Страница 33 из 51
Еще татарские разъезды рыскали в поисках добычи по обескровленной рязанской земле, а великокняжеские полки уже снялись с южных рубежей и ушли в московские пределы.
Глава 8
Большой поход ушкуйников
Ошельская орда шла на север за весной, за солнышком, за зеленой травой. И хотя Ростислава не раз порывалась сесть на лошадь, Ярослав всякий раз усаживал ее в арбу: еще небольшой, но уже заметный со стороны животик указывал на беременность.
— Чует сердце, что сын будет, — не раз говорил Ярослав, приложив руку к животику жены. — Вон как ногами стучит. Сильный!
— Будет тебе! — краснела Ростислава, смущаясь от столь яркого проявления чувств. — Кого Бог пошлет, тому и порадуемся.
— Конечно, — соглашается Ярослав. — Сыну и возрадуемся!
После Великого поста подошли к Ошелу. Крепости было не узнать: ближе к берегу Волги возвышалась гора сосновых и дубовых стволов, а у воды желтела свежими плахами пристань — большая, широкая, от нее к въездным воротам тянулась мощенная речной галькой дорога.
— Ай да Данила Петрович! Ай да молодец! — увидев содеянное, восхищенно воскликнул Ярослав. — Ты только посмотри, что сотворил! — принимая жену на руки с высокой площадки арбы, восторженно сиял глазами князь. — Да вон и сам он, легок на помине!
От ворот в сопровождении Первуна и сотника рязанцев Мирона неспешно, по-хозяйски спускался к пристани воевода Данила Петрович Скоба. За зиму он зарос волосом, еще больше заматерел. Улыбаясь во все краснючее от ветра и солнца лицо, воевода пророкотал:
— С возвращением! — троекратно расцеловал сыновца, а потом и Ростиславу Даниил Петрович. От его острого взгляда ничего не укрылось, и он тут же заметил: — А вы в степь-то не зря сходили, скоро мне дедом быть?!
— Это потом… — засуетился Ярослав. — Вы-то как перезимовали? Гляжу, пристань содеяли…
— Хороша?
— Не то слово…
— Это мы, пока лед стоял, сваи дубовые забили, а как река вскрылась сваи те укрепили меж собой и настил из сосновых плах выстелили. Три десятка лодий без толкотни станет, — не без гордости заметил воевода. — Это еще что! За зиму и леса навозили, и изб нарубили. Теперь можно неспешно и татар из юрт в дома переселять. Поначалу тех, у кого детишек много…
— Не томи! Веди! Показывай!
— Может, поначалу в баньку? С дороги-то хорошо! Банька истоплена, тебя дожидается…
— Когда же ты успел? — рассмеялся Ярослав.
— Успел. Мы тебя, почитай, уже седмицу дожидаемся. Мои доглядчики каждый божий день доводят: где ты, что ты… А то как же, у меня не забалуешь. Сидим сторожко!
— Хорошо, — согласился Ярослав. — Я с Ростиславушкой в баньку, а после все покажешь…
— Ну уж нет. После баньки самое то медком побаловаться да откушать. Все с пылу с жару. Чай, заждались твои ошельцы…
— Так что, пируем ноне?
— Пируем! И не бойсь, татар твоих тоже не обидим: на всех наготовлено. А уж завтра дела… Посмотришь, сколь земли под пахоту определили, сколь распахали. Да и кузню тож расширили. Ноне уже три кузнеца молотами стучат… Зайду… и сердце радуется!
Но на следующий день пришлось заниматься совершенно другими делами. От Нижнего рекой пришел ведчик: под Костромой ушкуйники объявились, а на следующий день — еще одна тревожная весть: из Хлынова сорок ушкуев спускаются по Каме.
— Вот он — большой поход повольников. О нем еще прошлой осенью предупреждал Тимоха Кладень…
— Кто таков? — вглядываясь в волжскую даль, спросил Данила Петрович.
— Ушкуйник… Сотоварищ по походу в Сарай-Берке, — пояснил Ярослав.
— Значит, опять пойдут в низовье Волги, и Нижнего им не миновать! — Помолчав, Данила Петрович продолжил: — Не хочу оставлять Ошела, но служба князю — мой долг. Посему утром уйду в Нижний Новгород. Ошела ушкуйникам не миновать. Пойдут ли на твою крепостицу… один Бог ведает. Думаю, что не пойдут. А коли пойдут… то народец у тебя крепкий, немало дружинников, ратному делу обученных, татары свои семьи тож в обиду не дадут…
— А коли уйдут в степь? — выразил сомнение Ярослав.
