Страница 40 из 83
— Я сам, — заявил он, — был когда-то клиентом тотализатора мистера Уэста, но потом я решил, что лучше знаться с Иисусом Христом.
После того как молодой человек, покинувший Джона Уэста ради Иисуса Христа, сел на свое место, Оуэн, под крики и шиканье, снова начал обличать игорный азарт.
Тогда Дик Капуста, вспомнив, что Джон Уэст настоятельно советовал воздержаться от применения силы, сказал со вздохом:
— Да ну их! Пускай болтают, — и удалился вместе со своей шайкой.
Месяц спустя во всех газетах штата Виктория появилось широковещательное объявление; сочинил его Барни Робинсон.
имеет честь уведомить, что он ведет дела по розыгрышу кубка Эпсом и кубка Метрополии в ординаре, в двойном и прочее.
Помещение клуба на Бурк-стрит отличалось некоторой пышностью. В первом этаже была бильярдная, буфет, кафе для членов клуба и гостиная, обставленная широкими диванами и креслами. На стенах висели фотографии лошадей, жокеев, наездников, боксеров и футболистов. На столиках лежали газеты и спортивные журналы. На полке в углу, несколько нарушая общий стиль, красовался комплект Британской энциклопедии. На этом настоял Барни Робинсон, уверявший, что «так будет поприличней», и его часто можно было видеть погруженным в чтение объемистого тома.
В одной из комнат второго этажа обосновался игорный притон Скуоша Льюиса и Пэдди Вудмена. В соседней, более просторной комнате Джон Уэст промышлял букмекерством; он и его клерки, стоя за длинным прилавком, принимали пари от членов клуба и отвечали на телефонные звонки. Членский взнос был всего один шиллинг в год. Пэдди и Скуош официально числились распорядителями клуба.
Назначение, которому служило здание клуба, вполне соответствовало его истории. В восьмидесятых годах английский боксер Джем Мейс открыл здесь спортивную школу. После него Скуош Льюис и Пэдди Вудмен под видом парикмахерской держали в этом помещении игорный притон. В 1890 году партнеров постигла временная неудача и они переселились в Сидней.
Преемником их оказался некий Саки, именовавший себя: «эксперт по скачкам и импортер сигар». Саки преобразил нижний этаж в табачную лавку, а наверху открыл букмекерскую контору. В своих рекламах он извещал будущих клиентов, что он импортирует сигары высшего качества, покупает и продает лошадей на комиссионных началах, принимает пари. Но полиция не посчиталась ни с чем, и в 1896 году Саки был арестован. Отбыв срок заключения, он отправился в Сидней, надеясь, что там полиция не помешает ему украшать витрину табачной лавки букмекерскими таблицами.
Опустевшее помещение занял молодой еврей, уроженец Англии, Соломон Соломонс. При нем клуб процветал; он стал местом сбора всех мельбурнских лошадников; владельцы конюшен, заводчики, тренеры, барышники там ели и пили, играли на бильярде, резались в карты. Но для Соломонса все это служило только ширмой, за которой он развивал свою деятельность величайшего в Австралии «жучка». Лаконичный адрес, «Сол Соломонс, Мельбурн», был известен тысячам клиентов, крупных и мелких. Никого, видимо, не интересовало его прошлое. По приезде из Англии он занялся в Сиднее благородным промыслом карманника, за что и угодил в тюрьму. Выйдя на волю, он перекочевал в Мельбурн, но там его опять арестовали — за попытку заложить часы: оказалось, что часы принадлежат кому-то другому. Во время своего второго пребывания в тюрьме он, поразмыслив, пришел к выводу, что, вероятно, есть более легкие способы зарабатывать деньги; когда кончился срок заключения, он женился на богатой еврейке, открыл букмекерскую контору и вскоре прославился как «титан скаковой дорожки».
Соломон царствовал во всей славе своей до середины 1903 года, когда Скуош Льюис и Пэдди Вудмен, сговорившись с домовладельцем, в три раза увеличили плату за помещение, добились выселения Соломона и вошли в компанию с Джоном Уэстом.
