Звездный колокол

– Берта, а поесть что-то… да подожди, дай я к нам сбегаю, тушенка и…

– Есть у меня тушенка. А еще можно гречку сварить и лука пожарить.

Он сдался.

А почему, собственно, нет?

Кому она к черту нужна, эта дешевая доморощенная мораль, от которой, если вдуматься, никому ничего хорошего? Да и потом неизвестно… портвейн, опять же… и как же, черт возьми, хочется съесть чего-то горячего… В лифте она взяла его за руку, потом зачем-то положила ладонь на лоб.

– Ты чего? – засмеялся он.

– По-моему, ты простыл, – серьезно ответила она. Осуждающе покачала головой. – Говоришь, завтра экзамен?

– Ну да, – он все еще не понимал.

– Ну так вот. Сдается мне, его без тебя найдется, кому принимать. – Она не выдержала и тоже расхохоталась. – Ит, и не надейся. Никуда я тебя до послезавтра не отпущу.

– Э-э-э… – Ит растерянно посмотрел на нее. – Ты серьезно?

– Уж куда серьезней. Я утром позвоню в комиссию и скажу, что ты заболел. Все, не спорь.

– Ладно. – Ит слишком долго ее знал, и то, что спорить действительно бесполезно, знал тоже. – Уговорила. Так что у тебя за портвейн такой?

…Встречались они нечасто, только тогда, когда позволяла работа. Берта на встречах не настаивала и ни перед кем свое присутствие в их жизни не обнаруживала. Изредка она бывала и у них дома, но там отношения всегда были сугубо деловыми: ведь дома постоянно был кто-то посторонний, да и на Орине эту связь вряд ли бы одобрили. Негоже рауф иметь подобные отношения с людьми, это против правил, против законов.

Но тем не менее это было.

С год назад оба начали понимать, насколько сильно этого порой не хватает – не секса, конечно, нет, не в нем дело, хотя, что тут спорить, это тоже приятно. Не хватает – ее. Именно ее, со всеми странными и порой смешными привычками, с запущенной квартирой, с окном кухни, выходящим в закат, с потемневшим от времени серебром, с ветром на балконе, с уютными креслами, с настольной лампой под зеленым абажуром и со всем прочим, таким же вот странным, неуловимо существующим, значимым и незначимым одновременно.

К двери, обитой темно-коричневым дерматином, Ит подошел первым – он нес букет. Скрипач, с предательски позвякивающим рюкзаком, шел следом, что-то тихо напевая себе под нос: как определил Ит, ту самую мелодию, которую они слышали, когда убирали квартиру. Ит нажал на кнопку, раздался приглушенный звонок.

– Слушай, сегодня у себя ночуем, да? – спросил Скрипач.

– Как скажет, – пожал плечами Ит. – Все зависит от степени… ммм…

– От степени соскученности, – захихикал Скрипач. – У меня, знаешь ли, какое-то странное ощущение.

– Какое? – рассеянно спросил Ит.

– Про этот год. Словно он в некотором роде переломный.

– Снова предложение будешь делать?

– Буду, – кивнул Скрипач. – А ты?

– А что я? Всеми руками «за», ты же знаешь. Вопрос в разводе, но сейчас…

За дверью раздались торопливые шаги.

– Ладно, потом про это поговорим. – Скрипач подтянул повыше лямку рюкзака. – Сделай мажорное лицо и вытащи цветы, идиот.

– Блин. – Ит принялся поспешно разворачивать газету. – А раньше почему не сказал?!

– Потому что я пьяный, – хмыкнул Скрипач.

– Все, заткнись. – Ит выпростал букет из газеты.

Щелкнул замок.

– Итак… – трагическим шепотом начал Скрипач.

Дверь открылась.

– Привет. – Ит улыбнулся и сделал шаг вперед. – Ну вот мы и…

Он осекся.

Она стояла в проеме, держась рукой за истершийся косяк, и неподвижно смотрела на них – смотрела так, что оба, одновременно, ощутили, как слетает напрочь недавний хмель. Скрипач оттеснил Ита плечом, протиснулся в прихожую.

– Берта, что случилось? – с тревогой спросил он.

Да у нее же руки трясутся!

– Господи… – прошептала она еле слышно. – Господи, как хорошо, что вы приехали…

Прослушки стояли где только можно. В кухне, в ванной, в гостиной, в спальне. Еще через полчаса Ит наткнулся на еще одну следящую систему, на этот раз – новейшего образца, такие системы они изучали всего лишь полгода назад. «Фрагменты», размером в тысячную долю миллиметра, замещали собой часть стены между гостиной и спальней.

Сейчас они разыгрывали сцену «надо бы сделать ремонт» – бродили по квартире, колупали в разных местах обои, постукивали по рамам, со знанием дела кивали друг другу. Берта сидела с ногами в старом продавленном кресле и, сделав максимально невозмутимое лицо, сетовала на полуразвалившуюся квартиру – все надо менять, ну вот буквально все. И обои отслаиваются, и паркет потерся, и штукатурка чуть ли не на голову падает…

– Да, да, да, – кивал Скрипач. – Я бы еще, знаешь, сменил на кухне кафель. Туда бы лучше «кабанчик» поставить вместо этого голубенького убожества. Знаешь, Бертик, давай того… сейчас гулять поедем, как договаривались, а завтра смотаемся в Марьино и пошуршим с мастерами. Хватит в помойке жить. Книги только надо будет вывезти, а то изгваздают побелкой, не отчистим потом.

– И мебель, – вмешался Ит. – С мебелью тоже надо что-то решить. Можно попробовать простынями позакрывать. Или снять на месяц склад, и туда ее…

Мебель была основательно «заражена», часть предметов, как они успели определить, тоже являлась, по сути дела, элементами следящей системы.

Берта кивала.

– Как-то это незаметно получилось, – с досадой сказала она. – Вроде было ничего, а как-то раз зашла в ванную, и мне на голову прилетел кусок штукатурки с потолка. Хорошо хоть небольшой, но шишка все равно…

– Ясно. – Скрипач недовольно поморщился. – Плохо, что у нас в Москве только неделя. Хотя, думаю, можно будет с комендантом договориться, он проследит. Ты ведь с нами?

– По всей видимости, да. Томанов подписал командировку. – Берта коротко глянула на Ита, тот едва заметно кивнул. – Ну что, мальчики? Я переодеваюсь, и пошли?

– Давай. Я только розы поставлю. – Скрипач стащил со шкафа большую китайскую вазу. – Ит, набери водички.

– Это называется «я розы поставлю», – проворчал Ит. – Совести у тебя нет. Берта, мы рокфора взяли и колбаски. Может, еще чего на закусь сообразить?

– В холодильнике глянь, – донесся из спальни ее голос. – А! Хлеба, хлеба возьми!.. Только нарежь, не ломать же его руками…

– Так, стой, – приказал Ит, когда они вышли из высотки. – У тебя спина испачкалась.

Такого хамства, как «зараженная» одежда, они не ждали, но факт оставался фактом: Берту «пасли» и на улице тоже. Одним движением руки Ит снес к чертовой матери последний фрагмент прослушки, и тут у Берты сдали нервы уже окончательно – она, спотыкаясь, добрела до парапета, села на низкую каменную приступку, и разрыдалась.

– Ну-ну-ну, – бормотал сочувственно Скрипач, гладя ее по плечам. – Ну все, все. Бертик, ну ты что? Ну ладно тебе…

– Что – «ладно»? – осадил его Ит. – Пусть плачет. Лучше плакать, чем в себе таскать… Берта, это давно началось?

– Полгода… – Она всхлипывала, уткнувшись Скрипачу в плечо. Ит сел рядом и погладил ее по голове. – Ребята… тему закрыли… я… о, боже… мы сейчас… сидим над расчетами… сеток… которые никому не сдались ни разу… А тема…

– Что – закрыли? Подожди. Берта, давай так сделаем, – попросил Ит. – Сначала ты на меня посмотришь, хорошо?

– И на меня, – вставил Скрипач.

– И на рыжего, – согласился Ит. – Потом рыжий сбегает за лимонадом… ведь сбегает, да? Скрипач, десять минут до закрытия кулинарии, давай рысью. Потом ты выпьешь лимонада, мы уйдем куда-нибудь и нормально поговорим.

– Лучше… водки, – попросила она.

– Водка будет потом, когда мы дойдем до какого-нибудь подходящего места. – Ит посмотрел вслед Скрипачу. – Рыжий, прихвати еще бутылку, если продадут, – негромко произнес он. – Так. Ночуешь сегодня у нас. Завтра… что бы такое изобразить… вещи брать нельзя, понимаешь? Вещи придется новые… Берта, над тобой сейчас кто живет?

– Профессор Родченко с семьей. Но они на дачу уехали, их до октября не будет.