— Татарские сотни князя своего не бросят, не тревожься. А вот юрты пусть отгонят подале от крепостицы. И вот еще что, я тут в зимние-то вечера много передумал, коли ворог станет у ворот, и вот что хочу предложить: ты татар в крепости не запирай. Они — сильны на лошадях. Пусть укроются вон в том леске, — показал воевода на зазеленевший молодой порослью березняк. — И коли ушкуйники на крепость полезут, ударят лавой. Всадников-то, почитай, уже поболе четырех сотен…
— Тысячу перевалило…
— Тем паче. Тысяча — это сила немалая, — многозначительно поднял перст воевода.
— Да и ушкуйники — сила немалая. Сам видел, как они слаженно действуют, а сброя не чета нашей…
— Ништо, стены — тоже защита хорошая. Просто так их не одолеть. И огня особо не бойся. Дерево еще сырое, огнем не займется. Жаль вот только посада… порушить могут. Да ладно, что думать о плохом. Может, еще обойдется… Пойду, лодии держу наготове, а вот ратники, с коими пришел, еще не ведают, что поутру в путь. Порадую. У меня их добрая половина ожененных. Соскучились, поди, по жонкам да по детишкам. А ты постой тут, помысли…
Князь Дмитрий московский уже давно затаил злобу на ушкуйников и только ждал удобного случая помститься. И было за что. Четырежды от Белоозера проходили в свои разбойные походы новгородские повольники и всякий раз грабили и разоряли Кострому. В эту весну заставы, поставленные под Ярославлем, вовремя упредили о появлении на Волге ушкуев. Шло их семьдесят. Даже имя воеводы было известно — Прокопий.
Великий князь Дмитрий Иванович, уверенный, что и в этот раз разбойники позарятся на город, выслал под Кострому пять тысяч ратников во главе с воеводой Александром Плещеевым. Наказ был один: не щадить! Извести и ушкуйников, и ушкуи их пожечь!
Но не только дозоры княжеские несли службу справно, были свои доглядчики и у Прокопия. Подходя к Костроме, он уже знал, где стоят московские полки и сколько в них воинов. Прокопия не смутило, что княжеских дружинников в три раза больше. Мало того, он разделил свое полуторатысячное войско. Пять сотен, высадив за несколько верст до Костромы, тропами провел под сам город, а с тысячей все на тех же семидесяти ушкуях открыто пошел к месту сражения.
Воевода Плещеев вывел полки за городские ворота. И если бы он ударил по высаживающимся на берег повольникам, то, несомненно, одержал бы победу. Но он подождал, пока Прокопий выстроит свое воинство. Когда же воевода увидел сколь мало разбойных на берегу, возрадовался, предвкушая победу, и подал сигнал к наступлению. Навстречу им, невзирая на малочисленность, устремились ушкуйники. Их решимость поражала, а вооружение и защита настораживали. Повольники, одетые в кольчуги или бехтерцы[33], ощетинившиеся копьями, укрытые щитами, монолитно надвигались на княжеских дружинников. Не боясь окружения, они решительно вторглись в разрозненные ряды московских полков, утопая в них, но оставаясь все такой же единой, несокрушимой массой, чего не заметил воевода Плещеев. Он уже предвкушал победу, глядя, как его ратники обтекают строй разбойников. Но что это? Вдоль берега, убыстряясь с каждым мгновением, угрожающе приближалась вооруженная масса. Вот она ударила в спины ничего не подозревающих ратников, взрезая и разрывая их ряды. Напор был настолько силен, что дружинники не выдержали и побежали. Основная же масса ушкуйников, все такая же монолитная и несокрушимая, перемалывала московских ратников, прижимая их остатки к городской стене. Стремясь спастись, те побежали к воротам, устроив толчею и не дав сторожам сдвинуть створки. Ушкуйники, выдавливая московских ратников, вошли в город. Воевода Александр Плещеев с двумя сотнями ратников чудом ускользнул от плена и ушел через западные ворота, чтобы предстать головой перед своим князем.
33
Бехтерцы — композитные панцири, в которых в кольчужное плетение вплетались стальные пластины.