Страница 1 из 9
A
1612 год. Русь истекает кровью в аду Великой Смуты – иноземных нашествий и казачьих бунтов, боярских распрей и мятежей «черного люда». Ляхи хозяйничают в Кремле, шведы взяли Новгород, Семибоярщина присягнула польскому королевичу, первая попытка отбить Москву у захватчиков и предателей закончилась провалом… Но на Волге уже собирается второе Земское ополчение во главе с Мининым и Пожарским. Они – последняя надежда Руси на выживание и возрождение. От них зависит, сгорит ли Русская Земля в пожаре Смуты – или восстанет, как Феникс из пепла… К 400-летию освобождения Москвы! Новый роман о героях 1612 года! Захватывающий боевик о решающем моменте нашей истории!
Виктор Поротников
Часть первая
Глава первая Василий Шуйский
Глава вторая Матрена Обадьина
Глава третья Дмитрий Пожарский
Глава четвертая Кантемир-мурза
Глава пятая Степан Горбатов
Глава шестая Тушинский вор
Глава седьмая Сговор
Глава восьмая Семибоярщина
Глава девятая Гетман Жолкевский
Глава десятая Тень Бориса Годунова
Часть вторая
Глава первая Послание патриарха
Глава вторая Прокопий Ляпунов
Глава третья Тимоха Сальков
Глава четвертая Гермоген
Глава пятая Резня в Китай-городе
Глава шестая Думный дворянин Сукин
Глава седьмая Нет худа без добра
Глава восьмая Огненный вал
Глава девятая Совет всей земли
Глава десятая Самозванец Матюшка Веревкин
Глава одиннадцатая Кузьма Минин
Глава двенадцатая Бегство Гонсевского
Глава тринадцатая Поражение Ходкевича
Эпилог
Виктор Поротников
1612. Минин и Пожарский
Часть первая
Глава первая Василий Шуйский
Ночь была душная и тяжелая. В просторной опочивальне пахло пылью, скопившейся на коврах и парчовых занавесях, а также свечным воском. В царской спальне и по ночам горел трехсвечный бронзовый канделябр. В последнее время государь стал бояться темноты, в которой ему мерещились то ожившие мертвецы, то убийцы, прокравшиеся в дворцовые палаты.
Царский постельничий Трифон Головин по воле государя ночевал в одних с ним покоях, имея при себе кинжал и топор. Ложе постельничего было устроено за занавеской подле единственной низкой двери, ключ от которой был тоже у него.
Василий Иванович Шуйский сидел на царском троне вот уже пять лет. Все это время подле него находился Трифон Головин, родня которого была в опале при Борисе Годунове. Заняв трон в Москве, Василий Шуйский вернул из ссылки всех бояр Головиных, приблизив их к себе.
В последнее время покойный Борис Годунов стал являться во сне Василию Шуйскому. Так было и в эту июньскую ночь.
Государю снилось, будто он поздним вечером заплутал в залах и переходах Большого Кремлевского дворца. Переходя из покоя в покой, Василий Шуйский пребывал в полнейшем недоумении. Нигде не было ни стражи, ни слуг, ни просто случайных просителей… Вокруг царили пустота и гробовая тишина. Горящие светильники, мерцая оранжевыми огоньками, освещали каменные стены и массивные закругленные своды, покрытые белой известью. Толкая плечом дубовые двери, Василий Шуйский шел через анфиладу бесконечных полутемных комнат с узкими окнами, утонувшими в толще каменных стен, озираясь по сторонам и вздрагивая от гулкого звука собственных шагов. Он не узнавал ни эти залы, ни обстановку в них, ни узоры на дверях и колоннах. У него было ощущение, что чья-то злая воля заперла его одного в этом огромном дворце, похожем на лабиринт.
Внезапно перед Василием Шуйским возникла высокая фигура в длинных до пят одеждах. В руке этот странный человек держал горящий факел. Едва свет от факела озарил бородатое лицо этого призрака, как Василия Шуйского затрясло от страха. Перед ним стоял Борис Годунов, умерший пять лет тому назад.
Василий Шуйский в ужасе попятился.
«Куда же ты, государь? – проговорил призрак. – Нам есть о чем потолковать. Не уходи!»
