Псы войны

— Чармиан принадлежит к давно минувшей эпохе в американской истории, — отозвался Конверс. — Мало кто из двадцатипятилетних может претендовать на такое.

— Призраки, — обронил Иэн. — Страна полна призраков.

Джил Перси подхватила палочками перчинку и сжевала не поморщившись.

— Вряд ли Чармиан можно назвать призраком. В этой стране множество призраков, но они реальны.

— Везде, где есть масса несчастных, умирающих молодыми, — сказал Конверс, вытирая руки прохладным полотенцем, — будет и масса призраков.

— В нашей деревне был один такой поганый призрак, — сказал Иэн Перси. — Из тех, которых они называют ма. Он жил под баньяном и появлялся в часы сиесты, чтобы пугать детишек.

— После войны, — сказал Конверс, — летчики будут летать над долиной Ядранга и разбрасывать комиксы и сэндвичи для всех призраков американских солдат. А то американским ма тут скучно.

Иэн, оставив без внимания еду, принялся за вторую бутылку пива.

— Маловато ты тут просидел, чтобы так говорить, — заметил он Конверсу.

Конверс положил палочки на край тарелки.

— А я считаю, что могу говорить что вздумается. Я был на передовой. Был на войне. — Он повернулся к Джил, которая с укором смотрела на Иэна. — Разве не так, Джил? Я был на поле боя.

— Я была там, — ответила она. — И видела тебя, приятель.

— Мы были на войне, Джил и я, — объявил Иэну Конверс. — И что мы там делали, Джил?

— Плакали, — ответила Джил.

— Плакали, — с нажимом сказал Конверс, — вот так-то. Мы лили слезы над поруганными человеческими чувствами и можем теперь говорить все, что думаем.

И Конверс, и Джил ездили наблюдать за вторжением в Камбоджу, и то, что они там увидели, заставило их плакать. Но Конверс лил слезы не над поруганными человеческими чувствами.

— Ты забавный парень, — сказал Иэн. — Но вообще-то, тебе здесь не место.

Официантка, безмятежная за фарфоровой улыбкой, поставила перед ними чашки с рыбой и рисом. В зал вошла группа американских репортеров, сопровождаемых четырьмя филиппинскими рок-музыкантами, стриженными под пачуко[18]. Чем больше пили сакэ торговцы «хондами» и их подружки-японки, тем веселее они шумели.

— Я хочу сказать, — продолжал Иэн, — что люблю эту страну. Для меня она не какая-нибудь поганая дыра. Я состарился здесь, парень. Теперь, когда приходится уезжать, я только и думаю, что об ублюдках вроде тебя в таких вот местах.

— Иногда, — сказала Джил, — ты ведешь себя так, словно открыл эту страну.

— Это шайка извращенцев, — не успокаивался Иэн. — Вы шайка извращенцев. Почему вы не отправитесь в другую страну смотреть, как она погибает? В Бангладеш масса жертв наводнения. Почему не поехать туда?

— Сейчас там сухой сезон, — ответил Конверс.

Мальчишка лет восьми ввел с улицы солдата-вьетнамца в темных очках и с белой палкой; они переходили от столика к столику, предлагая сайгонскую «Геральд». Американские репортеры, сидевшие развалясь за своим столиком позади Конверса, наблюдали за ними.

— Послушай, — говорил один из репортеров, — он видит не хуже тебя. Парень ходит с шестью разными поводырями. Он нанимает мальчишек на рынке.

— Да ну? — удивился другой. — Я думал, он слепой.

— Он каждый день получает чистый аэрвишный комбез. А даже в АРВ не берут слепых.

Когда солдат с мальчиком подошли к ним, Конверс и Иэн купили по газете и не глядя отложили в сторону.

— Я сегодня встретил даму, которая считает, что здесь властвует дьявол, — сказал Конверс.

— Не будь таким недоверчивым, — сказал Иэн. — Я бы на твоем месте проверил — а вдруг и правда.

Джил незаметно разглядывала американских репортеров.

— Эти должны знать, — кивнула она на их столик. — Можем спросить у них.

Конверс обернулся, чтобы взглянуть на репортеров; они были дочерна загорелы, с внушительными мексиканскими усами и ловко орудовали палочками.

— Их это не интересует, — сказал он. — Дьявол реален для индейцев, а для этих ребят он всего лишь очередной косоглазый монах.

Они покончили с рыбой и рисом и заказали еще «Тридцать третьего» пива. Официантка принесла им арахис, в котором ползали крохотные насекомые, похожие на паучков.

