Страница 137 из 148
В результате процветания промышленности и земледелия в пятидесятых и шестидесятых годах жребий наемных рабочих города и деревни стал значительно легче. Вскоре после 1870 года заработная плата сельскохозяйственных рабочих достигла такой высоты, какой впоследствии не достигала вновь в течение многих лет. Всегда, в дурные и хорошие времена, заработная плата полевых рабочих на севере была выше, чем на юге, благодаря соседству угольных шахт и более высоким заработкам промышленных рабочих. Заработок батрака в Уэст-Райдинге Йоркшира составлял четырнадцать шиллингов в неделю, тогда как в Уилтсе и Суффолке только семь шиллингов.
Батраку, согнанному с огороженного общинного выгона и «открытого поля», иногда предоставляли в виде компенсации маленький участок земли, выделяемый филантропически настроенными сквайрами, священниками и фермерами, на котором он выращивал картофель. Картофель в XIX веке оказывал значительную помощь батраку. Но выделение этих маленьких участков шло очень медленно. В пятидесятых и шестидесятых годах, когда земледелие еще процветало, лендлорды, особенно в крупных поместьях, подобных поместьям герцога Бедфорда, строили хорошие кирпичные коттеджи с шиферными крышами и двумя или даже тремя отдельными спальнями, так называемые «помещичьи коттеджи». Прежние хижины были скверными, и большинство их было построено из глины, дранки и штукатурки и покрыто соломой; весь «коттедж» состоял из двух комнат. Фермерские дома были не только большими, но в среднем и более пригодными для жилья, чем старые хижины. Лучшими из них обычно были те, которые недавно были построены лендлордом. Если хороший фермерский дом насчитывал уже два столетия, то это почти всегда был прежний помещичий дом, некогда принадлежавший какой-либо семье мелких сквайров.
Английский лендлорд, если и не был филантропом, то и не был просто «дельцом», извлекавшим из земли прибыль. Рента с новых «помещичьих коттеджей» редко покрывала расходы по их постройке и поддержанию. Существовали, конечно, и плохие лендлорды, и обычно сквайр мало симпатизировал желанию батраков повысить уровень своей жизни. Однако английский сельский землевладелец много сделал для сельской местности и ее обитателей.
Таким образом, когда британское сельское хозяйство достигло около 1870 года вершины своего процветания, предшествующего внезапной катастрофе следующего десятилетия, оно было основано на аристократической социальной системе, системе «двойного владения» лендлорда и фермера, которая сделала чудеса в способе производства, но слишком незначительно увеличила доходы батрака. Верно, что он получал более высокую плату, чем сельскохозяйственные рабочие континента, но по английским меркам эта плата не была высока. Верно, что в материальном отношении он был лучше обеспечен, чем большинство самостоятельного крестьянства Европы. Верно также, что в Англии было много мелких ферм, на которых трудилась только семья фермера. Но зато здесь больше не было столь многочисленного по отношению к другим обитателям страны независимого крестьянства, какое некогда существовало в Англии и еще сохранилось в континентальных странах. Следствием такого положения явилось то, что, когда после 1875 года фритредерство завершило свою деятельность уничтожением процветания британского сельского хозяйства, воспитанные в городе избиратели были равнодушны к упадку сельской жизни, потому что она ассоциировалась с аристократической системой. Слишком многие англичане смотрели почти с удовлетворением на развитие национального несчастья как на свободную и естественную экономическую перемену.