Обливаясь холодным потом, Василий Шуйский продолжал пятиться, выставив перед собой свой длинный царский посох, как копье.
«Глупец, тебе никуда не скрыться от меня, как от угрызений совести! – усмехаясь, молвил Борис Годунов. Он надвигался на Шуйского, прямой и огромный, в своем длинном черном кафтане и высокой меховой шапке. – Не грози мне своим посохом, государь. Ты не сможешь меня убить, ведь я и так давно мертв!»
Трясясь от страха, Василий Шуйский торопливо осенил себя крестным знамением, стараясь вспомнить молитву для отпугивания призраков. Однако никакие молитвы не шли ему на ум, его голова просто отказывалась соображать.
«Сгинь! Пропади, нечистая сила! – закричал Василий Шуйский, трясущейся рукой нащупывая у себя на груди нательный крестик. – Чур, меня! Господи, сохрани и помилуй!..»
«Успокойся, государь, – продолжил Борис Годунов без явной враждебности в голосе. – Оставь Бога в покое! Нам с тобой нужно переведаться, ибо с претензиями к тебе пришел я с того света».
Наткнувшись спиной на каменную стену, Василий Шуйский замер, чувствуя себя зверем, угодившим в западню.
«Чего тебе от меня надобно? – пролепетал он, глядя в лицо призраку, остановившемуся в трех шагах от него. – Ты помер своей смертью, Борис. Ни я, ни мои братья не злоумышляли на тебя. Твой прах был со всеми почестями погребен в кремлевском Архангельском соборе…»
«Там мои бренные кости не пролежали и трех месяцев, – резким голосом перебил Шуйского призрак Годунова. – Усыпальница в Архангельском соборе была вскрыта и осквернена злодейской толпой, мой прах был выброшен наружу. Волею злодеев и при попустительстве думных бояр останки мои были зарыты в ограде убогого Варсонофьева монастыря. Там же были закопаны тела моей жены и сына, принявших мученическую смерть…»
«На то была воля Гришки Отрепьева и присягнувших ему бояр, – поспешно вставил Василий Шуйский, трепеща под прямым холодным взглядом Годунова. – Я к этому злодейству был непричастен, Бог свидетель! Меня самого Отрепьев-собака едва не казнил за отказ присягнуть ему на верность».
«Сие мне ведомо», – кивая, обронил Годунов.
«Когда бояре избрали меня на царство, то я распорядился перенести твой прах, Борис, и останки твоей супруги с сыном в Троице-Сергиев монастырь, – торопливо добавил Василий Шуйский. – Там была специально выстроена усыпальница из белого камня. Обряд перезахоронения был проведен по высшему царскому чину в присутствии многих тысяч людей. Борис, на мне нет вины перед тобой!»
«Нет, государь, – призрак Годунова, не соглашаясь, покачал головой, – ты все же виноват передо мной. Зачем ты распускал слух о том, будто это я повинен в смерти царевича Дмитрия? Ты же сам ездил в Углич, дабы на месте расследовать это дело. И ты же привез заключение в Москву, из коего следует, что царевич Дмитрий сам нанес себе смертельную рану ножом, когда у него случился очередной припадок. Получается, что ты либо изначально лгал Боярской думе, либо из какой-то корысти решил оболгать меня, уже лежащего в могиле».
Василий Шуйский дрожащим голосом принялся оправдываться, ссылаясь на то, что этот слух зародился среди черного люда, а московские бояре просто подхватили его. Мол, все давние недруги Годунова кричали об этом на каждом углу. Поэтому сам Шуйский и его братья были вынуждены признать ложь за правду, чтобы не навлечь на себя гнев народа.
«Понимаю, государь, – губы Годунова скривились в холодной усмешке, – ты боялся потерять трон, поэтому стал кричать о том, что кричали все вокруг. Но что худого тебе сделала моя дочь Ксения? Зачем ты принудил ее постричься в монахини и сослал в далекий Кирилло-Белозерский монастырь?»
Оправдываясь, Василий Шуйский запинался на каждом слове, не смея поднять глаз и мучительно борясь с волнением. Он говорил, что ссылка Ксении в далекую обитель на Белоозере, по сути дела, стала для нее истинным спасением от преследования тех бояр и дворян, кои пострадали в правление Годунова.