Страница 5 из 148
События восстания 1381 года напоминают нам, как плоха была в Англии того времени охрана порядка и как нетверд был меч правосудия. Убийства, насилия, внезапные нападения, разбой со взломом были повседневными явлениями. Лорд, мельник, крестьянин – каждый должен был сам охранять свою семью, свое имущество и свою жизнь. «Королевский мир» – никогда не был особенно прочным, но, вероятно, он был более прочным в царствование Эдуарда I и, возможно, даже при Генрихе II. Хотя Столетняя война и обогатила отдельных лиц награбленными ценностями и выкупами, полученными с Франции, и увеличила роскошь при дворе и в замке, но для страны в целом она была проклятием. Она усугубила беспорядок и насилие в стране, поставив крупных военачальников и их вооруженные свиты вне контроля королевской власти.
Король был бессилен бороться с крупной знатью, потому что его военные силы состояли из контингентов, находящихся в распоряжении самой знати. Его армия состояла не из его телохранителей и не из регулярных войск, а из многочисленных небольших отрядов лучников и других воинов, которые набирались из рыцарей и профессиональных бойцов-волонтеров, продававших свои услуги правительству на больший или меньший срок, и оплачивались графами и баронами. Такие войска могли быть хороши для войны с Францией и могли сплотиться для защиты трона во время таких событий, как крестьянское восстание, когда всем высшим классам угрожала общая опасность. Но вряд ли можно было пользоваться ими для подавления своих собратьев или для ареста нанимателей, чьи гербы они носили на своих ливреях и чьи монеты звенели в их карманах. Правда, однажды в 1378 году палата общин потребовала, чтобы в районы восстания была послана специальная комиссия для восстановления порядка. Но эта комиссия опять-таки состояла из крупных лордов и их вооруженных слуг, которые вскоре оказались даже еще более нетерпимыми, чем те нарушители закона, которых они должны были усмирять. В следующем же году палата общин потребовала, чтобы комиссия была отозвана обратно, так как подданные короля попали в «рабство к названным сеньорам, членам комиссии и их вооруженным свитам».
Королевские чиновники действительно были властолюбивыми лордами, пользующимися именем короля для своего обогащения. Их злоупотребления отчасти являлись результатом несостоятельности правительства. Король не мог изменить военную систему, потому что не мог нанять людей, которые заняли бы место вооруженных слуг феодальной знати. Нередко он должен был принимать помощь лордов для войны с Францией на их собственных условиях.
Английский лучник
Однако от отсутствия полиции крестьянин выигрывал столько же, сколько и терял. Ни виллан, добивающийся свободы, ни свободный рабочий, непрестанно восстающий против «статута о рабочих», не были в таком фактическом подчинении у своих хозяев, «вышестоящих людей», в каком в XIX веке оказался сельскохозяйственный рабочий в деревенском округе, хорошо охраняемом полицией, когда у неимущего отняли лук и дубину и еще не вооружили его правом голоса. В XIV веке, когда от каждого ожидали, что он сам себя отстоит палкой или кулаком, стрелой или ножом, не так-то легко было запугать союз стойких крестьян.
Военная система, существовавшая в Англии во время Столетней войны, укрепила не столько власть самого короля, сколько положение некоторых слоев его подданных. В то время как английские армии, вторгшиеся во Францию, были собраны королем путем договора с лордами и джентри о военной службе их вооруженных слуг, защита внутри страны обеспечивалась народной милицией, принудительно набранной из простого народа. И эта рекрутируемая милиция была так хорошо вооружена и вымуштрована, что шотландцы, вторгавшиеся в пределы Англии в отсутствие короля и его «нобилитета», воевавших во Франции, часто должны были раскаиваться в своей дерзости. Хороший стрелок-йомен не был выдумкой Шекспира, заимствованной из прошлого; это было неприятной для французов и шотландцев действительностью.
