Страница 29 из 51
К полудню на Соборную площадь, народом заполненную, въехал свадебный поезд: в возке — красавица-невеста, верхом на аргамаке — жених. Паперть собора устлана камкой, атласом, под ноги жениха и невесты кладут ковер и пару соболей.
Сияющая от счастья Ростислава медленно выходит из возка и, опираясь на руку Ярослава, следует в храм.
— Глянь-ка, совсем девка стыд потеряла! Зубы кажет! — доносится до Ростиславы. — Ей бы голову пониже, да слезу пустить! Ведь к алтарю идет, не на посиделки…
«Глупые бабы! — мелькает мысль. — Счастье-то какое с милым венец принять!»
Шумит народ, галдит, рыгочет в предчувствии свадебной каши.
— Хороша девка! И жених хочь куда! Говорят, князь булгарский!
— Татарский! Из самой Орды!
— Да наш он! — кто-то уверенно говорит из толпы. — Рязанский!
— А что, мужики, попьем ноне во здравие молодых? Сладок, поди, медок княжеский, — заломив на затылке поярковую шапку, тряхнул кудлатой головой красномордый мужик.
— Попьем! — откликаются ему.
Вот и храм. Молодые поднимаются по ступеням на паперть по парчовой дорожке, проходят в распахнутые двустворчатые двери. Горят свечи. Священники, в золоченые ризы одетые, сосредоточенно строги. Обряд ведет сам епископ Алексий — высокий, осанистый, зычный.
Идет венчание чередом. И вот уже обводят молодых вокруг алтаря.
Малиновым звоном заливаются колокола. Молодые выходят из собора.
Свадебный поезд въезжает на княжеский двор. На пороге терема великий князь нижегородский с княгиней. Они целуют молодых, осыпают зерном, хмелем, золотыми и серебряными монетками, чтобы жилось сытно, богато, весело.
Расселись в палатах княжеских по свадебному чину, и начался пир.
Пили чаши заздравные, пили хвалебные, пили приветные… рекой лилось вино ромейское, меды сладкие, хмельные… шум, гам, ряженые, кругом голова… Свадьба!
Народ пировал на княжеском дворе, кому посчастливилось — в тепле: в гридницкой, в избе посольской, в огромном сеннике, откуда загодя убрали сено: от греха подальше… За хмельными чашами обсуждали молодых, дивились тому, что великие князья владимирский и московский Дмитрий Иванович и нижегородский Дмитрий Константинович приняли такое участие… Чудно́ это!
За княжеским столом другие разговоры.
— А тебе, князь Ярослав, ведомо, что ошельские земли издавна русским князьям принадлежали? — громогласно вопрошает епископ Алексий и сам же отвечает: — Еще во времена великого князя владимирского Георгия Всеволодовича его посольскому боярину Роману царь Булгарии пожаловал титул княжеский и земли круг Ошела. А позже, когда правил булгарами эмир Гази Барадж, земли те перешли к его внукам. А эмир тот пришел в Булгарию из Нижнего. Он там сидел воеводою и князем Георгием поставлен был. Так что все в руках Господних, и ты, Ярослав, помни об этом!
Уже поздней ночью, когда многих свалил коварный хмельной мед, Данила Петрович встал из-за стола и, обращаясь с поклоном к великим князьям, объявил:
— Князь Ярослав Тихонович и княгиня Ростислава Ниловна челом бьют, чтобы пожаловали к ним завтра пировать.
Затем он пригласил на пир князей и бояр званых, княгинь и боярынь, да всех по имени с великим уважением и почетом. После чего с важным видом Данила Петрович подходит к столу, за которым сидят молодые, и забирает стоящее перед ними блюдо с горбушкой хлеба и сыром. Завернув все это в скатерть, передает слуге и велит узелок нести в ложницу. Между тем боярин Нил Семенович выводит дочь свою из-за стола и, передавая ее руку Ярославу, со слезливой дрожью в голосе произносит:
— Судьбами Божьими дочь моя приняла венец с тобой, князь Ярослав, и тебе бы жаловать ее и любить в законном браке, как жили отцы и отцы отцов наших.
С благодарностью и уважением целует Ярослав тестя в плечо и принимает от него руку своей молодой жены. Осыпаемые зерном и хмелем, молодые направляются в ложницу. Вместе с ними важно выступают старшая сваха, тысяцкий, постельничий да боярыни, коим надлежит раздевать молодую княгиню ко сну.