Полгода спустя после открытия Столичного конноспортивного клуба, как-то под вечер, по Бурк-стрит шествовал начальник полиции штата Виктория Томас Каллинан. Это был рослый, крупный мужчина с наклонностью к полноте. Одевался он щеголем; высокий цилиндр прикрывал седые, редеющие волосы, на ходу он размахивал элегантной тросточкой.
Назначение на должность начальника полиции было мечтой всей жизни Томаса Каллинана. По натуре честолюбивый и тщеславный, он мысленно упивался могуществом и видным положением в обществе, которые сулил ему столь высокий пост. Когда же эта мечта сбылась, его постигло горькое разочарование. Оказалось, что новые обязанности не только не принесли ему никаких благ, а, напротив, отравили ему жизнь.
Каллинан принадлежал к числу тех столичных полицейских, которые первыми продались Джону Уэсту; и теперь, когда Каллинан стал во главе полиции штата, Уэст доказал, что он денег зря не бросает. Каллинан очутился всецело во власти Джона Уэста и вырваться из его лап не было никакой возможности. Уже ходили слухи, что даже высшие полицейские чины находятся «под влиянием» Джона Уэста; консерваторы вносили запросы в парламент по поводу неприкосновенности, которой пользуются тотализатор на Джексон-стрит и Столичный конноспортивный клуб. Святоши требовали немедленного принятия решительных мер против эпидемии азарта, против царства террора, установленного Джоном Уэстом, который уже не стеснялся открыто прибегать к насилию.
Месяц тому назад недавно поступивший в полицию сыщик, которого О’Флаэрти взял в свое отделение со специальной целью — пробраться под видом клиента в тотализатор, — был выброшен из этого заведения с подбитым глазом, с синяками и ссадинами на теле. Несколько дней спустя второй сыщик, которому было поручено такое же дело в Столичном конноспортивном клубе, подвергся нападению шестерых молодчиков в масках, когда он выходил из трамвая около своего дома; его били железным прутом, пинали ногами в лицо и голову, а потом бросили бесчувственное тело в канаву. Пострадавший все еще находился в больнице, и ему грозила опасность остаться калекой на всю жизнь.
Томас Каллинан понимал, что если бы ему удалось умерить пыл О’Флаэрти, Джон Уэст отказался бы от таких беззастенчивых актов насилия, но О’Флаэрти и слушать ничего не хотел. Он даже намекал, что ему известна позорная сделка начальника полиции с Джоном Уэстом.
— Дэвид О’Флаэрти — начальник отдела борьбы с азартными играми, — заявил он. — И Дэвид О’Флаэрти доберется до Джона Уэста, сколько бы ни раздавал он взяток и сколько бы лазеек ни оставлял ему закон.
Каллинан остановился перед гостиницей «Королевский дуб». Прижавшись к стене, чтобы свет уличного фонаря не падал на него, он боязливо огляделся по сторонам и потом юркнул в подъезд. Он торопливо поднялся по лестнице, прошел коридор и тихо постучал в последнюю дверь.
Все так же боязливо озираясь, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, пока не услышал голос Джона Уэста: «Войдите!» Каллинан быстро проскользнул в дверь, снял шляпу и опустился на стул.
Комната была тесная, скудно обставленная. Джон Уэст сидел за письменным столом, а справа от него, в полутемном углу, — брат его Артур. На стене висели три фотографии: рысистой кобылы Нелли У., одного известного боксера и футболиста в черно-белой фуфайке керрингбушского клуба. Джон Уэст пользовался этой комнатой преимущественно для свиданий с чинами полиции и другими людьми, не желавшими показываться в клубе или в тотализаторе.
— Надеюсь, никто не видел, как я прошел к вам, — начал Каллинан, смущенно играя шляпой и палкой.
— Вот ваши деньги. Они ждут вас уже две недели, — сказал Джон Уэст, выдвигая ящик стола.
— Я не за деньгами пришел, Уэст. Лучше бы мне никогда не дотрагиваться до ваших грязных денег.