Тень Камбера

Вечером архиепископ Кардиель прочитал проповедь, наставляя всех присутствующих об обязанностях, которые им предстоит на себя возложить. Все рыцари-наставники хором повторили рыцарские обета и поклялись всегда помогать своим подопечным.

Затем с помощью епископов Арилана и Маклайна архиепископ вручил каждому новому рыцарю традиционные одежды: длинную свободную белую тунику, символизирующую чистоту; более короткую верхнюю черную тунику с капюшоном и сапоги того же цвета, напоминающие о смерти и земле, в которую все должны в конце концов вернуться; а также красную мантию, символизирующую благородное происхождение, и кровь, которую истинный рыцарь должен быть готов пролить в защиту своего короля и выполняя данные клятвы.

Все это кандидаты надели на себя после ритуального омовения. Каждому помогал его наставник. В базилику они вернулись в полночь, торжественной процессией с зажженными свечами, чтобы принести обеты перед алтарем. За ними наблюдали наставники и епископы. После молитв и благословений кандидатов оставили одних.

Келсон преклонил колени на нижней ступени алтаря, его руки лежали на рукояти меча Халдейнов, иногда, склоняя голову в молитве, он касался лбом головки эфеса. Конал находился чуть позади справа, Дугал — слева. Уже практически наступил рассвет, а свечи сгорели до основания, когда внимание Келсона привлек алтарь. Внезапно король понял, что он украшен омелой, переплетающейся с остролистом и плющом.

Глава третья

Многие ищут благосклонного лица правителя

Когда сталь опускалась к его незащищенному плечу, король Келсон Гвиннедский внезапно понял, что не в состоянии пошевелиться или даже моргнуть. Глаза, такие же серые, как и его собственные, такие же острые, как и глаза всех Халдейнов, и такие же немигающие, держали его в оцепенении, пока меч неминуемо приближался. У Келсона возникло ощущение, что он не смог бы сейчас пошевелиться, даже если бы от этого зависела его жизнь. Слава Богу, это было не так. Но все равно от этого неприятного ощущения по спине пробежал холодок.

Рука дяди Нигеля лежала на рукояти королевского меча, которым посвящали в рыцари самого Мигеля и практически всех воинов, собравшихся в тронном зале Ремутского замка. В качестве свидетелей, присутствующих на акколаде, с двух сторон Нигеля торжественно стояли герцоги Аларик и Эдан Макэван. И Келсон не мог пошевелиться не от страха, а благоговения от самого акта посвящения в ряды рыцарей, таких, как эти трое. Меч плашмя ненадолго коснулся его правого плеча, левого плеча, затем макушки головы, не украшенной короной.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа будь благородным и честным рыцарем, — сказал Нигель, поднимая меч, чтобы поцеловать священную реликвию на рукоятке перед тем, как вручить его Моргану, который ловко вставил его в ножны. — Поднимайся, сэр Келсон Синхил Райе Энтони Халдейн, и получи другие символы твоего нового статуса рыцаря.

Наконец сбросив оцепенение, Келсон улыбнулся и подчинился, позволяя Нигелю и старому Эвану помочь ему подняться. Золотые шпоры рыцаря уже были на его каблуках, прикрепленные Морганом и Эваном перед тем, как король преклонил колена, чтобы пройти акколаду. Шпоры, как и меч, принадлежали его отцу.

И два других предмета, являвшихся частью сегодняшнего наряда, принадлежали отцу, хотя они скорее относились к занимаемому Келсоном трону, а не посвящению в рыцари, которое он только что прошел. Одним был большой рубин в правом ухе. Его носил каждый монарх из рода Халдейнов, начиная с великого Синхила. Второй была брошь из красной эмали, величиной с кулак, которой скреплялась мантия. На ней был изображен золотой лев дома Халдейнов, стоящий на задних лапах.

