Шестая книга судьбы

Достопримечательностью Графенвера была огромная водонапорная башня, стоявшая на краю площади. Она была сложена из камня и походила на мощный замок-донжон раннего Средневековья. Башня господствовала здесь над всей местностью. Особняк военного форстмайстера — главного лесничего вермахта в здешних местах, пара церквушек, белые одноэтажные домики с красной черепицей — все казалось игрушечным возле ее подножия. Мартин поневоле остановился. «Шестьдесят — шестьдесят пять метров, — привычно „снял“ он высоту по коньку крыши, — отличный наблюдательный пункт. Мелким калибром такие стены не возьмешь. Да и стопятидесяткам пришлось бы изрядно потрудиться».

Уже не первый год гору, опушку леса, овраг или строение он оценивал с точки зрения их полезности для войны. Даже если в этом не было совершенно никакой необходимости.

Второй день Мартин жил здесь в казарме на окраине. Его таки зачислили в спешно формируемую танковую бригаду, получившую номер «150». Любой из прибывающих сюда, так же как и он, быстро понимал, что бригада эта очень непроста. Здесь гораздо больше ценилось знание английского языка, нежели умение владеть танком. Да и самих танков было уж очень мало. И люди, и техника собирались сюда по крохам со всех закоулков Западного фронта.

«Угораздило же меня заговорить тогда с этим негром, — в который раз сокрушался Мартин, выходя на проселочную дорогу в направлении своей части. — Как там его звали? Джефри Льюис? Лучше бы ты утонул вместе со своим пароходом в этой вашей Миссисипи, Джефри. Эх, быть бы мне теперь уже дома»!

Тайна с исчезновением переводчиков понемногу прояснялась. Похоже, их свозили сюда. Сюда же стаскивали всякий трофейный хлам: американское стрелковое оружие, «Студебеккеры», джипы, «Виллисы» и даже пару раздолбанных «Шерманов». Ни для кого уже не было большим секретом, для чего в одном месте собирают тех, кто владеет английским, и трофейное оружие западных союзников. Последние сомнения отпали, когда стало известно, что командует, а вернее, еще только собирает бригаду не кто иной, как Отто Скорцени. Вот только что конкретно задумал на этот раз удачливый похититель Муссолини и Хорти?

— Мартин!

Мартин обернулся и увидел направлявшегося к нему унтер-офицера в грязной, обрезанной до колен шинели. Погоны этого штабсфельдфебеля были до того измызганы наплечными ремнями рюкзака или солдатской портупеи, что Мартин с трудом различил на них три потускневшие звезды и зеленую выпушку. Галун местами вовсе оторвался.

Унтер подошел ближе. Борода, усы, обветренное лицо. На голове пилотка с опущенными на уши отворотами. На животе автомат. Поясной ремень провис под тяжестью навешанных на него подсумков и амуниции.

— Не узнаешь?

— Вы из 3-й дивизии?

— Черт возьми, Мартин! Я Вальтер Бюрен. — Он снял пилотку и тряхнул головой.

— Вальтер?

Действительно, это был Вальтер. Подойди он просто и попроси прикурить, Мартин ни за что не узнал бы старого друга.

— Вальтер!

Хлюпая грязью и сдвинув на бок кобуру, он сделал шаг навстречу. Они обхватили друг друга руками.

— Не может быть! Вот это встреча! Как ты сюда попал?

— Сам не пойму. Последние три месяца я работал инструктором в горном лагере. Кому-то пришла в голову мысль скоренько переделать несколько пехотных дивизий в горные. Слыхал о «Горной крепости»? Ну так вот. Собрали нескольких человек вроде меня… Я ведь одно время до войны уже поработал инструктором. Потом расскажу подробнее. Сколько же мы не виделись?

— Да с тех самых пор, как попрощались в альплагере в тридцать восьмом. — Мартин посчитал в уме. — Шестой год пошел. Я уж, откровенно говоря, и не думал тебя вовсе увидеть.

— А я знал, что встретимся!

— Так ты что, тоже попал в эту чертову бригаду? Где тебя-то выловили?

— Узнали, что я немного говорю по-английски. При переводе в тыл я заполнял какую-то анкету и сдуру написал об этом. Недавно пришел приказ ехать сюда. Моя часть километрах в трех по той дороге. Слушай, по-моему, затевается какая-то заварушка. Час назад я видел, как с грузовиков выгружали тюки с американской формой. Ну а вы, господин оберлейтенант? Как вас угораздило?

