Руна смерти

– Так в чем же дело ? Дай заявку в отдел трудоустройства. В городе полно вдов или тех, кто ими скоро станет.

– Мне нужна такая, которой я мог бы доверять, как собственной матери.

– Ну это уж ты хватил! Где же такую найдешь?

– А ты мне помоги.

– Это каким же образом?

Ротманн рассказал о двух женщинах, стоявших в то утро у стен их конторы. Как он и предполагал, это были мать и, вероятно, бабушка рыжего членовредителя. Весь этот день они простояли там в надежде что-то разузнать о судьбе их арестованного сына и внука.

Ротманн склонился к Юлингу и тоном заговорщика, с шутливыми нотками в голосе сказал:

– Если спасти матери ее единственного сына, представляешь, как она будет обязана спасителю? Надеюсь, ты не отослал еще дело этого Каше в Имперский военный суд?

– Я как раз собирался сделать это с утра.

– Ну и отлично. А ты вместо этого отправь его в архив с окончательным выводом «несчастный случай». – Ротманн говорил размеренным, даже несколько поучительным тоном, пуская дым в потолок. – Ты ведь не уверен на все сто процентов, что он сделал это умышленно? Какой прок в том, что этого дурака расстреляют? Пусть он еще послужит общему делу, когда подлечит руку. Сейчас ведь каждый человек на счету.

– А начальник цеха? Этот зловредный старикашка станет мутить воду.

– В таком случае я сам заеду к нему и скажу, что если он допустит еще хоть один случай травматизма с доверенными ему рабочими рейха, то сам будет иметь дело с гестапо.

«А этот Ротманн оригинал, – подумал озадаченный Юлинг, – подавай ему преданную до гроба экономку». Он махнул рукой – дело-то пустячное.

– Ладно. Придется завтра кое-что переписать. В конце концов, ты прав – дело темное, свидетелей не было, подозреваемый не сознался, несмотря на усиленные методы дознания, – он подмигнул. – Черт с ним! Завтра же сплавим его в » больницу.

– Вот и отлично. Не забудь только, что о моей скромной роли в этом счастливом исходе должна узнать фрау Каше. Иначе мы с тобой станем обычными альтруистами, а это в наше время опасно

– А если она окажется плохой домохозяйкой? – смеясь спросил Юлинг.

– Тогда в следующий раз ее сынку уже точно не отвертеться.

На другой день вечером, когда Ротманн, приехав домой, вылезал из машины, он увидел у своего подъезда ту самую женщину. Она была в какой-то старомодной шляпке и держала в руках букет цветов. «Боже, только бы обошлось без слез», – подумал Ротманн и сказал, проходя мимо:

– Фрау Каше? Идите за мной.

Он быстро поднялся на свой этаж, слыша, как она торопливо семенит следом, отпер дверь и, посторонившись, предложил ей войти.

– Цветы, я полагаю, предназначаются мне? – сказал он, беря из рук растерявшейся дамы букет и приглашая ее пройти в комнату.

– Господин Ротманн…

– Садитесь в кресло. Как вас зовут?

– Элеонора Каше.

Ротманн с букетом прошел на кухню, достал из шкафа высокую вазу из простого стекла и, налив воды, втолкал в нее цветы. Вернувшись, поставил вазу на столик.

– Я знаю, вы хотите меня поблагодарить. Считайте, что вы это уже сделали.

Женщина попыталась что-то сказать, но он жестом остановил ее.

– Я не чиновник, которого надо благодарить за оказанную услугу. Я только убедил своего товарища по службе в том, что людям иногда нужно доверять. – Бросив на диван ремень, Ротманн уселся напротив женщины. – Я простой, грубый солдат, который живет один в вечно неприбранной квартире. Где вы работаете?

– Я убираю служебные помещения…

– Сколько вам платят и где вы живете? – Она назвала очень скромную сумму и адрес.

– Я не богач и готов платить вам столько же, если вы станете помогать мне содержать это жилище в надлежащей чистоте, покупать продукты и кое-что готовить.

– Я с радостью…

– Значит, договорились. Завтра же увольняйтесь. Если будут проблемы, вот мой служебный телефон. Потом сходите в отдел по трудоустройству и узнайте, что там нужно для оформления нашего с вами договора. Больше вы нигде не подрабатываете?

