Южнее реки Бенхай

— А ты, — грозно ткнув крестом лейтенанта в грудь, — будешь вечно гореть в пламени, убинпа!

Лейтенант поднял пистолет и спокойно иыиустил в священника несколько пуль.

Старик упал рядом со своими односельчанами.

— А ведь я предупреждал тебя, сумасшедший, — проговорил лейтенант, вкладывая пистолет в кобуру. И, обращаясь к солдатам, скомандовал: — Проверьте, не укрылся ли кто-нибудь из этого осиного гнезда в кустах.

Солдаты медленно стали разбредаться по горящей деревне, испытывая никогда ранее не посещавшее их чувство страха за совершенное. Они считали, что убивать вьетнамцев, которые помогают Вьетконгу, — не грех, да они не думали о грехе, о своей вине, пока не увидели обезумевшего священника и его смерть. Командир роты сзывал свой личный состав на небольшую, хорошо утоптанную площадку посреди деревни, куда приходили когда-то крестьяне поговорить о своих делах. Чуть в отдалении собирались другие роты. Стрельба уже кончилась. Только слышно было, как оглушительно лопались занявшиеся огнем бамбуковые стволы.

— Работа сделана хорошо, — сказал, довольный собой, командир роты, — сейчас по вертолетам и назад. Можно будет отдохнуть и выпить добрым стаканчик виски.

— Не все хорошо сделали, господин капитан, — вдруг вмешался какой-то солдат.

— Что не так? — удивился капитан.

— Священника с крестом убили. Нехорошо это.

— Эту вину я беру на себя, не волнуйся. Тут все были сделаны из одного теста и жалеть некого. Они не жалели наших парней.

— А может быть, эти люди действительно не виноваты? Священник же говорил об этом.

— Ладно, Кей, не терзай свою душу, ей еще предстоит увидеть немало и другого. Это — война.

— Но мы же не со священниками воюем? — не унимался солдат.

— С самим господом богом будем воевать, — резко отозвался капитан, — если он сделает ставку на Вьетконг. Понял, Кей? Ну, по машинам!

Через год, демобилизовавшись из армии, солдат первой воздушно-десантной дивизии Кей Рейнолдс с трудом найдет журналиста, которому расскажет о кровавом событии, в котором сам принимал участие, и осудит и свое поведение, и поведение всех, кто был вместе с ним во Вьетнаме. Он несколько раз будет повторять, что священник с крестом в руке не дает ему спокойно жить, что он постоянно видит его глаза и слышит проклятия. «Это не смоешь ничем», — заключил он свой рассказ. Ровно через неделю после этого Кей Рейнолдс покончит с собой, так и не узнав, что в тот же мартовский день произошла еще одна такая же трагедия, которая, став достоянием гласности, всколыхнет волну ненависти во всем мире, — трагедия общины Сонгми, где по приказу командира дивизии «Америкэл» генерала Карстера его солдаты, предводительствуемые полковником Ген-дерсоном и лейтенантом Уильямом Колли, уничтожат более пятисот человек, в основном женщин и детей. И только девочка Во Тхи Льен случайно останется в живых — одна из всех жителей Сонгми — и подробно расскажет о кровавом мартовском дне.

Полковник Юджин Смит только к вечеру узнал о том, что произошло в деревнях Май-первая и Май-вторая, в которых он бывал.

Чувствуя душевную подавленность, он пошел к генералу Райтсайду в его резиденцию.

Генерал обрадовался его приходу, сам достал бутылку виски, лед, стаканы.

— Давно мы не сидели с вами, Юджин, за приятной беседой и добрым виски, — сказал генерал.

— Слишком мало оснований для приятных бесед, господин генерал, — ответил Юджин.

— В этом ты прав, Юджин, прав. И чем дальше, тем, думаю, их будет меньше, в этом наше несчастье.

— Ив этом несчастном положении вы, господин генерал, как говорил небезызвестный супермен нашего экрана Джеймс Бонд, вы сами щедро раздаете «пароль на убийство», — сухо проговорил Смит.

Генерал заметил наконец, что полковник пришел сильно расстроенный.

— В чем дело, Юджин? Упомянутый вами супермен, насколько я помню, проходит по вашему ведомству. А при чем тут я?

