Страница 39 из 43
Потом началась неизбежная суета и неразбериха. Один выкрикивал фамилии, другой выдавал фонари, третий шоколад.
Шоколад был хорош — авиационный, горький, с кофеином, я не удержался, откусил разок от большой двухсотграммовой плитки. Фонарь — просто замечательный. Корпус в амортизирующей резине, большой рефлектор и галогеновая лампочка. Луч бил метров на сто, если не дальше. Наверное, много дальше.
В кузов ко мне набилось человек двадцать. В кабину рядом сел один из бравых молодчиков.
— Ну что, покажем, кто чего стоит, — сказал он мне весело, даже азартно. — Ты трогай помаленьку вот по той дорожке. Я скажу, когда приедем.
По летнему времени смеркалось поздно, но в десять вечера, да в лесу…
— Стоп, приехали, — и я остановился.
— Растянуться цепью на пять шагов друг от друга. Идти медленно, шуметь. Вперед не рваться, сзади не отставать. Ну, вы загонщики опытные, знаете…
Меня эти наставления не касались. По утвержденному плану мне следовало находиться при машине и никуда не отлучаться вплоть до особого распоряжения. А, что б не скучно, компанию мне составил другой парень из стриженых. С автоматом и рацией, небольшой, с книгу.
— Не сомневайся, услышим, — парень неправильно истолковал мой взгляд. — Я антенну на дерево заброшу для верности.
Шуму наш отряд делал — заслушаешься. Трещотки, гудки, просто матч –.
— Утрем нос ночной страже, — парень пристроил рацию в кузове и сейчас говорил со мной оттуда, сверху.
— Кому?
— Да я так, просто.
Я выключил даже подфарники, жалея аккумулятор. Нужно будет — включу. До рассвета далеко.
— До рассвета далеко, — повторил вслух мою мысль парень и забулькал фляжкой. — Ты как, земляк, за рулем потребляешь?
— Нет, — признался я.
— Хвалю. Мне тоже глотка хватит. Фронтовые, святое.
Загонщики постепенно удалялись, стало тише, покойнее, рация шипела слабо, на частоте никого не было. Потом исчезло и шипение — парень надел наушники и отключил внешний динамик. Я немного побаловался фонариком, посветил вокруг, потом сел в кабину и захлопнул дверь.
Сон не шел, а жаль. Самое время. Дела все равно никакого нет, выпить да уснуть. С собой у меня, разумеется, было, на всякий случай держу. Но за рулем не пью никогда. Себе дороже. Вот чайку бы… И это можно. Термос у меня стальной, немецкий, а чай, как в на любой вкус, правда, в пакетиках. Краснодарского, да? Шутить изволите, господин капитан. Мы люди простые, обойдемся цейлонским. На острове, знаменитом чаем, есть чай, знаменитый вкусом. Соблаговолите откушать. И карамелька романской кондитерской фабрики..
Термос у меня большой, двухлитровый, пей всю зимнюю ночь, не выпьешь. Летнюю и подавно. Чай в летнюю ночь.
Но я ограничился стаканом. Потом долго сидел, горел зеленый огонек приборной панели, снаружи проходила ночь, но я огородился от нее. Вернее, от комаров. Здесь, на кордоне, они не переводились: болота, река. Природа. Один, впрочем, успел залететь и теперь пытал меня своим противным звоном.
Я его обманул — вышел наружу. Немного прошелся, заглянул в кузов. Парень с рацией подремывал, устроясь в углу. Неудобно, но неудобство это он компенсировал из фляжки. При моем появлении радист-автоматчик молча протянул фляжку мне, на отказ пожал плечами и отхлебнул еще. Глоток, правда, сделал крохотный, на одну бульку. Фляжка, она куда меньше термоса, приходится экономить. Фонарь он подвесил к перекладине тента, и сидел в круге света, привлекая насекомых со всей округи. Горела лампочка вполсилы, в режиме экономии, но все равно — хоть читай.
Загонщики галдели вдалеке. Никто не стрелял, но и без того не дадут уснуть дневным зверюшкам. Ночным же спать не положено.
Я далеко отходить не рискнул, вернулся. Потянуло в сон, и я решил не противиться. Просто по привычке заперся изнутри, улитка улиткой, устроился поудобнее и уснул.
Проснулся, когда вокруг начало сереть. Ночь ушла, день задерживался, время сумерек. На часах — четыре.
Росы не было. Дождик порадует, и славно. Если примета сбудется.