Вот и спальня. Горят свечи, мерцает лампадка под образами. Постель убрана по чину: на стоящих стоймя снопах ржи, накрытых ковром, перина; поверх нее расстелены одеяла; по углам на торчащих прутьях висит по паре соболей и по калачику крупчатому; в стороне — поставец, а на нем множество кружек с различным питьем, с медом и квасом, да ковш, в дальнем углу еще одно ложе, в ближнем — кумган[31] с водой, два таза, лохань, полотенца, халаты…
Молодые присели на ложе.
Нил Семенович снимает покрывало с дочери, а боярыни, уведя княгиню за занавесочку, переодевают ее в рубаху. После чего все торопливо покидают ложницу, боярышни поглядывают на молодых, похихикивают.
Вот и одни.
— Устала, лада моя? — обнял молодую жену Ярослав. Та лишь склонила на его плечо голову.
— Не очень, — отозвалась Ростислава тихонько. — Пождем маленько… По обряду нас еще кормить должны прийти…
— Ведомо то, — уныло протянул Ярослав. — Потому сапог и не снимаю. А хочу снять, спасу нет…
— Эх ты, князь ошельский… Терпи! — прижалась горячим телом к широкой груди мужа Ростислава. — Сама, боюсь, огнем вспыхну… О! Никак уже топают! Слава богу! Не заставили долго ждать, — весело воскликнула Ростислава и, отодвинувшись от мужа, накинула на плечи огромный пуховый плат.
Глава 6
Замятня
Доля добычи нижегородских князей от похода на булгар оказалась настолько значительной, что Дмитрий Константинович по весне начал строить каменную церковь Николы на Бечеве, а позже — принялся готовить фундаменты под каменный кремль, и начал его с проездной башни, получившей название Дмитровской. Борис же Константинович свою долю употребил на строительство города-крепости Курмыш, что на левом берегу Суры. Ярослав со своей долей серебра по первой воде на четырех пабусах спустился вниз по Волге до Укека и там выкупил полторы сотни полона. Затем прошел до Бельджимана, где купил еще две сотни рязанцев, поставленных на рабские рынки татарским князем Тагаем, ходившим изгоном в рязанские земли. Под охраной нанятой сотни татарских нукеров приобретенных работников и работниц Ярослав отправил пешим ходом в Ошел. Сам же продолжил путь в столицу Орды Сарай-Берке. Проходя мимо Сарай-Бату — бывшей столицы Золотой Орды, Ярослав выкупил еще пять десятков молодых сильных мужчин, в прошлом княжеских дружинников. Он объявил им, что дарует свободу, и тут же предложил стать его дружинниками. Все пять десятков без колебаний согласились. Немедленно были одеты, обуты, вооружены и вместе с тремя десятками нукеров составили охрану князя Яра.
Ачихожия был рад безмерно приезду своего молодого друга.
— Надолго ли? — после объятий ханский посол задал самый главный вопрос, который его волновал.
— Погощу… но недолго: седмицу-две… Дел много. Лето коротко, а сделать надобно немало: надумал город ставить, земли обживать, — не без сожаления ответил Ярослав.
— Хочу тебя свести с сильными мира сего: эмиром, верховным кади[32], казначеем, ханским беклярибеком…
— А с ханом? — невольно вырвалось у Ярослава.
— Хан тебе не надобен… Да и нет его в столице. Хан Азиз теперь до поздней осени на летних пастбищах… Не любит он стольного города.
Еще раз обняв молодца, Ачихожия предложил:
— Тебе с дороги омыться надобно. Воду греют… Не противься: мойщицы умелы, свое дело знают, тело умастят. Позже за трапезой поговорим. О своих воинах не тревожься, о лодиях тоже. Я уже послал людей на пристань, они будут охранять твое имущество, а лодейщиков приведут сюда.
Ярослав давно уже натешился горячей водой, пахнущей цветами и имеющей розовый цвет, отлежал бока на подушках, налил пузо ромейским вином, а Ачихожии все не было. На его вопрос: где хозяин, слуги только недоуменно пожимали плечами. Лишь ближе к вечеру на крыше дома, где был разбит сад, появился ханский посол. Он был не один. Вместе с ним пришел высокий, черноволосый, с правильными чертами лица мужчина, по виду не более сорока лет. Ачихожия пояснил:
31
Кумган — кувшин с носиком, ручкой и крышкой.
32
Кади — судья.