— При том, господин генерал, простите за резкость, но, если бы я вас не уважал, я бы не пришел к вам и вы бы не услышали от меня ни слова. Но доверительный характер наших отношений позволяет мне, смею надеяться, говорить с вами прямо и откровенно.

— Совершенно верно, Юджин, — уже с тревогой в голосе произнес генерал, — но что же произошло?

— Господин генерал, вы сегодня своей рукой убили почти пятьсот невинных людей.

— Бросьте, Юджин. Я в жизни не убил своей рукой ни одного человека. Вы что-то путаете.

— А сегодня убили. Скажите, вы дали разрешение провести карательную акцию против деревень Май-пер-вая и Май-вторая?

— Да, я попросил командира первой дивизии усмирить взбунтовавшихся вьетнамцев. Они же убили вашего друга, подполковника Тхао, — саркастически улыбнувшись, сказал генерал, — а до этого нескольких десантников. Вот я и приказал разобраться, усмирить, наказать виновных.

— Вы во Вьетнаме не один год и знаете, что слово «усмирить» означает поголовное истребление? Как же вы позволили расстрелять пятьсот человек ни за что?

— Но они же взбунтовались, убили подполковника, солдат первой дивизии… — растерялся Райтсайд под напором Смита.

— Кто вам сказал, что это они убили?

— Кто-то сказал, не помню.

— Тхао убили не в деревне, а в пагоде Пурпурных облаков, защищая самого уважаемого в этих местах буддиста, известного под именем Мудрый Дьем. Наши солдаты погибли в результате налета Вьетконга. Крестьяне двух деревень, которых расстреляли сегодня, непричастны ни к тому, ни к другому. Я несколько раз бывал там. Скажу больше, именно в одной из этих деревень я нашел двух своих лучших агентов, которые оказали нам неоценимую помощь, но их родителей тоже убили. И после этого вы еще рассчитываете, что вьетнамцы будут нас любить?

-- Я, Юджин, в этой стране уже ни на что больше не рассчитываю. Но вы тоже драматизируете события. Вы взволнованы тем, что убили несколько вьетнамцев…

— Не несколько, а почти пятьсот человек, — перебил его Смит.

— Пусть пятьсот. А что-то я не слышал вашего взволнованного обвинения, когда гибли наши парни. Им устраивали засады, ставили ловушки, били из-за угла. Почему же вы молчали тогда?

— Мне было жаль тех парней, но ведь то было сражение солдат с солдатами. Одни оказались находчивей, может, даже храбрей, потому что шли против сильного противника. Но здесь другое дело: бросить всю мощь против безоружных крестьян, которым нечем было на нее ответить.

— Ладно, Юджин, — примирительно сказал генерал, — давай немного выпьем и поговорим спокойно, — он подал ему стакан. — Я вас понимаю, вы знали этих людей, но сколько гибнет в этой войне тех, кого вы никогда не видели в глаза. А сколько подвели под пули агенты, которых вы заслали в отряды Вьетконга? Почему же вы не скорбите о тех погибших?

— Потому что я действовал против вооруженного врага, — как-то неуверенно ответил Смит. — Я перехитрил его…

— Э, Юджин, не надо вести себя так, будто вы страус, а не старший офицер военной разведки, которая как раз и выдает тот самый «пароль на убийство». Выпьем.

Они выпили.

— Садитесь, друг мой, — предложил генерал. — Мне кажется, мы имеем сейчас больше права поскорбеть о своей участи, она мне представляется не очень завидной. Я не уверен, удастся ли нам выбраться отсюда или нет. Мышеловка захлопнулась слишком плотно, а вы роняете слезы по каким-то вьетнамцам. — Он снова приложился к стакану, сделал несколько глотков и, глядя на Смита из-нод сдвинутых на кончик носа очков, сказал: — Недавно генерал Уэстморленд дал интервью одному журналисту. Очень любопытное интервью, Юджин. Как будто не было ни тяжелых боев, ни тяжелых потерь — материальных и моральных. Как будто не партизаны были хозяевами положения даже в Сайгоне, а он, Уэстморленд, атаковал Ханой. От вопроса, — как могло случиться, что партизаны захватили американское посоль ство и сам генерал мог оказаться их пленником, наш главнокомандующий отмахнулся, как от мелкого и незначительного. Он ответил фразой, рассчитанной на историю: «У Вьетконга уже никогда не будет сил для повторного нападения».