Страница 7 из 93
— Что? Ты считаешь возможным покончить с капитализмом под водительством «Хьюза-Крысы» и ему подобных? Лейбористская партия предавала, предает и всегда будет предавать рабочих!
— Да, но может быть и иначе. Я решил это изменить. Сделать так, чтобы целью партии стал социализм. Кто знает, быть может, я даже стану лидером лейбористской партии. Австралия не похожа на Европу. Еще не время создавать здесь коммунистическую партию. Для этого потребовался бы труд нескольких поколений. Это непосильная задача.
— Превратить партию лейбористов в подлинно рабочую партию невозможно.
Фрэнк Эштон испытывал неудержимое желание сказать: — Я вступлю в партию, Перси. — Но мысли о положении и привилегиях члена парламента вытеснили это искреннее чувство. Что будет, если он вместе с Лэмбертом вступит на путь борьбы? Если он потеряет место в парламенте, ему снова придется вести отчаянную борьбу за существование, как в молодые годы. Он подумал, что Гарриет, наверное, одобрила бы такое решение, но тотчас отогнал от себя эту мысль. Все равно — это совершенно бесполезно. Австралийские рабочие еще не созрели. У Лэмберта и его единомышленников нет своего Ленина. Да, конечно, надо отказаться. Другого выхода нет.
Наступило неловкое молчание; затем Лэмберт сказал: — Значит, насколько я понимаю, Фрэнк, ты не веришь в то, чего мы хотим добиться, и поэтому не хочешь участвовать в борьбе.
Эштон понял, что Лэмберт хочет дать ему возможность объяснить свой отказ менее низменными побуждениями. — Пожалуй, я объяснил бы это иначе, Перси. Ты слишком многого от меня требуешь. Ты хочешь от меня такой жертвы, на которую я не способен.
Лэмберт встал. — Знаешь, я даже не осуждаю тебя, Фрэнк. Но я уверен, что в душе ты и сам сознаешь, что лейбористская партия, несмотря на все твои старания, и впредь будет предавать рабочих.
Фрэнк Эштон смотрел в окно вслед Лэмберту, твердым шагом переходящему улицу к трамвайной остановке. Лэмберт казался ему солдатом, который смело идет в атаку, бросив позади струсившего товарища.
Перед домом вдруг остановился автомобиль. Кто мог приехать к нему в такой нарядной новой машине? Эштон узнал человека, сидевшего за рулем, — это был Ренфри. Рядом с ним сидел Джон Уэст.
Эштон не знал, на что решиться. Ему очень не нравился этот визит. Эти люди снова усиленно занимались закулисными махинациями в лейбористской партии. Уэст уплатил его долги вовсе не из доброты сердечной, это было ясно. Эштон медленно пошел открывать дверь.
— А, мистер Уэст, добрый день!
— Как поживаете, мистер Эштон? — любезным тоном сказал Джон Уэст, протягивая руку. — Я узнал, что вы приехали. Можно войти?
— Да. А что же Ренфри?
— О, он может подождать и в машине.
— Как живешь, Фрэнк? — крикнул Ренфри, помахав рукой.
Они вошли в кабинет; Эштон сел у стола, а Джон Уэст — на диван.
Солнце зашло, и в комнате быстро стало темнеть. Фрэнк Эштон зажег электрическую лампу. Джон Уэст сидел, держа шляпу на коленях.
— Ну, как вам жилось в Европе?
— Я узнал там много нового.
— Говорят, вы пишете книгу?
— Да.
— Вы много успели с тех пор, как я вас посадил в парламент.
Фрэнк Эштон промолчал. К чему он клонит? — подумал он, перебирая пальцами свою рукопись.
— Что вас ко мне привело, мистер Уэст?
— Видите ли, — не сразу ответил Джон Уэст, — я желал бы, чтоб вы уступили свое место Рилу. Мне очень хочется, чтобы он прошел в федеральный парламент.
— То есть этого хочется архиепископу Мэлону?
— Я сказал — мне хочется, чтобы он прошел в федеральный парламент.
— Да ведь Мэлон изъездил всю страну вдоль и поперек и всюду твердил, что Рил — единственный честный человек среди австралийских политиков. И все знают, в чем тут дело. Сектантство губит лейбористское движение.
