Страница 14 из 20
― Подойдите, ― щелкнув тумблером, произнес он уже обычным, разве что усталым голосом. ― Чем могу?
Но несмотря на внешнюю жантильность вопроса, любезности в его тоне было не больше, чем у продавщицы после закрытия пивного ларька. Я все-таки решил попытать счастья, поколотившись в уже захлопнувшееся окошко. Имея в виду полученную от Цыпки, а также при более близком личном контакте информацию, я не слишком обольщался насчет того, что при имени Нинель меня здесь встретят радостными объятиями. Но и последовавшей реакции тоже, честно скажу, не ожидал.
Иван Палыч так подпрыгнул, что чуть было не свалился со своего барного стульчика. Обычными словами не передать тот поток брани, которую я услышал (слава богу, при отключенном микрофоне!) в адрес мадемуазель Шаховой, ее покойной мамы, всех прочих родственников по женской линии и меня лично ― в виде особого исключения. Оказалось, что Нинель действительно трудилась здесь некоторое время назад артисткой сексуально-эротического жанра, причем не гнушалась самых сложных для исполнения ролей. (В этом месте я, слегка оторопев, попытался хотя бы отдаленно представить себе, что такое «самые сложные для исполнения» роли в этом театре, ― но не смог, не хватило воображения.)
И ведь талантом Бог ее не обидел, со страстью, замешанной на горечи, поведал мне Иван Палыч. (Тут я тоже мог бы поспорить, стоит ли так уж легко примешивать сюда Господа, но промолчал.) А Иван Палыч, вцепившись на этот раз для верности в подлокотники барного табурета, сообщил, горя яростным негодованием, что не за тем она сюда пришла! (За чем «не за тем», снова задумался я и снова промолчал.) Но Иван Палыч, словно прочитав мои мысли, разъяснил: не за искусством, не за творчеством явилась в театр «Купидон» эта ехидна! Она приползла совсем за другим: сманить за собой наиболее морально неустойчивую часть актерского и вспомогательного коллектива! (И в третий раз меня так и подмывало спросить, какие именно критерии моральной устойчивости приняты в данном коллективе, но я опять малодушно оставил рот на замке.)
Короче, Нинель сделала то, что сделала. (Тут, кстати вспомнив хриплый смешок Цыпки, я подумал, что на один вопрос все-таки получил ответ: даже в таком учреждении подобное поведение вполне можно было квалифицировать как блядство.) Иван Палыч не сомневался, что она с самого начала была «засланным казачком». И в результате свела, как говорится, со двора нескольких лучших, да при этом самых молодых исполнителей как женска, так и мужеска пола, а заодно декоратора и светотехника.
― Чем сманила? ― поинтересовался я.
― Да чем нынче сманивают? ― почти простонал Иван Палыч. ― Деньгами, конечно! У нас-то ставки невысокие, вы же знаете: даже при Софье Власьевне театр наш отечественный всегда был на дотации. А уж теперь…
Я подумал: ирония в том, что как раз при советской-то власти театр «Купидон» точно был бы на полной самоокупаемости. И промолчал в пятый раз. А вместо этого спросил:
― А куда сманила, не знаете?
― Не знаю ― и знать не хочу! ― гневно замахал маленькими кулачками Иван Палыч. ― Небось какое-нибудь очередное шоу при роскошном борделе! Это ж надо ― бросить ради него театр! Те-а-атр! А ведь я им говорил, каждый день напоминал: не себя, не себя в искусстве надо любить, а искусство в себе! Подонки! Даже завпоста увели ― так в результате у меня реквизит авторы пьес таскают. Вместо того чтобы в зале сидеть, слушать, как произносят их текст!
Он трагически выкинул руку в сторону отдыхающих в сторонке пальмоносцев. Оказавшиеся не столь востребованными на высокооплачиваемом бордельном поприще драматурги готовно закивали, всем своим видом выражая несогласие со своим нынешним статусом. На этот раз я все-таки не удержался:
― Авторы? А мне показалось, вы Шекспира репетируете.
― Шекспир не писал специально для эротического театра, ― с усталой снисходительностью пояснил Иван Палыч. ― В чопорной елизаветинской Англии это было невозможно. Поэтому кое-что мы домысливаем сами, вытаскиваем зашифрованные от простого обывателя темы и смыслы. Там, в общем-то, все заложено, прямо по Фрейду, но кое-какие линии приходится откидывать, другие, наоборот, усиливать, укрупнять планы. Вот вы видели Офелию с Гамлетом. В чем их трагедия? У Офелии явный комплекс Антигоны…
― В каком смысле, простите? ― не понял я. Антигона, сколько помнилось, тоже была литературным персонажем, только у древних греков.