– Нет. У меня старые родители и очень больной отец. За ними нужен уход. Я могла бы найти более подходящую работу в Киле, но из-за них… Но нам хватает, – спохватилась она, – ведь с нами живет сын…

Она замолчала и с тревогой посмотрела на Ротманна.

– Успокойтесь. Пусть ваш сын лечит руку и помалкивает. Потом вернется обратно. Работы сейчас всем хватит. Будет мазать каски краской с песком или займется чем-нибудь еще. Я, к сожалению, не могу платить вам больше, но вы вольны подрабатывать. Сюда нужно приходить раз в два дня, скажем, по четным числам. В остальное время занимайтесь чем угодно, разумеется, за исключением мытья туалетов. Список продуктов мы обговорим позже. Надо также покупать некоторые газеты.

– Я могла бы каждый день…

– Это излишне, тем более что я часто здесь не ночую. Впрочем, если что, вы ведь не откажетесь прийти внеурочно…

– Конечно, конечно…

– Ну, фрау Элеонора, а теперь идите и успокойте ваших родителей. – Ротманн встал и достал из кармана ключ. – Вот вам ключ. Завтра я познакомлю вас с моим соседом по этажу. Милейший…

Не договорив, Ротманн сел на диван. Женщина, уронив голову на грудь и закрыв лицо руками, рыдала. «Без слез не обошлось», – думал штурмбаннфюрер, глядя на нее и решив дать ей выплакаться. В конце концов, она всё равно расплакалась бы на улице. Уж лучше здесь.

– Простите меня. Он сделал это ради нас…

Она даже не сразу поняла, что проговорилась. Только через несколько секунд, открыв лицо, она в испуге посмотрела на молчащего Ротманна. В ее глаза снова вернулся страх.

– Вы что, уже виделись с ним? – спросил он жестко.

– Нет, – прошептала она чуть слышно.

– Тогда откуда вам известно, что он сделал это ради вас? – Ротманн нажал на слове «сделал».

Понимая, что отпираться поздно, она продолжала сознаваться:

– Накануне он сказал, что придумает что-нибудь.

– Тогда зарубите себе на носу следующее – ваш сын должен считать, что ему просто поверили. Вы меня понимаете? Не простили, не смилостивились, а поверили. Пусть вобьет себе в голову, что это был несчастный случай. Иначе вы оба подведете меня и окончательно погубите его.

Она послушно кивала, вытирая слезы.

– Всё. Теперь идите и приходите, когда совсем успокоитесь. И никаких больше цветов.

Ротманн выпроводил Элеонору Каше и захлопнул за ней дверь. В окно он видел, как она быстрым шагом шла вдоль стены соседнего дома. Он долго смотрел ей вслед, и впервые за последнее время у него было приподнятое настроение. Потом он отправился к соседу – отставному военному моряку, – и они весь вечер играли в шахматы и пили крепкий чай.

Ротманн пришел домой уже затемно. Не раздеваясь, прошел в комнату и плюхнулся на диван, устало откинувшись на потертую кожаную спинку. Немного посидев, он снял фуражку, бросил ее тут же, не вставая, расстегнул ремень и принялся за пуговицы плаща. В это время в дверь позвонили. Чертыхнувшись, он скинул плащ и подошел к двери.

– Кто там?

– Почта. Это квартира господина Ротманна?

Ротманн открыл дверь и увидел маленького пожилого человека в темно-синей форме почтальона. Старичок щурился – не то от яркого света из прихожей, не то просто был подслеповат, а очки забыл дома. Он стоял с большой потертой кожаной сумкой на ремне через плечо.

– Я приходил уже сегодня, – произнес он, слегка шепелявя, – но никого не было дома. Вы господин Отто Ротманн?

Получив утвердительный ответ, старичок степенно прошел в прихожую, расстегнул сумку, извлек из нее письмо и, протянув его хозяину квартиры, попросил расписаться в квитанции о доставке. Ротманн на секунду замешкался от неожиданности, сунул письмо в карман штанов и, расписавшись, поблагодарил почтальона. Тот был, видимо, не прочь перекинуться с адресатом несколькими фразами, но, разглядев петлицы старшего офицера СС, решил просто пожелать доброй ночи и ушел.