Руна смерти

– Зачем?

– Желающих будет еще много. Пущу туда пару многодетных семей. У вас-то еще есть места?

– Осталось коек пятьдесят. Между прочим, у меня тоже один просится остаться. Вынесите меня хоть прямо на пристань, и всё тут! А сам только в себя пришел после операции.

– Это кто же такой ?

– Какой-то эсэсовец, гауптман. Как он затесался к морякам – ума не приложу.

– Может, у него тут жена. Когда фронт был далеко, многие штабные привозили сюда свои семьи. Теперь вот носятся с ними.

– Говорит, служебная необходимость.

– И что ты будешь делать? Не хочешь в самом деле отправить его в госпиталь?

Лысый подполковник медслужбы чертыхнулся.

– А где я сейчас буду искать машину? И что я скажу Заммериху? Вот привез вам тут одного, уж возьмите? Он боится морской болезни и хочет продолжить лечение на берегу? Да и Бергер… Он два часа возился с костями этого типа. Ты же знаешь – он не любит, когда его пациентов, в которых вложено столько труда, куда-то увозят. Значит, надо согласовывать с ним, а на черта мне всё это? Вот тебя назначили на должность санитарного оберфенриха, ты и выполняешь свою работу. Моя же задача – довезти больных до Киля, следить, чтобы сестры вовремя ставили им градусники, а санитары выносили утки.

– А знаешь, Генрих, – сказал Террес после нескольких затяжек, – ведь не только эти двое попросились сойти с корабля. Были и еще. Сегодня одна из девиц вспомогательной службы упиралась так, что ее чуть ли не силой тащили по трапу.

– Наверное, у нее здесь парень остается. Он бравый моряк, и у них любовь в самом разгаре.

– Да нет, – Террес был задумчив, – в ее глазах был страх. Настоящий страх, как будто она предчувствовала… Нет, тут что-то другое…

– Вольдемар! – оберфельдарцт отшвырнул сигарету и с укором посмотрел на собеседника. – Нам ведь тоже плыть на этом корабле.

«Да и помощник капитана почему-то не советовал начальнику судовой типографии брать с собой семью», – подумал уже про себя Террес, когда подполковник ушел.

Утро 30 января было пасмурным и холодным. Плотные и низкие серые облака лишь в десятом часу стали пропускать достаточно света, чтобы можно было начинать маневры по выводу лайнера на рейд Готтенхафена. С одной стороны, погода благоприятствовала плаванию. Сплошная низкая облачность и туман уже несколько дней защищали побережье с Гдыней, переименованной немцами в Готтенхафен, соседний Данциг и другие прибрежные города от воздушных налетов русской авиации. По прогнозам низкая облачность продержится еще несколько дней.

Но лишь к часу дня буксиры начали оттаскивать «Густлов» от пирса. Множество людей наблюдали, как этот, когда-то безупречно белоснежный красавец, более четырех лет простоявший на приколе и чудом уцелевший при бомбежках, медленно разворачивается, отваливая правым бортом от причальной стенки. Даже теперь, несмотря на ржавые потеки под якорными клюзами и очерченные коррозией стыки бортовых листов, лайнер выглядел величественно. Буксиры вели его, как прислуга ведет гордого аристократа, оказавшегося среди базарной толпы. Обитатели гавани – пара серых израненных эсминцев, торпедоловы, облупленные катера, черные угольщики, тральщики, возвращавшаяся с боевого задания подлодка и транспорты всех мастей и размеров, – казалось, расступались перед этим вельможей и спрашивали друг друга: «Куда это он собрался? »

