал с закрытыми глазами, прокручивая в голове воспоминания о месяцах, прожитых им в двадцатом веке, он услыхал тихий скрежет ключа. Кто-то осторожно отпирал его камеру. Нижегородский быстро сел на кровати и напрягся. По ночам его уже давно не беспокоили.

Дверь протяжно заскрипела и приоткрылась настолько, что в образовавшуюся щель можно было просунуть лишь руку. На стену напротив упала полоса света из коридора, перекрываемая чьей-то тенью.

— Пикарт? — спросили негромко.

— Да.

— Просили передать.

Вадим увидел кисть руки с каким-то предметом. Он подошел, взял предмет, после чего дверь тут же затворилась и в замке повернулся ключ.

Это был футляр для очков. Разумеется, не тот, которым безраздельно владел Каратаев, но сердце Нижегородского бешено заколотилось. Он открыл футляр и вынул очки. Света, проникавшего через смотровое окно в двери, хватало как раз настолько, чтобы различать предметы. Но как опытная рука на ощупь безошибочно отличает простую бумажку от банкнота, так и пальцы Нижегородского, стоило им только дотронуться до металлических дужек очков, послали в мозг основанное лишь на осязании подтверждение: это они.

С величайшим трепетом Вадим надел очки и как можно шире раскрыл глаза. Секунда потребовалась на идентификацию радужной оболочки, после чего программа дала доступ и появилось изображение. Оно висело в темном пространстве камеры на удалении около метра. Справа был текст, слева — панель управления с кнопками и движками прокрутки. Особый индикатор информировал, что центральный компьютер в данный момент находится в спящем режиме, что, скорее всего, относилось и к его владельцу. Фиксируя зрачок левого глаза на кнопках и стрелках, Нижегородский подстроил резкость, контраст и цветовое оформление, лег на кровать и, стараясь совладать с волнением, принялся читать.

Савва был лаконичен до сухости. Прежде всего он потребовал от компаньона держать себя в руках, не психовать и строго следовать его, Каратаева, инструкциям. Пуще глаз он велел ему беречь очки, надевать их только во время допросов и в камере, когда там никого больше не было. В случае, если на допросе к Нижегородскому вдруг захотят применить меры физического воздействия, другими словами, если он почувствует, что сейчас его будут бить, очки следовало немедленно снять и спрятать в самый надежный карман. После прочтения вводной части, которая заканчивалась обнадеживающим предположением, что все будет хорошо, Вадиму предлагалось, «нажав» глазом кнопку «Прочитано», двигаться дальше.

Во второй главе Каратаев поинтересовался здоровьем соотечественника. Из трех предложенных кнопок: «нормально», «так себе» и «плохо» — Вадим тронул левым зрачком последнюю. Сразу возник вопрос: «Что болит?» с тремя десятками возможных ответов. Нижегородский дал отказ, нажал кнопку «нормально» и, пробормотав что-то вроде «заботливый ты наш», двинулся дальше.

На него посыпался град вопросов. Отвечать на них можно было в основном посредством выбора предлагаемых вариантов. Иногда это были просто «да» и «нет», иногда что-то иное, иногда числа. Например, после вопроса «Сколько вас в камере?» предлагались варианты: «1», «2», «3», и т. д. до «10». Были и такие вопросы, когда приходилось, фиксируя зрачок на буквах немецкого алфавита, набирать целые слова. Так Нижегородский сообщил, что следствие ведет тайный советник Леопольд Бловиц.

В следующей главе Каратаев обстоятельно поведал о себе. Оказывается, увидав, как Вадима схватили, он решил не вмешиваться, чтобы самому, сохранив свободу действий, иметь возможность, во-первых, помочь товарищу, а во-вторых, выполнить вторую часть их плана. Тем более что при нем находился очешник, рисковать которым было совершенно недопустимо. Убедившись, что Нижегородский действительно засветился, Савва спрятался за дерево и стал наблюдать. Когда окончательно выяснилось, что Вадима куда-то увозят, он бросился на поиски такси или пролетки. Необходимо было упредить полицию и первым добраться до гостиницы, ведь обыск по месту жительства — первое действие в отношении подозреваемых.

Каратаев поймал извозчика и повелел гнать в Илидже. Однако въезд туда по приказу Оскара Потиорека был уже перекрыт солдатами: опасались, что фанатичные убийцы могут последовать за наследником. Савва расплатился с возницей и огородами пробрался в город. Поплутав по незнакомым улочкам, он нашел свою гостиницу, к которой как раз в это самое время подкатил автомобиль. Скрываясь за деревьями, Каратаев стал наблюдать. Сквозь тюлевые занавеси в окне их номера на втором этаже он различил силуэты людей и понял, что опоздал. В отличие от Нижегородского, Савва помнил об их листке с планом маршрута движения эрцгерцога, который они так неосмотрительно не уничтожили, а увидав, как выбежавший из «Милены» рыжеусый толстяк бросился к машине, понял, что листок этот обнаружен. Ничего не оставалось, как только вернуться в Сараево.