— Возможно, но я хочу, чтобы Рил прошел на выборах. Я хочу, чтобы вы уступили ему место. Конечно, я позабочусь, чтобы вы от этого не пострадали. Я устрою вас в каком-нибудь предприятии, пока вы снова не пройдете в парламент. Я ведь и так уже много для вас сделал. Должно быть, жена вам сказала, что я уладил ваши денежные дела, пока вы были в отъезде.
— Я вас об этом не просил. Меня нельзя купить, мистер Уэст, даже тем, что вы подскажете, на какую лошадь ставить, или заплатите мои долги.
— Будьте же благоразумны. Если хотите, я сразу отвалю вам хороший куш. Это же всего-навсего маневр. Я дам вам пять тысяч фунтов, чтобы вы уступили свое место Рилу. А позже вы опять можете пройти в парламент.
Эштон невольно подумал о том, что можно сделать на пять тысяч фунтов. Можно построить себе дом. Отдать сыновей в лучшие школы. Первый раз в жизни он узнает, что такое материальная обеспеченность. Ему легко будет пройти на следующих выборах в парламент. Марта перестанет хныкать.
Потом Эштон вспомнил о Европе. Подняв глаза, он встретил пристальный взгляд Джона Уэста. Нет, надо сопротивляться этому человеку изо всех сил, ибо он миллионер и враг рабочих.
— Я не подам в отставку даже за пять миллионов. Я противник католического влияния внутри лейбористской партии, а мне кажется, что эта затея инспирирована католиками.
— Вы, кажется, забыли о том, что я для вас сделал, мистер Эштон.
— Я ничего не забыл. Я был против того, чтобы Рил ушел с поста куинслендского премьера и выставил свою кандидатуру в федеральный парламент, потому что, по-моему, он в лидеры не годится, и, разумеется, ради него я не откажусь от своего мандата.
— Рил — гений. Вам следовало бы написать о нем в своей книге. Он боролся против всеобщей воинской повинности и добивался в Куинсленде открытия государственных предприятий.
— Это совсем не то, чего я хочу, Я стремлюсь к социализму.
— То есть к революции, как в России?
— Именно, мистер Уэст. Как в России.
— Здесь ничего такого произойти не может.
— Так или иначе, мистер Уэст, а я не стану подавать в отставку ради Рила. Даже если вы с Мэлоном купите ему место в парламенте, я постараюсь, чтоб он не стал лидером партии.
— Вероятно, вы намерены сами стать лидером?
— Может быть. Рил все равно лидером не будет.
Джон Уэст разозлился. — А я говорю — будет! Вот увидите! Вы, очевидно, забыли, что я вытащил вас из грязи и сделал членом парламента.
Фрэнк Эштон встал и посмотрел прямо в глаза Джону Уэсту. — Вы помогли мне пройти в парламент, мистер Уэст. Но не в ваших силах меня оттуда выгнать. Вот в чем загвоздка. Не в ваших силах!
Барни и Флорри Робинсон совершали восхитительное путешествие. Флорри первый раз в жизни ехала на пароходе, и все приводило ее в восторг. В заливе Байт и в открытом море стоял полный штиль. Барни и Флорри играли на палубе в теннис, попивали пиво, тихими вечерами пели хором вместе с другими пассажирами, а Барни неизменно декламировал из Генри Лоусона или Банджо Паттерсона. Однажды он спел сочиненную им на популярный мотив песенку о Лу Дарби:
Слушатели были захвачены глубоким волнением, слышавшимся в голосе Барни.
Кормили на пароходе превосходно. Флорри говорила, что уж одно то, что кушанья приготовлены кем-то другим, делает их особенно вкусными. Ее приходилось учить, как держать себя за столом в большом обществе; Флорри уверяла, что вилок, ножей и ложек им дают гораздо больше, чем нужно. К счастью, Барни, опытный путешественник, привыкший обедать в ресторанах, мог подсказать ей, когда какими приборами пользоваться.
Барни не раз думал о том, что за последние годы он разучился ценить Флорри; зато сейчас, взяв ее с собой в Перт, он снова стал понимать, что она значила в его жизни. Она всегда хотела иметь детей, а он — нет; что ж, быть может, еще не поздно… Она рассердится, если узнает, что они путешествуют на счет Уэста. Удивительно, как это она ничего не заподозрила, когда он сказал, что путешествие оплачивает «Соколенок», — ведь редакция, посылая его по субботам на стадион, не могла даже оплатить ему проезд на трамвае. Но пусть Флорри сейчас наслаждается отдыхом; огорчения от нее не уйдут.