Страница 28 из 116
— Я постараюсь. Хотя уже сейчас известно, что в Лайкхе сформирована танковая колонна из сорока «шерманов».
— Сорок «шерманов» — это сила. А у нас пока ни одного. Правда, есть надежда, что в будущем нам удастся переправить на Юг десятка два «Т-34».
— Вот тогда мы покажем! — воскликнул Фам Лань. — Можно прямо на Сайгон двигаться.
— С Сайгоном придется подождать, — охладил раз-
ведчика генерал. — Нам бы вот здесь пощипать врага, устоять, не сдать позиций. В случае своей неудачи американцы начнут затыкать дыры сайгонскими частями, да еще постараются на них же свалить вину за неудачу. Как ты думаешь, майор?
— Признаться, так далеко еще не заглядывал. Пока занят сбором сведений, а анализ придется делать несколько позже. И, думаю, анализировать будет не один какой-то отдел, а весь штаб.
— Я не зову тебя сразу делать предсказания, но прошу продолжать глубокое изучение взаимоотношений союзников, не выпускать из виду никаких мелочей в этом деле.
— Перебежчики и наши товарищи, работающие на той стороне, сообщают, что в сайгонских войсках начался ропот. Солдаты прямо говорят: если эта война американская, то пусть они и воюют сами. Нечего нас подставлять под пули, поручать самое опасное или грязное дело. Особенно сильны антиамериканские настроения в двадцать пятой дивизии.
— Она дислоцирована в дельте? — спросил генерал.
— Да, командует ею генерал Фам Чонг Тань, — добавил председатель Фронта освобождения. — Я его знал еще в юности. С большими амбициями человек. Думаю, что американцы с ним будут иметь немало хлопот.
— На совещаниях в Сайгоне его часто отчитывают. И американские советники, и высшие руководители, особенно сайгонский премьер Нгуен Као Ки. Недовольны, что он не может заставить солдат воевать так, как требует обстановка, — добавил Фам Лань.
— Откуда известны тебе такие подробности? Сам генерал докладывает? — спросил с иронией в голосе командующий.
— Можно сказать, сам и докладывает, — без тени смущения ответил Лань. — Когда он возвращается из Сайгона, то обязательно напивается и рассказывает тем, с кем пьет, все, что с ним было. А рядом есть наш человек. Вот и вся тайна, товарищ генерал.
Генерал вернулся на свое место за столом, закурил тоненькую сигарету. Сделал несколько глубоких затяжек. Серьезная озабоченность отразилась у него на лице. Оно как-то посуровело, стало жестче.
— Понимаете, в каком сложном положении находится народ здесь? Особенно солдаты. Они не слепые, чтобы не видеть, что делают американцы на их земле.
Ведь у многих солдат родственники — за колючей проволокой в стратегических деревнях. Да и сами они вырвались оттуда только потому, что оказались в армии.
— Но другое положение в офицерском корпусе, особенно в генералитете, — сказал председатель, — там служат и за большие деньги и за свои интересы.
Генерал помолчал немного, загасил сигарету в пепельнице из скорлупы кокосового ореха.
— В народе говорят, — медленно начал генерал, — когда одна лошадь заболеет, то весь табун не будет есть траву. Это лошади. А возьмите лошадей-людей в нынешнем Южном Вьетнаме: чем больше американские хозяева их кормят, кормят долларами, а не травой, тем они сильнее дерутся друг с другом. Посмотрите: за американский лакомый кусок идет самая беспощадная драка. Переворот за переворотом. И за каждым из них — дележ долларового корма. Когда мы начнем наносить более сильные удары, одержим более заметные победы, они галопом бросятся бежать. И не только они сами будут драться и кусать друг друга. За ними последуют и их хозяева, начнут паниковать, будут фыркать и ломать конюшню — они ведь тоже лошади, только породистые — и бросятся убежать, но не к финишу, а подальше от возмездия. Вот почему нам необходимо постоянно вести психологическую войну с противником и стараться не проигрывать ни одного боя.
— На психологическую войну нажимают сейчас и американцы, товарищ генерал, — сказал Лань. — Пока я не готов докладывать по этому вопросу обстоятельно, наш отдел изучает положение, и в ближайшие месяцы мы будем располагать более полной картиной. Но по предварительным данным, я о них докладывал заместителю главкома, в Южный Вьетнам прибыла большая группа офицеров специально для ведения психологической войны. Среди них есть люди, которые могут представить для нас особый интерес. Например, полковник Юджин Смит.