Однако все остальные предметы, прикрепленные к одежде короля в то утро, символизировали только благородство, но не королевскую власть. Под королевской пурпурной мантией на нем все равно была лишь традиционная одежда новообращенного рыцаря, которую ему выдал прошлой ночью архиепископ. Келсон слегка развел руки, когда мать, королева Джехана, закрепила у него на талии белый рыцарский пояс, как и нижняя белая туника, символизирующий чистоту, добродетель и преданность выбранному пути.

Никаких особых символов не было и на теперь привычной одежде Джеханы: белой рясе послушницы. Хотя, как считал Келсон, сегодня она могла бы одеться и более подобающе для королевы. Одно дело, когда простые монахини из аббатства святой Бригитты пришли на важное мероприятие при дворе в своем обычном одеянии; но смущало, что его мать, которая еще даже не приняла постриг, оставалась в строгом монашеском одеянии, выбрав его в качестве протеста против образа жизни сына. Единственной уступкой королевы сегодняшним утром была украшенная крестом диадема, которая удерживала на голове покрывало монахини, но эта диадема казалась слишком скромной в сравнении с драгоценностями и пурпурным королевским одеянием Мерауд, единственной женщины, сидевшей на возвышении. Даже мужчины выглядели ярче матери короля — Нигель в геральдической накидке поверх доспехов, богато расшитой шелком и золотыми нитями. С плеч дяди короля ниспадала тяжелая мантия Халдейнов, поверху отделанная черно-бурой лисой. Старый Эван был в подбитых мехом одеждах из клетчатой шерстяной ткани горцев, а Морган…

Конечно, если бы Морган хотел, он мог бы затмить любого другого человека в зале просто своим присутствием. Он мог бы одеться в рубище или посыпать свое тело пеплом, но все равно выглядел бы в большей степени принцем, чем большинство людей, рожденных во дворце, одетых в самые богатые одежды и с самыми изысканными драгоценностями. Сегодня он был в зеленом бархате, расшитом золотом, как и положено герцогу, и держал в руке меч Келсона. Таким образом он чем-то напоминал лесного бога или саму первозданную природу — золотистый солнечный свет на зеленых листьях деревьев и верхушках вечнозеленых сосен. Он источал жизненную силу, но сосредоточился только на своем короле и сеньоре.

Морган подошел к Келсону, склонил златовласую голову и положил убранный в ножны меч на вытянутые руки короля — королевский меч, меч короля Бриона, мощный символ, передаваемый в течение многих поколений от одного Халдейна другому, который иногда, в должным образом освященных руках миропомазанного короля Халдейнов, становился магическим инструментом. Король Брион уже более четырех лет был мертв, но оставленное им наследство — царство и магические силы — оказались, наконец, в безопасности в руках стройного восемнадцатилетнего юноши, только что посвященного в рыцари. Келсон задумался, поднося меч к губам, одобрил бы Брион то, что сделал его сын с королевством, оставленным ему раньше времени; он желал бы, чтобы его отец дожил до этого дня.

По крайней мере до этого дня дожил Морган — Аларик Морган, герцог Корвинский из племени Дерини, который был ближе Бриону Халдейну, чем кто-либо другой. Именно Моргану Келсон был обязан тем, что он получил за четыре года своего правления, даже своим выживанием: потому что Морган, как и небольшая группа присутствующих сегодня в зале других Дерини, относился к меньшинству этого племени, всегда обращавшему свои вызывающие благоговение силы на службу Свету — несмотря на давнее недоверие Церкви к таким силам.

Сегодня Морган тоже служил молодому королю, он помог ему стать рыцарем, и в эти минуты в мозг Келсона ворвался ментальный импульс — быстрый, смелый, такой, какой мог отправить только Дерини.

У короля даже создалось впечатление, что он слышал радостный смех, когда торжественно проходил по возвышению, чтобы склониться перед епископами Кардиелем, Ариланом и Вольфрамом и получить их благословение. Каждый шаг его сопровождался мелодичным позвякиванием золотых шпор. Наконец Келсон занял место на троне Гвиннеда, положив отцовский меч на колени. Как только его мать и Нигель также сели, король взял с подушечки корону. Ее поднес ему кузен Рори, встав на одно колено, — принц Рори Халдейн, второй сын Нигеля.