― Ну, это примерно то же, что Эдипов комплекс, только наоборот, ― с видом учителя, вынужденного в сотый раз объяснять одно и то же, проговорил Иван Палыч. ― Если внимательно вчитаться в текст, становится совершенно ясно, что Офелия с ранних лет сожительствует с отцом, Полонием. Именно на фоне инцеста развивается ее душевная болезнь, по мере старения отца к тому же осложняющаяся геронтофилией…
Будучи лишенным возможности прямо сейчас внимательно вчитаться в шекспировский текст, я только и мог что открыть рот и трудно сглотнуть. Но Иван Палыч принял мой ошарашенный вид за проявление повышенного интереса, потому что с воодушевлением продолжал:
― Соответственно и королева. То, что у нее комплекс Иокасты, ежу понятно. Она обожает Гамлета не только как сына, но и как мужчину. Сцена их соития над трупом завернутого в ковер Полония ― мы ее репетировали на прошлой неделе ― это шедевр, можете мне поверить! Приходите на премьеру ― убедитесь! Шедевр, истинный шедевр!
Иван Палыч перевел дух. Я тоже. Но он раньше успел набрать воздуха в легкие:
― Ну а то, что у самого Гамлета наличествует Эдипов комплекс в самом что ни на есть вульгарном виде, прямо как в учебнике, объяснять, надеюсь, не надо. Он ревновал еще к покойному отцу, а уж когда дело дошло до дяди Клавдия…
При этих словах худрук издал губами характерный чмокающий звук, который можно было трактовать как угодно, но только не в положительном для короля смысле.
― Клавдий, без сомнения, педофил, ― рубанув рукой воздух, вынес приговор Иван Палыч. ― Причем педофил со стажем. Еще в раннем детстве Гамлета он совершал с ним развратные действия, почему родителям и пришлось спешно отправить ребенка из Эльсинора в Гейдельберг. Но там он тоже хорошему не научился. Эти его приятели… Так называемые друзья детства… ― Режиссер осуждающе покачал головой. — Вы же знаете, нравы времен Возрождения были весьма лукавы… Я полагаю, именно бисексуальность Розенкранца и Гильденстерна, вовлекших в групповой секс Гамлета с Офелией и целый ряд придворных дам и кавалеров, послужила истинной причиной трагедии принца датского. Ведь как раз там во время одной из оргий волею жребия партнером Гамлета, причем, заметьте, активным партнером, оказывается брат Офелии Лаэрт…
У меня заложило уши. Как при снижении самолета. Думаю, это была естественная реакция организма, не способного с подобной скоростью адаптировать поток ошеломляющей информации. Кое-какие обрывки фраз до меня доносились: «разнузданная оргия с бродячими актерами», «старый содомит Горацио»… Художественный руководитель продолжал развивать свою версию истории принца датского, но временно постигшая меня на нервной (или на датской) почве глухота дала спасительную передышку. Я использовал ее, чтобы собрать рассеянные под бурным натиском Ивана Палыча мысли. В конце концов, я пришел сюда не для того, чтобы слушать всю эту ахинею, а с какой-то целью, и следовало немедленно к этой цели вернуться.
― Потрясающе! ― вклинился я со всей доступной мне искренностью, по движению губ худрука догадавшись, что он сделал короткую паузу. ― Но мы говорили о Шаховой. Она-то какие роли играла?
Слух постепенно возвращался ко мне, но Иван Палыч снова приложил усилия, чтобы я об этом пожалел.
― Шахова? ― переспросил он. ― Играла, например, в «Горе от ума», причем главную роль. Ну, вы же проходили, в восьмом классе, должны помнить: Софья, дочка старика Фамусова. В школе нам пытаются преподать, во-первых, догматический, во-вторых, чопорный подход к трактовке ее образа. А ведь ее неудержимое стремление к промискуитету не спрячешь, как ни старайся, даже в классической версии. Молчалин, Репетилов, Скалозуб ― да она ни одних штанов мимо не пропускает, так и норовит в них залезть, а эти похотливые господа с удовольствием пользуются… И играла, надо признать, великолепно! Этакого кокетливого игривого подростка, маленькую Лолиту, меняющую партнеров как перчатки. Кстати, если не забыли, Лолиточка ведь и у Набокова тоже оказывается давным-давно оттрахана, и не раз, каким-то бесчувственным сверстником! А Чацкий ― это своего рода Гумберт Гумберт девятнадцатого века. Умный, тонкий и страстный. Он единственный среди мужских персонажей комедии желает не просто банального секса с Софьей где-нибудь в задних комнатах с задранным впопыхах кринолином. О, он мечтает о сладости дефлорации, о нежной девственной плеве, которую строго воспитанная дворянская дочь после многих метаний наконец стыдливо отдает в его трепещущие руки!