Увидав неподалеку от ратуши группу газетчиков, Каратаев прикинулся их собратом по утиному перу и кое-что разведал. Он узнал, например, что арестованных свозят в городскую тюрьму, расспросил, где она находится, и отправился туда. Заняв наблюдательный пункт метрах в ста от центрального входа, он надел очки, настроил нужное увеличение и стал следить за всеми, кого привозили или же, напротив, увозили из крепости. Часа через два вплотную к воротам подъехал черный, похожий на ящик с маленькими колесиками, автобус. По кавалерийскому эскорту можно было предположить, что подвезли важную персону. И, если бы не мелькнувшая соломенная «плоскодонка» и кремовый пиджак, Савва так бы и не понял, кого именно. Но это был Нижегородский.

Сняв очки, Каратаев отправился бесцельно бродить по городу. Узнав о случившемся, все жители Сараева высыпали на улицы. К полудню во многих местах уже звучали угрозы в адрес местных сербов и Белграда. В католических церквях монотонно били в колокола по случаю чудесного спасения наследника. Опасаясь беспорядков, у мостов и некоторых важных городских зданий поставили солдат, а улицы поручили патрулировать гусарам.

Найдя тихую посластичарню,[71] Савва долго сидел в ней, прислушиваясь к новостям и соображая, что делать дальше. Хорошо ли, плохо ли, но первую часть операции они выполнили. Эрцгерцог и его супруга живы и, судя по всему, находятся уже вне досягаемости младобоснийцев. Но как будут дальше развиваться события? Покушение не удалось, однако факт главенствующей роли сербских спецслужб в его организации со дня на день будет полностью доказан. При большом желании и этого вполне достаточно для эскалации военного конфликта. А значит, нужно действовать.

Понимая, что его могут уже искать, Каратаев не рискнул соваться на вокзал. Дождавшись ночи, он пристроился к небольшой группе сербов, на всякий случай уходящих из бурлящего Сараева. Сменив трость франта на суковатую палку, он приторочил к ней смотанный в узел пиджак с панамой, снял галстук, расстегнул рубаху, закатал до локтей рукава и, растрепав шевелюру, двинулся следом за скрипучей телегой. Беспрепятственно миновав блокпост, Каратаев с беженцами вышел из города в юго-восточном направлении. Поначалу спутники отнеслись к нему с недоверием, однако стоило ему заговорить по-русски, как недоверие сменилось дружеским расположением. Когда сбивший с непривычки ноги Савва начал заметно прихрамывать, его усадили на телегу, а во время привала пригласили к общему столу.

«Не стану утомлять тебя перечислением всех терний, выросших на моем дальнейшем пути, — писал он. — Думаю, что у нас еще будет время поговорить об этом, сидя у камина. Спустя сутки я сел на поезд и через несколько часов вышел в Дубровнике. Возвращаться в Мюнхен было опасно (то есть теперь-то я знаю, что на Туркенштрассе меня уже поджидали), поэтому я решил никуда больше не ехать, снять здесь комнату и тут же заняться книгой Джона Смартгана. Твоя судьба, Вадим, хотя и вызывала у меня беспокойство, однако я знал, что если тебя решат повесить, то сделают это никак не раньше октября. Значит, время еще есть и спасение твоей… как бы это покультурней выразиться… персоны не было задачей первостепенной важности. В пять дней я закончил правку текста, сократив его наполовину. Я выбросил рассуждения о предпосылках к войне, а также решил оставить будущих читателей в неведении о ее окончательных итогах, ведь кое-кого они вполне могли бы и устроить. Повествование обрывалось на ноябре восемнадцатого года, когда было понятно, что три европейские империи, а с ними и четырнадцать миллионов человек прекратили свое существование, но что будет дальше, оставалось неясным. На последние деньги я закупил хорошей бумаги, реактивов и отпечатал три варианта книги — на немецком, английском и французском языках. К тому времени направление движения европейской политики не оставляло выбора: нужно действовать, и как можно быстрее. Самым удручающим из того, что я извлекал из всех этих цайтунгов, морнингов и таймсов, было осознание того, что мы с тобой зря старались: государственные мужи действуют точно так же, как если бы покушение в Сараеве удалось. Они не понимают, что их склоки и подначки, их суровый патриотизм и гипертрофированное чувство государственного достоинства ведут дело к тому, в чем все они ни черта не смыслят — к мировой войне.

71

Кондитерская.