— Слушай, черт бородатый, видишь вон тот сарай? Приходи туда часам к десяти. Я разберусь с делами, и мы обо всем поговорим. — Мартин хлопнул себя по тяжелой фляге. — У меня тут кое-что есть, но, если и ты захватишь, лишним не будет.

Через несколько часов они сидели на пустых снарядных ящиках в заброшенном сарае, запримеченном Мартином еще накануне. В железной печке потрескивали дрова. В дверной проем смотрели первые декабрьские звезды. Потом звезды погасли и закружились снежинки.

Они разложили консервы, хлеб, сняли с фляжек и поставили на импровизированный стол из рассохшегося бочонка бакелитовые стаканчики и проговорили до самого утра.

XIX

— После высокогорного лагеря я вернулся обратно, в нашу часть, — начал свой рассказ Вальтер, — но вскоре опять попросился наверх с новой группой кандидатов в альпийский батальон. Мне разрешили вторую попытку. Однако чуда не произошло. Когда мы шли вдоль обрыва или по узкому мостку над ущельем, я опять терял власть над собой. Я с трудом удерживался, чтобы не схватиться за товарища и не заорать благим матом.

Однажды, когда был день отдыха, я попросил разрешения отлучиться из лагеря и взял с собой веревку, крючья и молоток. Неподалеку, на южном склоне, была стена над стометровым обрывом. К ней вел узкий карниз, а дальше — плоскость, почти без выступов. Я вбил первый крюк и медленно двинулся по этой стене на самую середину. Сначала я старался не смотреть вниз и не думать о высоте. Я весь сосредоточился на крючьях, карабинах и репшнурах. Но пот катил с меня градом, и вовсе не от жары. Когда я достиг самой середины, то оказался на нулевом угле. На абсолютной вертикали. Я висел, едва касаясь скалы, а подо мной, метрах в восьмидесяти, стоял туман, из которого поднималась стена, так что я даже не видел ее подошвы.

Я заставлял себя смотреть вниз, а когда мне становилось совсем плохо, приникал ладонями и щекой к скале, рассматривал на ее поверхности щербинки и выступы и думал о доме, нашем городе, вспоминал почему-то твою дуэль. Становилось легче. Потом я снова смотрел вниз, крутился на веревке и раскачивался. Буквально молотком я вбивал в свое сознание мысль, что я паук, буду жить на этой скале и висеть так вечно. С собой у меня была фляга и немного еды, а за спиной висел карабин. Через силу я заставлял себя пить и есть, а потом, намотав ремень карабина на руку, орал во все горло и стрелял вниз, в облака.

Так я проболтался часов шесть. Сплел себе удобное сиденье. Чтобы не замерзнуть, делал зарядку. Мочился прямо вниз и ругался последними словами, посылая ко всем чертям эту высоту. Затем по старым крючьям вернулся назад на карниз и, совсем окоченевший, пришел в лагерь.

На следующее утро мой командир подозвал меня и спросил, знаю ли я стену на южном склоне. Он имел в виду то самое место, где я упражнялся накануне. Когда я ответил, что знаю, он предложил мне пройти ее ведущим группы из пяти наших лучших альпинистов. Оказывается, он наблюдал за мной в бинокль с расположенного ниже нашего лагеря плато, где был небольшой горный пансионат и куда мы спускались в дни отдыха помыться в бане и посмотреть кино.

И я прошел ее. И по моим крючьям прошли остальные. А когда мы висели в самой середине, устроив привал, и ждали, когда уляжется дрожь в руках, я один из всех достал бутерброды, ел их и рассказывал старые анекдоты. Правда, никто не смеялся.

Потом я несколько месяцев работал помощником инструктора в нашем лагере, а когда приехал в Брауншвейг, то разминулся с тобой. Ты как раз закончил училище.

А потом Польша. Мы шли через перевал Дукла на Лемберг, и это уже была война. Помогая артиллеристам, мы тащили их лошадей и осликов с пушками, помогая саперам, наводили переправы. Мы прошли триста километров, и там, в Карпатах, я впервые услышал свист пуль и увидел иссеченные каменными осколками лица товарищей.