— Что это за фигура, если сама товарищ замглавкома заинтересовалась им?
— Полностью он нам не ясен. Работает с генералом Фрэнсисом Райтсайдом. Ищет встреч и знакомств среди вьетнамцев. Недалеко от базы есть пагода мудрого Дье-ма. На самом-то деле она называется пагодой Пурпурных облаков, но настоятель пагоды прославился своими знаниями, умом, добротой, и люди давно уже называют ее пагодой мудрого Дьема. Вот с ним-то полковник Смит и старается наладить тесное общение, ведет беседы о буддизме. Думаю, что следует попробовать сблизиться с этим полковником.
— Неплохая мысль. Только надо подыскать такого человека, который мог бы завоевать доверие самого мудрого Дьема.
— Как раз этим мы сейчас и занимаемся. Племянник Дьема служит где-то в одной из наших частей. Мы уже знаем его имя, знаем, что Дьем души в нем не чает за то, что парнишка хорошо освоил каноны буддизма и философию древних. Дьем будто мечтал подготовить из него наследника себе. Но парню вдруг наскучило сидеть в пагоде, и он подался в политехническую школу в Хюэ и окончил ее успешно. Его хотели послать во Францию для продолжения образования, а он вдруг исчез из Хюэ. Через некоторое время он прислал мудрому Дьему весточку через верного человека, сообщив, что ушел в народно-освободительную армию. Мудрый Дьем, как рассказывают деревенские жители, сначала рассердился и расстроился, а потом, обдумав все — он же поэтому и зовется мудрым, — простил своего любимца.
— Если удастся найти парня», — сказал генерал, — сразу приходите с ним ко мне. Но постоянно помните, как бы не попасть самим в ловушку.
— У меня есть личная просьба, товарищ командующий, — сказал Фам Лань.
Генерал поднял удивленно брови, внимательно посмотрел на майора, будто ослышался: с просьбами, тем более личными, к нему обращаются редко.
— Очень прошу выслушать меня, товарищ генерал, — взволнованно произнес Фам Лань.
— Ну, как говорится, и вода вскипела, и чай заварен. Готов выслушать со всем вниманием, — ободряя майора улыбкой, сказал генерал.
— Вы знаете, что представляет собой база Фусань?
— Ну, если твои разведданные верны, то это — крепкий орешек. Нам он пока не по зубам, хотя разгрызать его придется когда-нибудь именно нам. Верно?
— Совершенно верно, товарищ генерал. Вот я и прошу вас отправить меня в район базы. Ведь я из тех мест, мне там многое знакомо. Я постараюсь проникнуть на саму базу — не могут же американцы обойтись без вьетнамской прислуги, помощников, переводчиков.
И если мне удастся, то Фронт будет получать информацию из первых рук. Настанет же такой день, когда наши войска начнут штурм базы, и тогда сведения, добытые на месте, очень пригодятся командованию.
— Как, товарищ председатель, — спросил генерал, — примем предложение или прикажем не отвлекаться от прямых служебных обязанностей?
Генерал говорил вроде строго, но Фам Лань уловил в голосе теплые нотки.
— Предложение заманчивое, — сказал председатель, — но только подойдет ли Фам Лань для этого? Тут надо подумать, не один раз подумать. То, что он из тех мест, может обернуться не преимуществом, а недостатком: а вдруг узнают? И тогда все пропало. Противник насторожится, к нему будет труднее подобраться.
— Вот видишь, Лань. Прав председатель. И еще одно. Не так много у нас людей с академическим образованием, чтобы мы могли рисковать ими.
— На риск мне или кому-то другому все равно придется идти. Но у меня в этом случае будут преимущества перед другими.
— У тебя они и здесь есть, — прервал генерал. — Я уже сказал.
— Я не об академическом образовании, товарищ командующий. Речь о другом. Риск можно уменьшить. Отпущу усы и бороду, изменю походку и сделаюсь неузнаваемым. Потом — время. Я уходил в армию шестнадцатилетним, а теперь уже за тридцать перевалило.