За проведением билля о реформе 1832 года на промышленном севере сразу же последовала ожесточенная агитация фабричных рабочих против тяжелых условий их жизни, особенно по вопросу о рабочем дне. В Вестминстере в ней приняли участие члены всех партий, а в 1833 году виге кое правительство придало ей законную форму. Главные лидеры страны – Остлер, Сэдлер и Шефтсбери – были тори и евангелистами. Евангелическая гуманность являлась важным условием для создания образованных вождей, тогда как народная сила этого движения коренилась в фабричном населении, в большинстве своем принадлежавшем к радикалам. Но и торийские сельские джентльмены не были врагами этого движения, так как они завидовали выскочкам из класса промышленников. Сквайры были раздражены предпринятыми этими выскочками атаками на английских джентльменов, притеснявших бедноту своими хлебными законами; сквайры отвечали на эти атаки разоблачением зол фабричной эксплуатации. Раскол в рядах состоятельных классов дал наемному рабочему возможность заявить о своих, нуждах. За всеми этими взаимными обвинениями разных классов скрывался подлинный гуманизм века, наиболее полно проявившийся в деятельности евангелистов, но не ограничивавшийся какой-либо одной религиозной сектой или политической партией.
Чувство гуманности было теперь большой силой в политике. В 1833 году оно ценой двадцати миллионов фунтов, с радостью уплаченных британскими налогоплательщиками, уничтожило рабство в империи. В том же году чувство гуманности прекратило злоупотребление детским трудом на английских фабриках.
Покровители фабричного законодательства находили, что обращение к гуманности было легче всего осуществить именно в отношении детей.
«Верно, – пишет Галеви, – что рабочие стремились ограничить рабочие часы для самих себя – не для детей, которые очень часто являлись жертвами скорее их жестокости, чем тирании нанимателя. Но число детей, используемых на фабриках, было так велико по отношению к взрослым рабочим, что было невозможно ограничить рабочие часы детей без ограничения в то же время рабочих часов взрослых. Остлер стремился возбудить жалость английского среднего класса к детям, но его истинной целью было добиться законодательной защиты взрослых рабочих».
Фабричный закон лорда Олторпа, изданный в 1833 году, установил границы продолжительности труда детей и подростков, и его положения были проведены в жизнь благодаря назначению фабричных инспекторов, которые имели право входа на фабрики. Учреждение института инспекторов было подсказано некоторыми из лучших людей среди самих нанимателей, ибо надо было держать под наблюдением не только скверных нанимателей, но и скверных родителей, живущих трудом своих детей. Более того, лучшие предприниматели хотели, чтобы правительство помешало худшим предпринимателям конкурировать с ними путем невыполнения этого закона, как это имело место в отношении прежних законов.
Из этой изданной в 1833 году хартии о детях вырос билль о десятичасовом рабочем дне. Этот второй кризис фабричного законодательства достиг высшей точки в 1844-1847 годах, одновременно с отменой хлебных законов, и был накален огнем этого великого спора. Билль о десятичасовом рабочем дне ограничил ежедневную работу женщин и подростков на текстильных фабриках и этим привел к прекращению всей работы после десяти часов труда, так как взрослые мужчины не могли продолжать работу одни. Этого закона рабочие ждали уже много лет, и он стал центром ожесточенных споров. В парламенте он вызвал любопытные расхождения при голосовании. Среди либералов Мельбурн, Кобден и Брайт были против этой меры; Рассел, Пальмерстон и Маколей были за нее. Консерваторы также разделились: Пиль был решительно против билля, тогда как большинство протекционистски настроенных сквайров голосовали за него. Человеком, который окончательно провел билль через палату общин, был Филден, «крупнейший владелец хлопкопрядилен в Англии».
Такое же влияние, какое билль о реформе 1832 года оказал на все позднейшие расширения парламентского представительства, фабричные законы 1833 и 1847 годов оказали на далеко распространившийся кодекс установленных законом правил, который теперь определяет условия и продолжительность работы почти всех отраслей промышленности. Фабричная система, при своем появлении грозившая разрушить здоровье и счастье народа, постепенно превратилась в инструмент, уравнивающий средние материальные условия труда. Инспектировать фабрики было легче, чем инспектировать прежнюю систему домашнего ремесла. Представление Роберта Оуэна о приличных условиях жизни для фабричных рабочих, которое он первый воплотил на своей собственной фабрике в Нью-Ленарке, должно было стать образцом для большей части промышленного мира.