Я опять прошелся, осматриваясь. Вчера не многое увидел, сейчас с каждой минутой становилось яснее, ярче. Хорошее место, мирное, когда облав не проводят. Но какое-то странное. Что-то не так. Загонщики перебаламутили округу, лишили покоя.
Парня в кузове не было. Нет, значит, нет. Отошел, нужно стало. Слух мой за ночь обострился, и я услышал, как в наушниках настойчиво чирикал чей-то голос.
Я обошел машину, посидел в кабине. Чириканье не прекращалось. Настойчивые какие, нельзя уже человеку на минутку отлучиться.
Наконец, я решил, что должен успокоить щебетунью. Поднялся в кузов, у меня складная лесенка есть, для удобства клиентов, осмотрелся. А на полу и автомат оставлен. Совсем никуда не годится. Правда, когда я гулял, то ружье тоже в кабине оставлял.
Я надел наушники.
— Грач, отвечайте, отвечайте, почему молчите?
— Это вы мне? — сказал я в микрофон, но голос продолжал вопрошать. Я догадался переключить тумблер на рации и повторил:
— Это вы мне?
— Почему молчали, мы уже десять минут вас вызываем.
— Вам не «грач» отвечает.
— Кто на связи, кто на связи? — занервничали, на крик перешли.
— Виктор Симонов. Ваш парнишка отлучился куда-то.
— Давно отлучился?
— Не знаю. Я в кабине спал, он в кузове был. Минут пятнадцать назад я выглянул, его нет.
— Ждите на месте и никуда не уходите. Мы направляемся к вам. Связь не прекращайте, докладывайте обо всем необычном. Просто обо всем.
— Да ничего интересного нет. Скоро солнце взойдет, птицы вон… — и я замолчал. Птиц не слышно, вот в чем дело. Обычно под утро от них спасу нет, а сейчас — тихо.
— У вас оружие есть? — поинтересовалась рация.
— Двустволка. В кабине, зачехленная.
— Можете быстро достать?
— Могу, а зачем?
— Достаньте и зарядите.
Я снял наушники, но в кузов не полез. Чего ради? Автомат под рукой. Про него я не упомянул, не захотел подводить радиста больше, чем необходимо. Взял автомат в руки, отсоединил магазин, извлек один патрон. Самый обыкновенный патрон. Я вернул магазин на место, клацнул затвором.
Стрелять было не в кого.
Возникло детское искушение — прибарахлиться, умыкнуть железку. Знать, мол, ничего не знаю, за чужими вещами не смотрю. Но чужое брать нехорошо, особенно когда некогда и спрятать негде. Положим, чужое — это как посмотреть. Вооруженные силы (а что присутствовали именно они, сомневаться не приходилось) у нас общенародные, следовательно, и имущество их тоже общенародное, значит, и мое. Но вот некуда и некогда — не поспоришь. Два джипа волжских кровей выехали из лесу и, не доезжая метров десяти, встали.
Я быстренько положил автомат вниз, мало ли. Пусть лежит.
Из джипов вышли, нет, выскочили шестеро.
— Эй! — закричал один, верно, старший. — Как там у вас?
— Да ничего вроде, — я выглянул из будки, стараясь показать, что руки мои пусты.
— А Ерохин, Ерохин здесь?
— Его Ерохиным зовут?
— Ну!
— Не знаю, где он. Знал бы — сказал. Жалко, что ли, — стараясь не показывать страха, я медленно, неспешно спустился на землю. Ничего, не убили. Даже в землю носом не уложили. Подошли, заглянули в кузов, подобрали автомат, поговорили с кем-то по рации. Потом группой, кучно, стали бродить вокруг, так детский сад грибы ищет в городском парке.
Подъехал еще один, на сей раз с начальством побольше. Опять спрашивали меня про Ерохина, я честно отвечал. Рацию от антенны отцепили, унесли в свою машину, и начали оттуда вопрошать округу насчет ромашек и огурцов. Блюдут традиции. По правде, ромашек, как таковых, не было, требовали, и прочие малопонятные постороннему термины. А посторонним был я, о чем недвусмысленно дали понять. Просто перестали видеть, пустое место на двух ногах, невесть как очутившееся здесь. Обидно, да? Если честно, не очень. Просто очень хочется ноги унести. Ноги и колеса. Желательно неповрежденными.
— Третий, третий! Нашли поганца? Прогуляться решил, да? Ничего, малый свое получит, плакали его лычки, — и, небрежно, в мою сторону: