Страница 34 из 40
Показательно, что в во всех трех случаях речь идет о женщинах — мужчины традиционно получают милитаристское воспитание и поэтому испытывают определенное влечение к оружию. Мужчина быстро определил бы, с какого рода предметом он имеет дело — и, как следствие, скорее всего попал бы под агрессивное влияние стереотипа «оружие».
Отсутствие же знания о предназначении этих вещей превратило оружие в мирные бытовые предметы.
Зачастую имеет место обратный процесс — бытовые предметы, обладающие поражающими свойствами, используются как оружие. Так, например, все виды оружия, применяемые в кобудо и каратэ являются адаптированными сельскохозяйственными инструментами: нунтяку первоначально использовалось как цеп для обмолота риса, тонфа — как рукоять для вращения жернова домашней мельницы, сай как инструмент для рыхления почвы (вспомните женщину, использовавшую стилет для работы в огороде), кама — как серп для жатвы риса и т. п. Любой предмет, который мог подвернуться под руку в разгаре боя, считался в Китае и в Японии оружием. Во время первой и второй мировых войн в рукопашном бою часто использовались саперные лопатки — свойства лопатки, позволяющие ей втыкаться в мерзлую землю и разрубать корни деревьев, превращали ее в грозное оружие. В наши дни существует множество школ самообороны, где учат использовать в качестве оружия все возможные бытовые предметы — ключи, карандаши, книги, сумки и т. п.
«Вещи становятся тем, что они есть, когда люди дают им имена». Предметы сами по себе не имеют строго определенного предназначения. Предметы имеют лишь свойства, поэтому только от их владельцев зависит то, как тот либо иной предмет будет использован. Лопата не орудие, предназначенное, чтобы копать землю. Лопата, это предмет, свойства которого делают его подходящим для того, чтобы копать землю, как и для ряда других действии. Например, для отрубания вражеских конечностей.
Предметы универсальны. «Предназначение» — лишь стереотип. Любой предмет можно использовать многими способами. Возьмем, к примеру «пуукко» — традиционный финский нож. Испокон веков этот нож использовался финнами для всевозможных бытовых целей — нарезать хлеб, почистить рыбу, вырезать игрушку из дерева. По сей день в каждом доме в Финляндии найдутся один-два таких ножа, главным образом для работы на кухне или для рыбалки. В глазах финнов «пуукко» вообще не является оружием. Однако в России тот же самый финский нож известен как «финка» — типичное оружие уголовника, ношение такого ножа противозаконно и наказуемо. Вещь та же самая, но отношение к ней другое — и в результате мы говорим как будто о двух разных предметах, один из которых — универсальный рабочий инструмент, а другой — бандитское оружие.
Разница между «не-оружием» и «оружием» лежит в нашем сознании. Порой достаточно лишь заменить имя, чтобы превратить один предмет в другой. В какой-то вещи мы можем заметить ее пригодность для того, чтобы колоть орехи и назвать ее «орехоколом» или «колотушкой», но тот же самый предмет можно использовать для разбивания голов, и тогда речь пойдет о «кастете». Наша проблема в том, что дав однажды вещи имя, мы тем самым определяем для себя ее применение. У Честертона есть детективный рассказ, в котором жертву убили стрелой и все искали лучника — никому не приходило в голову, что стрелой можно заколоть — так же, как ножом или шпагой. Решив однажды, что та или иная вещь пригодна для каких-то определенных действий, мы как бы закрываем для себя возможность использовать ее по-другому и лишь человек, не закрепощенный стереотипами, видит множество применений каждой вещи. Как мудр был по даосским понятиям парнишка («Принц и нищий» Марка Твена), коловший орехи большой государственной печатью!
«Совершенный человек» превращается в толкущего рис, когда он толчет рис». Ни одна вещь не является «оружием» или «не-оружием» сама по себе. Топор превращается в плотницкий инструмент, когда им тешут бревно, он же становится оружием, когда им наносят удар по голове противника. Любая вещь может выступать во многих ролях, в том числе и в роли оружия, но чтобы ясно понять это, надо освободиться от стереотипов, сковывающих сознание. Не существует «оружие» или «не-оружие» как таковое, есть только разные предметы, и то, как мы будем их применять, зависит лишь от нас самих.
Европеец привык к жестко установленным функциям предметов, например, тарелка для него — лишь тарелка, а меч — не более, чем меч. Поэтому в Европе человек мог быть известен как мастер боя только при том условии, что он профессионально фехтовал на мечах (однако, лишившись меча, такой боец оставался беззащитным — его мастерство было привязано к оружию). На Востоке же, особенно в Китае, отношение к вещам всегда было другим. Истинным мастером считается там не тот, кто в совершенстве владеет мечом или копьем, но тот, кто в случае необходимости может использовать любую вещь сообразно с ее свойствами для достижения своих текущих целей. Его мастерство заключено в нем самом и не зависит от каких-то конкретных предметов.
Такой человек может использовать тарелку вместо метательного ножа, а меч вместо лестницы: он использует предметы в соответствии с их свойствами, подходящими ему в данный момент, а не «согласно с их предназначением». Он может владеть алебардой, кистенем или кинжалом, но если обстоятельства вынуждают его вступить в бой, не имея под рукой привычною оружия, он способен вооружиться лопатой, поясом или осколком стекла, сорванной с дерева веткой или снятым с ноги башмаком — и такое «оружие» будет в его руках не менее эффективным.
Более того, такой человек не только мастер боя, он мастер жизни. Любая вещь в его руках послушно раскрывает свои свойства, нужные ему в данный момент; он работает — и вещь становится инструментом, он сражается — и вещь превращается в оружие, он отдыхает — вещь служит предметом обстановки. Эту особенность легче всего понять на примере играющих детей: ребенок ведь не скован глупыми правилами взрослых. Посмотрите на ребенка, играющего с палкой: вот он скачет верхом, а палка — это его верный конь, вот она превращается в меч-кладенец, в дерево, под которым он прячется от дождя, в мачту корабля, в ружье, в подзорную трубу… Это выглядит смешно, но в этом и есть путь Дао — находиться в гармонии с вещами и тем самым использовать их оптимальным образом в каждый момент, извлекать из них наибольшую пользу. Человек, постигший истинную суть вещей, будет гармонично приспосабливаться к каждой вещи, как вода приспосабливается к форме сосуда, и вещи будут для него только тем, что ему нужно в данный момент. Сами вещи для него не имеют предназначения — лишь их свойства, в соответствии с которыми он использует эти предметы в той или иной ситуации. Это ли не лучший путь — быть в гармонии с вещами?
Оружия не существует. «Оружие» — всего лишь ярлык, который мы навешиваем на предмет, когда хотим использовать его для боя, это проекция на предмет наших собственных агрессивных намерений. Назвав какую-то вещь «оружием», мы сами загоняем себя в тупик. Во-первых, решив, что эта вещь «предназначена для боя», мы лишаем себя возможности использовать ее свободно, по своему усмотрению, так как устанавливаем ей жесткое предназначение. Во-вторых, мы подвергаем себя агрессивному воздействию стереотипа «оружие»: являясь владельцем предмета, «предназначенного для боя», мы автоматически начинаем готовиться к бою — по крайней мере, на ментальном уровне.
А что, если нам отказаться от оружия? Нет, это не призыв сражаться голыми руками. «Вы не обезьяна — используйте орудия!» Одно из главных отличий человека от прочих живых существ в том, что он может в различных ситуациях обеспечить себе преимущество за счет сознательного использования тех или иных предметов. Если у вас есть преимущество, было бы глупо добровольно лишиться его, а уж тем более в бою, когда ставкой зачастую служит жизнь.