Секрет этого превосходства в воинском мастерстве, монопольными обладателями которого в Европе были английские лучники, заключается в том, что «англичанин не держал свою левую руку неподвижно и не натягивал тетиву правой, но, наоборот, держа правую руку в неподвижном состоянии на тетиве, он всей силой своего корпуса давил на дугу своего лука. Отсюда, вероятно, появилась фраза «изгибание лука» и французское «натягивание» такового». Именно это имел в виду Латимер, когда писал, как рано его выучили «натягивать лук не усилиями своих рук, как это делают другие народы, но напряжением своего корпуса». Этому искусству нелегко было научиться.
В большинство английских графств рассылались приказы короля, но очень часто от их исполнения уклонялись или им не повиновались. Убийцы и воры, если только они не были на службе у какого-нибудь крупного лорда, очень часто вынуждены были убегать в леса или становиться под защиту церкви и затем отрекаться от мирской жизни. Иногда их арестовывали и приводили в суд, И даже тогда они часто ускользали из сетей суда, находя защиту у местного духовенства или посредством какой-либо другой юридической уловки. Но в худших случаях многие из воров и немногие из убийц присуждались королевской юстицией к повешению. В большей части Англии машина правосудия, хотя и громоздкая и продажная, все же действовала, пусть даже беспорядочно.
Но едва ли можно говорить, что в графствах, граничащих с Шотландией, королевские приказы вообще действовали. Здесь война прекращалась редко, а набеги с целью угона скота никогда не прекращались. В этих бездорожных, скалистых местностях население состояло из живших кланами воинов-земледельцев, не расстававшихся с конем; кланы непрерывно враждовали между собой и вели войны с шотландцами. Никто здесь не ждал королевских чиновников для защиты или отмщения. В стране «Пограничных баллад» все мужчины были воинами и большинство женщин также героически вели себя в войнах.
Для Чосера эта была неизвестная, далекая, варварская страна, несравненно более далекая, чем Франция, «далеко на севере, я не могу сказать где». Там Перси и другие пограничные военачальники возводили прекрасные замки, способные выдержать осаду армий шотландского короля, – Олнвик, Уоркворт, Дунстанбург, Чипчейз, Белей и еще много других. Менее могущественные дворяне имели свои «квадратные башни» – копии замков крупных магнатов. Там не было господских домов, появляющихся в условиях относительного мира. Крестьяне жили в деревянных лачугах, которые то и дело сжигались набежчиками, а их обитатели были вынуждены прятаться в лесах вместе со своим скотом или укрываться в крепостных башнях.
Такое положение продолжалось и после Тюдоров, которые обеспечили столь прочный мир остальной Англии. Только после объединения двух корон при воцарении Якова Стюарта, когда прекратилась «Пограничная война» (1603), начали вырастать рядом с северными замками и квадратными башнями мирные господские дома.
Одним из результатов столь длительного существования таких почти военных условий жизни и ее обычаев среди разбросанного населения явилось преобладание в этих диких областях большей дружественности между высшими и низшими слоями, которая перешла и в новейшую эпоху. Пастух болотистых местностей и земледельческий рабочий – «хайнд», как его тогда называли, никогда не был в таком подчинении у «сквайра и крестьянина», в каком оказался в будущем безземельный рабочий на юге Англии. С севера всегда веяло дыханием свободы.
В то время как север все еще был вооружен и укреплен для войны, в то время как «пограничные лорды» все еще полагали, что их замки могут сдержать натиск уэльсцев, в более цивилизованных частях Англии лорды и дворяне уже предали забвению обычай строить дома-крепости, предназначенные выдерживать осаду какой-либо регулярной армии. В английских деревенских местностях война уже не была, как прежде, обычным явлением. Но всегда приходилось опасаться местного нападения: или вооруженной свиты опасного соседа, или взбунтовавшихся крестьян своей деревни, или лиц, поставленных вне закона, скрывавшихся в лесах.