— Дьявол? — спросила Джил. — Как думаешь, что она имела в виду?

— Это была миссионерка, — ответил Конверс.

Джил и Иэн ели арахис, спокойно стряхивая насекомых. Конверс обошелся без арахиса.

— Любопытно, что за тип этот Тхо? — проговорила после недолгой паузы Джил. — Что Чармиан в нем нашла?

— Елду с винтом, — хмыкнул Иэн.

Конверс промолчал.

— Полковник АРВ. — Джил задумчиво посасывала орешек. — Интересно, каков он в этом деле?

— Настоящий искусник, — отозвался Иэн.

— Ты правда так думаешь?

— Лучший жеребец к востоку от Суэца, — уверил ее Иэн. — Авторитетно тебе заявляю.

— А я авторитетно заявляю, — не согласилась Джил, — что лучшие трахальщики к востоку от Суэца — это кувейтцы.

— Это если нравятся арабы. Кому-то они нравятся, а кому-то нет.

— У арабов есть такое благословение: «Пусть поэзия твоей любви никогда не станет прозой», — сообщил Конверс.

— Вот так-то! — сказала Джил. — Я за Кувейт.

— Я, — продолжал Конверс, — знаю одного парса из Карачи, который вхож к султану Кувейта. Он его поставщик. Когда султан собирается на соколиную охоту, мой друг-парс снабжает его всем необходимым. Он может достать все на свете.

— Ух ты! — воскликнула Джил. — Мы пустим сокола в беспощадное небо. А ночью, когда лягу спать, он в шатер ко мне шасть[19].

— Точно, — кивнул Конверс, — и ты будешь щекотать ему простату страусиным пером.

Джил мечтательно вздохнула:

— Павлиньим крылом.

Иэн оглянулся на официантку, склонившуюся над жаровней.

— Это откровенный расизм, — заметил он.

— Что делать, — сказал Конверс, — так у них заведено. К востоку от Суэца.

Пол под ногами содрогнулся; Конверса на мгновение охватил знакомый ужас. Когда грохот взрыва улегся, они посмотрели не друг на друга, а на улицу и увидели, что стеклянная витрина исчезла, открыв стоявшую перед ней железную решетку. Еда у всех оказалась на коленях.

— Начинается, — сказала Джил Перси; на кухне кто-то пронзительно ругался, видимо ошпаренный.

Они ползали по циновке, залитой чаем, ища свою обувь. Хозяин, обычно производивший впечатление человека мягкого и интеллигентного, с мрачной яростью пробивался сквозь толпу к выходу; публика начала покидать ресторан, не расплатившись. В дыру, где была витрина, Конверс видел, как сухая белая пыль оседает тонким слоем на мокрый асфальт.

Улица была на удивление спокойна, словно взрыв разрушил плотину и хлынувшая тишина затопила городской шум, который понемногу всплывал на поверхность пронзительными криками и свистками полицейских.

Конверс и чета Перси медленно брели в сторону реки; впереди на углу виднелись четверо американцев-репортеров. Все, похоже, были не настолько глупы, чтобы бежать. На полдороге к перекрестку они прошли мимо продавца газет и его прокатного поводыря, которые стояли как вкопанные. Солдат по-прежнему был в темных очках; мальчик, не отпуская руки слепого, безучастно посмотрел на них. На углу стояла старуха, закрыв ладонями уши, словно внезапно оглохла.

— Это Министерство налогов и сборов, — сказал Иэн.

Когда они свернули за угол, оказалось, что так оно и есть. Улица перед министерством была разворочена; целую секцию бетонной мостовой снесло, обнажив черную землю, на которой был построен город. Дежурные лампочки в подъездах ближних зданий были разбиты, и глаза привыкали к темноте не сразу. К этому моменту вокруг уже выло множество полицейских сирен.

Здание министерства, выстроенное в нелепом стиле Третьей республики, походило на замок слоновьего царя Бабара[20], и останки кованой железной ограды торчали теперь как погнутые зубочистки.

18

Пачуко — в американских городах члены уличных банд, состоящих из подростков мексиканского происхождения.

19

«At night when I’m asleep / Into my tent he’ll creep» — из песни «When You’re Smiling» («Когда ты улыбаешься») Ларри Шея, Марка Фишера и Джо Гудвина, ставшей большим хитом в исполнении Луиса Армстронга, который записывал ее как минимум трижды (1929, 1932, 1956). Также песню исполняли Фрэнк Синатра, Нат Кинг Коул, Луис Прима и др.

20

Бабар — герой французских детских книг, выходивших с 1931 г.