Веселая круизная жизнь этого пятого по величине немецкого теплохода, начавшаяся в марте тридцать восьмого года, закончилась уже 22 сентября тридцать девятого. В составе Флотилии «Сила через радость», принадлежавшей Германскому Трудовому Фронту, он совершил сорок четыре рейса развлекая передовиков народного хозяйства, школьников и студентов. Так Гитлер выполнял одно из своих предвыборных обещаний – каждый честный немец сможет совершить круиз на фешенебельном теплоходе. Через три недели после начала войны корабль был зачислен во вспомогательный флот и стал классифицироваться как «госпитальное судно Д». Высоко над ватерлинией вдоль белых бортов протянулись широкие зеленые полосы – знак отличия таких судов, находившихся под защитой международной юрисдикции. На единственной трубе, тоже белого цвета, чуть отклоненной назад для придания силуэту судна стремительности, с обеих сторон было нарисовано по большому красному кресту, обведенному тонким красным кругом. Раньше там была свастика с зубчатым колесом в центре – эмблемой Трудового Фронта. Совершив несколько рейсов с ранеными, «Густлов» уже в ноябре сорокового года вновь меняет специализацию, став вспомогательным кораблем германского военно-морского флота. Его поставили на более чем четырехлетний прикол к одному из пирсов Готенхафена и перекрасили в защитный цвет. Он был вторично переоборудован, вооружен зенитными пушками и использовался отныне как плавучая казарма 2-й учебной дивизии подводного плавания, дислоцированной в Восточной Пруссии.

Выйдя на рейд, «Вильгельм Густлов» освободился от четырех буксиров, простившись с ними протяжным низким гудком, и, запустив на средний ход свои восьмицилиндровые машины, пошел в сопровождении тральщика на юг в соседний Данциг. Приняв там на борт еще одну партию беженцев, которых разместили на «солнечной» палубе, а также несколько десятков раненых из только что прибывшего санитарного поезда, он отошел от берега и направился на восток к центру Данцигской бухты. Но его снова остановили, умоляя взять еще несколько сотен человек с оказавшегося там судна. Доведя общее число людей на борту до десяти с половиной тысяч, лайнер вышел на разминированный фарватер и, набирая ход, стал поворачивать влево. Описав плавную дугу, он обогнул Хельскую косу и устремился на север в открытое море. Впереди его поджидал жиденький эскорт – старый эсминец и еще более старый торпедолов.

– Что с «Ганзой»? – спросил капитан Фридрих Петерсен стоявшего рядом с ним на мостике военного коменданта. Так назывался теплоход, который должен был составить им компанию.

– Не знаю. Какая-то неисправность. Пришлось ее оставить. Каким ходом вы намереваетесь идти ?

– Двенадцать узлов.

Корветтен-капитан Кригсмарине, он же военный комендант судна Вильгельм Цан, вопросительно посмотрел на капитана.

– Мы не можем идти быстрее, – пояснил тот. – Во-первых, это запрещают инструкции при минной опасности. Во-вторых, ремонт обшивки вала винта производился наспех, и я не уверен в его качестве. Не забывайте также, что экипаж, точнее его остатки, потерял навыки за прошедшие годы. На восемьдесят процентов мы наспех укомплектованы хорватами.

Они замолчали, всматриваясь в силуэт одинокого эсминца, маячивший прямо по курсу. Петерсен – пожилой капитан гражданского флота – стал обмениваться короткими фразами с двумя другими гражданскими капитанами, приданными экипажу «Густлова» в качестве усиления. Они имели опыт плавания в этих водах и должны были поочередно вести судно под общим управлением Петерсена. Таким образом, суммарное число капитанов на мостике иногда достигало четырех.

В это время на связь вышел второй корабль сопровождения – торпедолов «ТF19 ». Он сообщил об открывшейся течи и попросил разрешения вернуться в порт.

– Нет, вы видите, что творится?! – возмущался комендант. – Обещали кучу кораблей, а в итоге остался один «Леве»! Не ровен час, и он заявит о неисправности и запросится домой.

– Какой сегодня день? – спросил Юлинг соседа.

– 30 января, вторник. Ты уже третий раз об этом спрашиваешь. Боишься куда-то опоздать?

– Как позвать врача или санитара?

– Тебе плохо?

– Да.

Когда через некоторое время появились медсестры, сосед, к которому одна из них обратилась «господин оберлейтенант», сказал, что его товарищу плохо и он просит доктора.

– Ну, как дела? – поинтересовался пришедший врач, присев с краю на кровать Юлинга.

Это был тот самый полноватый и совершенно лысый человек, с которым они уже препирались накануне. Из-под белого халата виднелся мундир. Врач сделал вид, что ничего не помнит о предыдущем разговоре.